Также и Непракту не обошли вниманием, и, похоже, он мне несколько помог. От него хотели объяснений, почему Швандрлик нападает на наш строй. Что привело его к идеологической диверсии? Чего он этим добился? Непракта снисходительно улыбнулся. «Представьте себе», — сказал он, — «Что Дубчек продержался на пару месяцев дольше, а дружеские войска немного задержались! В таком случае «Чёрные бароны» печатались бы, как на конвейере, а гонорары были бы очень привлекательными. Разве это не достаточная причина?»
Подполковник покивал головой, поскольку такие аргументы ему были понятны. «Значит, он, собственно, не имел противосоциалистической мотивации, и его интересовали только деньги! Это я вполне понимаю!»
Спецслужбисты приезжали к нам и на дачу. Мы, в общем, даже и не поняли, зачем. Они почти ничего не спрашивали, только удивились, что я не осилил более помпезную постройку. Также мы узнали, что они навещали председателя местного отделения партии, и интересовались, не распространяю ли я по деревне антинародную литературу. Председатель сказал, что никакой литературой не интересуется, потому что у него катаракта, и он уже не может даже стрелять фазанов. Со мной он не разговаривает, потому что я с этой своей Эвинкой не вылезаю из дома. Так что никакой переворот мы не готовим.
Всё это закончилось инструктажем в Рузине. Речь шла не столько обо мне, сколько о тех, кто злоупотребляет множительной техникой, находящейся в социалистической собственности. Их было изрядно, и в основном это были начальники разных уровней. Некоторые раскаивались и проводили показательную самокритику. Меня отпустили со следующим заключением:
«Ввиду истечения срока давности преступления подстрекательства, Главное Управление Государственной безопасности обязуется возвратить писателю Милославу Швандрлику важную улику, а именно две машинописные копии второй части романа «Чёрные бароны». Этот возврат будет осуществлён уничтожением».
Это очень понравилось моим друзья–медикам, которые говорили «Нам опять удалось вылечить тяжёлого пациента его смертью».
Однажды кто‑то вручил мне третью часть «Чёрных баронов», о существовании которой я и не подозревал. В Швейцарии кто‑то на мне поживился. Цюрихское издательство «Конфронтация»[64] выпустило две части, написанные мной, и, по–видимому, они хорошо расходились. Так что кто‑то решил заработать на популярности книги и написал продолжение под псевдонимом Рудольф Кефалин. Книжка начиналась уходом Кефалина на гражданку. Прямо на вокзале он встречается со стройбатовцами из других частей, они вместе идут в пивную, и там рассказывают друг другу разные истории о своей службе. Я был категорически недоволен, и не только из‑за уровня той книги. Меня сразу же посетил знакомый следователь с вопросом, являюсь ли я автором и какими каналами я переправил третью часть в Швейцарию.
Я решительно отверг своё авторство, и получил интересное предложение. Я должен был подать на автора жалобу и потребовать финансового возмещения, которое, если бы мне удалось его отсудить, я бы, разумеется, передал государству, потому что наживаться на чужой антинародной писанине аморально. Так что я лишь дал обещание, что серьёзно подумаю об этом предприятии, и отложил его на неопределённый срок.
Прошло немало времени и ситуация начинала меняться в корне. Уроки кризисных лет оставались в силе, но когда‑то крепкие «товарищи» уже начинали очевидно колебаться. Многие из них заговорщицки подмигивали, как будто бы они ни при чём, другие недовольно ворчали, а самые твердокаменные чувствовали себя одинокими, словно кол в заборе.
Смена первого секретаря КПЧ никого особо не порадовала. Милоуш Якеш не был похож на спасителя. Его назначение скорее внушало страх.
Главный редактор «Дикобраза» Бешта по–прежнему искренне признавал социализм, но тому, что нас окружал, уже не верил. Он даже пытался протолкнуть «Чёрных баронов» в «Дикобраз», как роман с продолжением. Понятное дело, безрезультатно. Так далеко ещё не зашло. Он пришёл к идее, что мы отложим «Баронов» на год, а я пока что мог бы писать эпизоды из жизни Кефалина. Например, из его молодости. Прикормим читателей, а политическая обстановка, в это время как‑нибудь наладится. Так что в «Дикобразе» печатались «Девушки Кефалина».
