– Когда вы появились в библиотеке?
– В девять. Приходим пораньше, чтобы иметь час на рассортировку книг и всякие другие дела до открытия библиотеки. Как вы знаете, мы открываемся каждое утро в десять.
Гамаш улыбнулся:
– Я знаю. У вас замечательная библиотека.
– Мы ею очень гордимся.
– Значит, вы появились в девять и сразу же позвонили в «Белл».
– И двадцати минут не прошло, как приехал мастер. У него ушло полчаса на то, чтобы выяснить, в чем дело. Он решил, что в подвале разрыв провода. Мы все подумали, что это опять мыши.
Она помолчала.
– И когда вы поняли, что это не мыши? – спросил Гамаш, понимая, что ей сейчас нужна помощь, чтобы закончить эту историю.
– Мы его услышали – мастера. Он громыхал ботинками по лестнице. Человек он не маленький, и нам показалось, что на нас скачет табун. Он прибежал в кабинет и несколько секунд просто молча смотрел. Потом сказал нам, что в подвале мертвец. Он его откопал, бедняга. Думаю, он не сразу в себя пришел.
Гамаш согласился. Некоторые отходят быстро, а другие после такого события переживают всю оставшуюся жизнь.
– Вы говорите, он его откопал. Значит, в подвале пол не забетонирован?
– Нет. Камеры помещались этажом выше, а это был самый нижний уровень. Дому не одна сотня лет. Раньше там в холодке держали продукты. Когда мастер сказал, что нашел тело, я подумала, что речь идет о скелете. Их все время находят в Квебек-Сити. Может быть, это был казненный преступник. Мы с Уинни пошли посмотреть. Но нам туда и спускаться не пришлось – через дверь увидели, что никакой это не скелет. Человек умер недавно.
– Наверно, для вас это было потрясением.
– Да. Я и прежде видела покойников – в больнице, на похоронах. У меня подружка умерла во сне, и я ее обнаружила, когда зашла за ней – хотела вместе с ней пойти на партию в бридж. Но то другое дело.
Гамаш кивнул. Он понимал. Есть места, где, увидев покойника, не удивляешься, а есть места, где их не должно быть.
– Что вам сказал инспектор? – спросила Элизабет.
Она поняла, что с этим человеком нужно говорить откровенно и не бояться задавать вопросы.
– К сожалению, я ничего такого у него не спрашивал. Но он подтвердил, что это насильственная смерть.
Элизабет опустила глаза на свою опустевшую чашку – она выпила кофе, даже не заметив этого. Редкое угощение пропало даром, остался только клочок пенки. У нее возникло искушение подобрать его пальцем, но она взяла себя в руки.
Принесли счет, и теперь он лежал на столе. Пора было уходить. Старший инспектор подвинул счет к себе, но больше не сделал никаких движений. Он продолжал смотреть на Элизабет. Ждал.
– Я пошла за вами, чтобы попросить об услуге.
– Oui, madame?
– Нам нужна ваша помощь. Вы знаете библиотеку. Мне кажется, она вам нравится.
Гамаш кивнул.
– Вы, безусловно, знаете английский. И не только язык. Я опасаюсь того, чем это может кончиться для нас. Мы – маленькая община, и Литературно-историческое общество слишком важно для нас.
– Я понимаю. Но вы в хороших руках инспектора Ланглуа. Он будет относиться к вам уважительно.
Элизабет взглянула на него, потом наклонила голову:
– Не могли бы вы зайти и посмотреть, может быть, задать какие-то вопросы? Вы и представить себе не можете, какая это для нас катастрофа. Для жертвы, конечно, в первую очередь, но и для нас тоже. – Она поспешила продолжить, прежде чем он откажется. – Я понимаю, что для вас это лишняя головная боль. Правда понимаю.
Гамаш знал, что она говорит искренне, но сомневался, что она понимает. Он посмотрел на свои руки, лежащие на столешнице. Он молчал, и в этом молчании, как и всегда, был слышен тот молодой голос. Теперь знакомый ему не меньше голосов его собственных детей.
«А на Рождество мы идем в гости к родителям Сюзанны и моим. К ее родителям мы ходим на рождественский ужин, а к моим – на мессу в утро Рождества». Голос говорил и говорил о повседневных, тривиальных мелочах, из которых состоит жизнь обычного человека. Этот голос не только звучал у него в ушах – он жил в его голове, в его мозгу. Он всегда был там. Говорил. Говорил бесконечно.
– Извините, мадам, но я не смогу вам помочь.
Он посмотрел на пожилую женщину, сидящую напротив. Предположительно лет семьдесят пять. Худенькая, хорошо сложенная. Косметики почти никакой – лишь немного вокруг глаз да губная помада. Если умеренность давала положительный результат, то перед Гамашем был яркий пример этого. Она представляла собой образ интеллигентной бережливости. Костюм далеко не последнего фасона, но классический, такие всегда в моде.
