Ясанек не говорил ничего. Он лишь удивлялся сам себе — как он за два года повзрослел. Когда ему в первый раз пришлось убирать туалет, он думал, что пришла его смерть. А гляди‑ка, теперь он мог бы работать в общественном туалете на Вацлавской площади.
Наконец, всё было в порядке, и рота нетвердым шагом направилась к вокзалу. Перед парком за отелем»Слован»стоял майор Волкодав, который, похоже, никогда не спал. Он погрозил стройбату кулаком. Рота восторженно залаяла, а некоторые одарённые экземпляры попытались завыть по–волчьи. Тапериче не сразу удалось успокоить своих солдат, чтобы без осложнений погрузить их в вагоны. Удалось это ему лишь с крайним напряжением всех сил, и тогда уже ничто не мешало поезду тронуться в сторону Праги.
Дорога прошла гладко. Во–первых, потому что дорога была недолгой, во–вторых, потому, что большая часть усталых солдат тут же уснула. Только Бернашек проблевался, уже в одиннадцатый раз.
— Теперь я уже убирать не буду, — радовался, глядя на заблёванного товарища, кулак Вата, — Теперь пускай господа военные поцелуют меня в зад!
— Ты с такими разговорами поосторожнее, — предостерёг его Кефалин, подмигнув остальным, — Ещё три дня после увольнения ты под их юрисдикцией, и можешь попасть под военный суд.
— Что, правда? — осёкся кулак, — Вот законы нынче, обосраться можно!
Около восьми утра поезд остановился на Центральном вокзале в Праге. Новоиспечённые штатские с рёвом, достойным жителей малоразвитых стран, вывалили из вагонов и кинулись к выходу. Кефалин огляделся и заметил майора Таперичу. Он стоял, прислонившись к вагону, и грустно улыбался. Взгляды всемогущего командира и худшего солдата в батальоне встретились. Кефалин остановился, и майор нерешительно подошёл к нему:
— Что было, то было! — подал он Кефалину правую руку, — Таперича вы на гражданке, а через пару недель и я буду.
— Но всё равно это был абсурд, товарищ майор, — улыбнулся Кефалин.
— Был, — кивнул Таперича, — Боже мой, был.
Некоторое время он молчал, и только, когда Кефалин собрался уходить, озадачил его вопросом, который уже долго вертелся у него на языке.
— А что вы понимаете под этим вот словом — «абсурд»?
ПОСЛЕСЛОВИЕ
После вступления в должность в 1950 году генерал армии и министр народной обороны Алексей Чепичка ввёл в армии ряд традиций, привычных для советских маршалов. Полностью сменились командные кадры и в армии были введены советские уставы и предписания. За чехословацкой армией следили советские военные советники. С сентября 1950 года в армии были учреждены вспомогательные технические батальоны, где в условиях лагеря принудительных работ, без различия возраста служили кулаки и их сыновья, священники, предприниматели, интеллигенты и прочие «элементы, враждебные народно–демократическому строю». Служили они без оружия и привлекались к строительству военных объектов – аэродромов, казарм, а также работали в шахтах и в других подобных местах. Название «Чёрные бароны», возможно, возникло потому, что среди этих солдат были и члены аристократических семей с чёрными погонами на плечах.
По всей республике насчитывалось 348 мест размещения стройбата. Замок Зелёная Гора, в современной истории известный обнаружением «Зеленогорской рукописи», даже после занятия его немецкими, а позже американскими войсками оставался исторически относительно ценным объектом. Последний, так сказать, смертельный удар, нанесло замку присутствие военнослужащих чехословацкой армии. Зелёная Гора служила казармой и штабом непомуцких солдат. Тут был размещён 1–й Технический батальон номер 66. Столетние кедры, фонтан в стиле барокко, настенные фрески многовековой давности, мебель, статуи ангелов в костёле… это лишь некоторые вещи, безвозвратно уничтоженные ради построения народно–демократической армии. Подвалы замка служили складом мусора. На снос замковой башни или костёла Таперича после предыдущих баталий с обществом по охране памятников уже не решился, но многим другим замкам, монастырям и церквям, предоставленным для военных целей, так не повезло. Некоторые из них были полностью уничтожены.
Лишь в 1953 году после смерти Сталина и Готвальда, суровые, почти невыносимые армейские порядки стали смягчаться, и с 1955 года Вспомогательные Технические батальоны и Технические батальоны постепенно расформировывались и им придавался статус строевых частей.
