действия выданного ему разрешения, он должен был заплатить штраф, сумма которого могла превысить всё, что он заработал за свою поездку. Я представляла себе, как мой дядя путешествует по России, торопясь поскорее закончить свои дела в отведённый срок, в то время как полицейский идёт за ним по пятам, отсчитывая оставшиеся дни и часы. Это была глупая фантазия, но некоторые вещи, которые делались в России, действительно были очень странными.
В Полоцке случалось такое, от чего приходилось смеяться сквозь слёзы, как клоун. Во время эпидемии холеры городские власти неожиданно проявили рвение и открыли пункты по раздаче дезинфицирующих средств населению. К этому моменту четверть населения уже была мертва, и большинство умерших были похоронены, другие гнили в заброшенных домах. Оставшиеся в живых, некоторые из них были перепуганы до смерти, украдкой пробирались по пустынным улицам, шарахаясь друг друга, пока не пришли к назначенным пунктам, где они толкались и толпились, чтобы получить свои маленькие пузырьки с карболовой кислотой. Многие умерли от страха в те ужасные дни, но некоторые, должно быть, умерли от смеха. Ибо только гоям было позволено получить дезинфицирующее средство. Бедных евреев, у которых не было ничего, кроме вырытых для них могил, из пунктов раздачи прогнали.
Возможно, с нашей стороны было неправильно думать о своих соседях гоях, как о существах другого вида, но безумства, которые они творили, не прибавляли им человечности в наших глазах. Легче было дружить с животными в хлеву, чем с некоторыми из гоев. Корова, коза и кошка откликнулись на доброту и помнили, кто был к ним добр, а кто – нет. Гои различий не делали. Еврей есть еврей, его было положено ненавидеть, плевать на него и безжалостно использовать.
Помимо нескольких интеллигентных людей, единственными гоями, которые обычно не смотрели на нас с ненавистью и презрением, были глупые крестьяне из деревни, которых с трудом можно назвать людьми. Они жили в грязных избах вместе со своими свиньями, и единственное, что их заботило – как раздобыть еды. Это была не их вина. Земельные законы делали их настолько бедными, что им приходилось продавать себя, чтобы хоть как-то наполнить свои животы. Какая польза была нам от доброжелательности этих жалких рабов? За бочонок водки можно было купить целую деревню. Они трепетали перед самым подлым горожанином, и по сигналу длинноволосого священника затачивали свои топоры, чтобы использовать их против нас.
У гоев было своё оправдание их злодеяниям. Они утверждали, что наши торговцы и ростовщики наживались на них, а наши лавочники обсчитывали их. Люди, которые хотят защитить евреев, никогда не должны отрицать этого. Да, я подтверждаю, мы обманывали гоев всякий раз, когда осмеливались, потому что это было единственное, что нам оставалось. Помните, как царь вечно присылал нам указы – вы не должны делать этого и не должны делать того, пока не оставалось практически ничего, чем можно было бы заниматься честно, кроме как заплатить дань и умереть. Он собрал нас вместе и держал взаперти, тысячи людей там, где могли жить только сотни, и все средства к существованию облагались максимальным налогом. Когда на одной территории слишком много волков, они начинают охотиться друг на друга. Мы, голодающие пленники Черты, жили по законам голодной волчьей стаи. Но наша человечность проявлялась в том, что мы проводили различия между нашими жертвами. При любой возможности мы щадили свой род, направляя против наших расовых врагов коварные уловки, на которые нас толкала горькая нужда. Разве это не кодекс войны? В тылу врага мы не могли действовать иначе. Еврей вряд ли смог бы заниматься коммерцией, если бы не выработал двойную совесть, которая позволяла ему делать с гоем то, что считалось бы грехом по отношению к собрату еврею. Подобные духовные деформации сами себя объясняют. Взглянув на законы Черты, невольно задумываешься, как вообще русским евреям удалось сохранить человеческий облик.
Могильщик из Полоцка
Любимой жалобой на нас было то, что мы жадны до золота. И почему гои не могли увидеть всю правду там, где они видели половину? Да, мы жаждали прибыли, сделок, сбережений, стремились выжать по-максимуму из каждой сделки. Но почему? Разве гои не знали причину? Разве они не знали, какую цену мы должны были заплатить за воздух, которым мы дышали? Если бы еврей и гой держали лавки по соседству, гой мог бы довольствоваться меньшими доходами. Ему не нужно было покупать разрешение на выезд в деловых целях. Он не должен был платить штраф в триста рублей, если его сын уклонялся от военной службы. Ему не нужно было платить, чтобы утихомирить подстрекателей погромов. Расположение полиции он покупал по более низкой цене, чем еврей. Его природа не заставляла его делать взносы на школы и благотворительность. Быть христианином ничего не стоило, напротив, это приносило ему награды и привилегии. Быть евреем было роскошью, платить за которую приходилось либо деньгами, либо кровью. Стоит ли удивляться, что мы держались за свои гроши? Что для войны щит в битве, то для еврея рубль в Черте.
Знание вещей, о которых я рассказываю, оставляет шрамы на теле и в душе. Я помню маленьких детей в Полоцке с лицами стариков и глазами с поволокой тайны. Я научилась хитрить, раболепствовать и лицемерить прежде, чем узнала названия времен года. И у меня было достаточно времени, чтобы поразмышлять над этими вещами, потому что мне нечем было заняться. Вот если бы меня отправили в школу – но, конечно, меня туда не отправили.
Для девочек не было бесплатных школ, и даже если ваши родители были достаточно богаты, чтобы отправить вас в частную школу, вы не смогли бы далеко пойти. В среднюю школу, которая находилась под контролем государства, еврейских детей принимали в ограниченном количестве – только каждого десятого из ста претендентов – и даже если вам повезло, трудности на этом не заканчивались. Репетитор, который вас готовил, говорил об экзаменах, которые вам предстоит сдать до тех пор, пока вам не становилось страшно. Вы отовсюду слышали, что самым умным еврейским детям отказывали в поступлении в школу, если экзаменаторам не нравился их крючковатый нос. Вы пришли на экзамен вместе с другими еврейскими детьми, на душе тяжело из-за переживаний по поводу носа. Конечно же, был специальный экзамен для еврейских кандидатов, девятилетний еврейский ребенок должен был ответить на вопросы, которые тринадцатилетний гой с трудом мог понять. Но это не так уж и важно. Вы были готовы к экзамену, рассчитанному