Она назвала себя – Элизабет Макуиртер, и даже Гамашу, чужому в Квебек-Сити, было знакомо это имя. Судостроительные верфи Макуиртера. Целлюлозно-бумажный комбинат Макуиртера на севере провинции.
– Пожалуйста, нам нужна ваша помощь.
Гамаш видел, как нелегко ей обращаться к нему с просьбой, потому что она понимала, в какое положение ставит его. И все же она делала это. Он не вполне осознавал, насколько отчаянна ситуация, в которой она оказалась. Ее проницательные голубые глаза ни на миг не отрывались от него.
– Désolé, – мягко, но решительно сказал он. – Мне неприятно вам отказывать. И если бы в моих силах было помочь, я бы сделал это. Но…
Он не закончил. Он даже не знал, что собирался сказать после этого «но».
Элизабет улыбнулась:
– Извините, старший инспектор. Не стоило к вам обращаться. Простите меня. Боюсь, что мои собственные неприятности ослепили меня. Я уверена, что вы правы и инспектор Ланглуа хорошо сделает свое дело.
– Я понимаю, что ночь – клубничка, – сказал Гамаш с легкой улыбкой.
– А, так вы об этом уже слышали? – Элизабет улыбнулась в ответ. – Бедняжка Уинни. У нее нет слуха к языкам. Она читает по-французски без всяких проблем. В школе всегда получала самые высокие отметки, но говорить так и не научилась. От ее произношения поезд может остановиться.
– Наверно, инспектор Ланглуа сбил ее с толку, поинтересовавшись ее происхождением.
– Да, это мало способствовало взаимопониманию, – признала Элизабет.
Ее веселость как рукой сняло, на лице снова появилось озабоченное выражение.
– Вам нечего волноваться, – заверил ее Гамаш.
– Но вы ведь не знаете всего. Не знаете, кто этот мертвец.
Она понизила голос и заговорила шепотом. Совсем как Рейн-Мари, когда та читала внучкам сказки. Таким голосом она говорила не за крестную фею, а за злую ведьму.
– И кто же это? – спросил Гамаш, тоже понизив голос.
– Огюстен Рено, – прошептала Элизабет.
Гамаш откинулся на спинку стула, широко раскрыв глаза. Огюстен Рено. Мертв. Убит в Литературно-историческом обществе. Теперь старший инспектор понимал отчаяние Элизабет Макуиртер.
И он знал, что у нее есть для этого основания.
Глава четвертая
Габри сидел в потертом кресле у ревущего в камине огня. Вокруг него в бистро, в котором теперь он играл первую скрипку, стоял знакомый гомон – время ланча. Люди смеялись, болтали. За несколькими столиками тихо читали субботний номер газеты или книгу. Кое-кто приходил на завтрак и засиживался до ланча, а то и до обеда.
Стоял неторопливый субботний день февраля, исход зимы, и бистро полнилось разговорами и позвякиванием приборов о фарфор. Друзья Габри – Питер и Клара Морроу – были с ним, как и Мирна, владевшая книжной лавкой по соседству. К ним собиралась присоединиться Рут, а это обычно означало, что ее здесь не будет.
За окном раскинулась деревня Три Сосны, засыпанная снегом, который все продолжал идти. На метель это было мало похоже – ветер слабоват, но Габри удивился бы, если бы к концу снегопада выпало меньше фута. Он знал, что такова уж особенность квебекских зим. Они могут казаться мягкими, даже красивыми, но застают вас врасплох.
Крыши домов в деревне были белы, из труб курился дымок. Толстый слой снега лежал на ветвях хвойных деревьев и на трех великолепных соснах, стоящих, словно часовые, в дальнем конце деревенского луга. Машины перед домами превратились в сугробы и напоминали древние курганы.
– Я тебе говорю, что сделаю это, – сказала Мирна, прихлебывая горячий шоколад.
– А вот и не сделаешь, – рассмеялась Клара. – Ты каждую зиму это говоришь, но никогда не делаешь. И потом, все равно уже слишком поздно.
– Ты видела стоимость горящих путевок? Посмотри.
Мирна протянула подруге страничку из монреальской «Газетт» с рекламой турфирм и ткнула пальцем в одну из рамочек.
Клара прочла, брови у нее взметнулись.
– Вообще-то, неплохо. Куба?
Мирна кивнула:
– Я могу там оказаться уже сегодня вечером, к обеду. Четырехзвездочный курорт. Все включено.
– Дай-ка взглянуть, – сказал Габри, наклоняясь к Кларе.
Клара каким-то образом умудрилась капнуть джемом на газету, хотя никакого джема поблизости не было. Они все знали, что это приватное чудо, творимое Кларой. Она могла из ничего творить великие произведения искусства и специи. Любопытно, что на ее портретах никогда не обнаруживалось капелек джема или крошек круассана.