Меня призвали осенью 1953 года, и я служил в армии до Рождества 1955–го. Закончил службу я в Таборе, откуда демобилизовался. Когда я в Непомуках кормил трёх поросят, у меня случилась неожиданная встреча. В Жинковах неподалёку на культурном выезде были мои друзья с Яном Рогачом[55] во главе. Даже не знаю, был ли я той встрече рад. Я был неопрятно одет и только что вылез из свиного хлева. За мной бежали три кроткие и ласковые свинки. Но то, к чему эта встреча привела, не могло оставить меня равнодушным. После возвращения в Прагу Яно запустил свою фантазию на полные обороты. «Это просто фантастика!» — твердил он, — «У Шванды там целое стадо свиней, на самом здоровом хряке он сидит верхом и кричит «но!». И страшно воняет».
Подобную дезинформацию надо было опровергнуть, а поскольку Рогач её постоянно дополнял и приукрашивал, мне не оставалось ничего другого, кроме как выступить с собственной версией и привести его слова в соответствие с действительностью. Яно совершенно не был против. Он с удовольствием слушал мои рассказы и говорил: «Шванда, ты должен написать про этого Таперичу! Тебя потом за это повесят, но, как писатель, ты исполнишь свой долг!»
О том, чтобы записать свои впечатления об армии я подумывал ещё сразу после увольнения, но на такой объёмный труд, как роман, я ещё не осмеливался. Писать я начал лишь в 1963 году. Яно Рогач больше всего любил истории про майора Таперичу, но с некоторыми несущественными оговорками. «Поясни‑ка мне, Шванда», — просил он меня, — «Почему у тебя все идиоты – словаки?!» В его словах что‑то было, так что я отказался от своего командира роты Ковальчика в пользу бравого чеха Гамачека.
Я писал очень медленно, и не только потому, что не строил иллюзий об издании книги. Когда я давал почитать отрывки своим знакомым, они мне говорили, что я самоубийца, и что роман никогда не выйдет. У меня тогда было готово примерно сто двадцать страниц, и после всех реалистических советов работу над романом я опять прекратил. Я не тот тип, что может сознательно писать в стол.
Если бы в те времена я был хотя бы отчасти провидцем, то действовал бы совершенно иначе. Конечно, я посвящал бы «Чёрным баронам» больше времени. Но было много заказов и возможностей заработать немедленно. Отозвались несколько издательств, мы с Непрактой придумывали сериалы для журналов, и работы всегда было достаточно.
А потом всё вдруг изменилось. Вместо неприветливого Новотного пришёл улыбчивый Дубчек и настала всеобщая эйфория. Партия решила забыть о прошлом и построить рай на земле. Позволено стало гораздо больше, и социалистические песни можно было услышать разве что на большой праздник. Теперь пели о чём‑то другом. Началось всё в журнале «Семафор», и тут же присоединились многие остальные. Это задело идеологов, которые собирались выдавать свободу маленькими, удобоваримыми порциями. Они не хотели выпускать ситуацию из рук. Тогда я снова начал писать «Чёрных баронов». Главной причиной были большие возможности их опубликовать. Интерес к юмористической литературе рос, и я им хотел воспользоваться.
Из Гавличкова Брода ко мне приехал пан Чабела, которому удалось возродить разогнанное издательство. Он назвал его «Высочина» и утверждал, что хочет начать с моей книги. Только вот с какой? Я показал ему недописанных «Чёрных баронов» и он возликовал. Теперь он заставлял меня усиленно работать. Мол, до конца года книга должна выйти! И хотя я не мог скинуть с себя прочие обязательства, я позволил себя уговорить. Я пообещал закончить роман до середины сентября.
Но надо было придумать имя главного героя. Хоть речь шла о моей собственной истории, я не хотел себя рекламировать подобным способом. Мы с женой искали относительно необычную фамилию, которая на первый взгляд не выглядела бы смешной. Мы пролистали телефонный справочник, но ни один вариант нам не подошёл. Наконец, нам помог случай. Я был любителем безалкогольных прохладительных напитков, более других предпочитая «Кофолу». У нас в Ходове её не продавали, так что я за ней ездил в бывший магазин деликатесов «У Линку» близ железнодорожной станции Прага–Центральная. Я ездил с двумя сумками, в которые помещалось двадцать бутылок. Я таскался с ними два, а то и три раза в неделю. Для продавщиц я стал любопытной фигурой, и однажды, войдя в магазин, одна из продавщиц наклонилась к другой и прошептала «Смотри, этот кофолин опять пришёл!»
Когда я дома рассказал об этом жене, она была в восторге. «Вот и фамилия для твоего солдата! Его будут звать Кофолин!» Потом мы решил не делать явную рекламу «Кофоле» и слегка изменили фамилию. Из Кофолина мы сделали Кефалина, и на том порешили. Пану Чабеле тоже понравилось, только Непракта бубнил, что кефалин – это какое‑то химическое соединение или что‑то в этом роде. Этим мы уже заниматься не стали. Кефалин нам пришёлся по душе, и так его впоследствии приняли и читатели.
