не должна была её есть даже если пришлось бы голодать. Рав знал обо всем: о путешествиях, о ведении торговли, о женитьбе, о том, как очистить посуду для Песаха. Другим великим учителем был даян*, который выслушивал в религиозном суде жалобы и улаживал споры по Закону, чтобы не пришлось обращаться в суды гоев. У гоев всё было фальшивым – судьи, свидетели и всё остальное. Они всегда благоволили к богачу в ущерб бедняку, к христианину в ущерб еврею. Даян всегда выносил справедливый приговор. Нохем Рабинович, самый богатый человек в Полоцке, смог бы выиграть дело против служанки, только если бы был прав.
Кроме рава и даяна были и другие люди, чьи профессии были связаны с религиозными традициями – шохат*, который знал, как убивать скот и дичь; хаззан* и другие служители синагоги; учителя иврита и их ученики. Неважно, насколько беден был человек, его нужно уважать и ставить выше других людей, если он сведущ в Законе Божьем.
В синагоге десятки людей днями на пролёт сидели над книгами на иврите, учились и дискутировали с раннего утра и до самого вечера, когда им приносили свечи, а затем до тех пор, пока эти свечи горели. Они не могли тратить время на что-то другое, если хотели стать великими учёными. Большинство из них были не из Полоцка, и у них не было другого дома, кроме синагоги. Они спали на скамьях, на столах, на полу; они ели везде, где придётся. Они приезжали из отдалённых городов, чтобы учиться у хороших учителей в Полоцке, и горожане с гордостью поддерживали их, давая им еду, одежду, а иногда и деньги, чтобы они могли съездить домой на праздники. Но бедные ученики прибывали в таком количестве, что не хватало богатых семей, чтобы обеспечить их всех, так что некоторым из них приходилось терпеть большие лишения. Ученика в толпе было легко узнать по бледному лицу и тщедушному виду.
К нам домой почти всегда приходил на обед бедный ученик. Его приход был назначен на определенный день, и в тот день бабушка старалась приготовить на обед что-то особенно вкусное. Гость, сидевший с нами за столом, выглядел оборванцем, но мы, дети, смотрели на него с уважением. Бабушка рассказала нам, что он был ламданом* (ученым), и мы видели что-то святое в том, как он ел свою капусту. Не каждый мог надеяться стать равом, но ни один еврейский мальчик не должен был расти без хотя бы элементарного знания иврита. Даже из самого скудного дохода выделялись средства на обучение мальчика. Оставить мальчика без учителя было позором для всей семьи, вплоть для самого дальнего родственника. Для детей бедняков существовала бесплатная школа, существующая на пожертвования благочестивых людей. И поэтому каждого мальчика отправляли в хедер* (еврейскую школу) вскоре после того, как он научился говорить, и обычно он продолжал учиться до своей конфирмации в тринадцать лет, или дольше, насколько хватало таланта и амбиций. Моему брату было пять лет, когда он поступил в школу. В первый день его несли в хедер, накрыв талитом, чтобы скрыть от всего нечестивого, и подарили ему булочку, на которой мёдом были написаны эти слова: «Тора, оставленная Моисеем – наследие сынов Иакова».
Поступив в хедер, мальчик становился героем семьи. Ему подавали еду раньше, чем другим детям за столом, и для него ничего не жалели. Если семья была очень бедной, все девочки могли ходить босыми, но у мальчика, учившегося в хедере, обязательно была обувь; ему полагалась тарелка горячего супа, в то время как остальные члены семьи ели черствый хлеб. Когда ребе* (учитель) приходил днём в Шаббат, чтобы проверить знания мальчика в присутствии семьи, все садились за стол и радостно кивали, если он хорошо читал свой отрывок Писания; и в награду ему давали целое блюдце варенья, и его хвалили, и благословляли, и высоко ценили. Неудивительно, что в своей утренней молитве он говорил: «Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты не создал меня женщиной». Быть девочкой не очень-то хорошо, как видите. Девочки не могли стать учёными и раввинами.
Иногда я приходила в хедер моего брата, чтобы принести ему обед, и видела, как учились мальчики. Они сидели на скамьях вокруг стола, в головных уборах, конечно, а из-под пиджака виднелись кисти цицит*. Ребе сидел в конце стола, репетируя с двумя-тремя мальчиками, которые учили один и тот же отрывок, он указывал на слова деревянной указкой, чтобы не потерять место. Все читали вслух, самые маленькие мальчики пели алфавит, в то время как мальчики постарше нараспев читали свои отрывки, и все старались перекричать друг друга. Хорошие мальчики никогда не отрывали глаз от своей страницы, разве только чтобы задать ребе вопрос; но непослушные мальчики смотрели по сторонам и пинали друг друга под столом, пока их не заставал за этим занятиям ребе. У ребе была линейка, который он бил плохих мальчиков по рукам, а в углу комнаты к стене были прислонены длинные березовые розги для порки учеников, которые не учили свои уроки.
Мальчики приходили в хедер к девяти утра и оставались там до восьми или девяти часов вечера. Глупым ученикам, которые не могли запомнить урок, иногда приходилось оставаться до десяти. В полдень был час для обеда и игр. Хорошие маленькие мальчики спокойно играли на своих местах, но большинство мальчишек выбегали на улицу и прыгали, кричали и ссорились.
Не было ничего из того, что мальчики делали в хедере, чего не смогла бы сделать я – если бы не была девочкой. Для девочки было достаточно уметь читать свои молитвы на иврите* и понимать смысл перевода на идиш* внизу страницы. Чтобы научиться этому, много времени не требовалось – пара занятий с ребецин* (учительницей) – и после этого с книгами для девочки было покончено.
Настоящая школа девочки – кухня её матери. Там она училась печь, готовить и управлять домом, вязать, шить, вышивать, а в сельской местности также прясть и ткать. И пока её руки были заняты, мать учила её законам благочестивой еврейской семьи, поведению, достойному еврейской жены, ибо, несомненно, каждая девочка надеялась стать женой. Девочки рождались исключительно для этой цели.
Как же быстро оно наступало, благочестивое бремя замужества! Сегодня девочка играет в фанты со своими смеющимися друзьями, а завтра её уже нет в их кругу. Её пригласили на разговор с шадханом* (брачным посредником), который вот уже несколько месяцев расхваливал её таланты как домашней хозяйки, её благочестие, красоту и приданое среди семей, в которых есть