О «Чёрных баронах» серьёзно задумывались и в других местах. «Млада фронта» втихую готовила книжное издание, поговаривали об экранизации, а в группе пана Блажека мне даже дали аванс. Все с нетерпением ждали коренных перемен.
Когда перемены и на самом деле пришли, стало ясно, что ситуация полностью изменилась. Отдых решительно закончился. Все хотели от меня «Чёрных баронов». Издательства и журналы. Я вообще не знал, что делать, и при этом мне негде было спрятаться. Но я чувствовал, что времена бурной деятельности для меня настали слишком поздно. Также, как я для многих моих ровесников. Звон ключей на улицах ласкал мой слух, но остальные органы сильно сдали.
Капитализм я встретил толстым шестидесятилетним диабетиком с гипертонией, камнями в желчном пузыре и почках и некоторыми сопутствующими болезнями. У меня были долги, разваливающаяся дача и запущенный дом. Все побуждали меня действовать, так что я начал, по крайней мере, отчасти, раскачиваться. Мне помогал менеджер, друзья, врачи и священник. Я ковылял потихоньку и никаких обширных планов не строил.
«Чёрные бароны» огромным тиражом вышли в издательстве «Млада фронта». «Дикобраз» печатал их частями, театры делали постановки, а несколько режиссёров хотели книгу экранизировать. Победил Зденек Сыровый, который заявил, что я ему пообещал ещё в семьдесят девятом году в киноклубе. Когда я не смог этого припомнить, он сказал, что я был пьян и это ничего не меняет.
«Чёрные бароны» стали самым успешным бестселлером 1990 года. В зеркальном зале «Каролина» мне это подтвердили дипломом. На втором месте и по правую руку от меня сидел Ярослав Фоглар[65], в то время как бронзу получила «Вечная амбра».
Театральную постановку «Чёрных баронов» играли во многих театрах, прежде всего, в Пражском «ABC». Первым Кефалином стал Вацлав Выдра. Лейтенанта Гамачека играл Милослав Моравец, Ясанека – Лукаш Вацулик, а кулака Вату – Йозеф Аугуста. Я видел целый ряд майоров Галушек, все были великолепны, и каждый играл Таперичу по–своему. В Праге это был Павел Пипал, в Оломоуце – мой бывший одноклассник Рудла Магрла, а в Пршибрами – Иржи Виммер.
На все представления я, разумеется, попасть не мог. В Оломоуце его объединили с мужским стриптизом. После открытия занавеса на сцену вышли молодые люди в гражданской одежде. Они разделись догола и натянули на себя военные мундиры. Присутствующие дамы не пожалели, что пришли на пьесу об армии. И даже если остаток представления их совершенно не увлёк.
Не успел я опомниться, в кинотеатре «Севастополь» состоялась премьера фильма «Чёрные бароны». Премьер я видел немного, и мне казалось, что это великий праздник. Даже министры чокнулись со мной бокалами. Я поговорил с огромным количеством людей, которые, по большой части фильм хвалили. Только режиссёр Иржи Вейс, сидевший в инвалидном кресле, сказал мне, что «Чёрные бароны» ему нравятся, но он бы снял совершенно иначе. К счастью, Сыровый его не слов не слышал.
После показа фильма разгорелась дискуссия о том, что во вспомогательных батальонах так весело не было. Я туда попал в 1953 году, когда дело шло к концу. Технические батальоны были продолжением «стройбата», и в то время их по–другому не называли. Среди нас ещё были стройбатовцы, которые служили третий или четвёртый год. Нас старались от них отделить, чтобы они нас не портили, при том, что прямо у нас в техническом батальоне было полно политически неблагонадёжных, которые даже потом получили подтверждение о том, что в армии оказались по политическим причинам, и сейчас являются членами Чешского Союза ВТБ. Меня призвали в трудовые части, где я находился двадцать шесть месяцев, носил чёрные погоны, режим был очень похож на тот, что в ВТБ, но уже не такой суровый. Попасти туда сразу после 1948 года, когда служили молодые офицеры, стремящиеся сделать карьеру, было бы куда хуже.
В книге я избегал трагедий. К удивлению, меня упрекали, что именно о них я не упомянул. Но я писал юмористическую книжку, а не историю трудовых подразделений. Если такой подход применить к «Швейку», чтобы там были все ужасы мировой войны, то тоже ничего не вышло бы.
Некоторые ребята из Непомук работали в шахтах, где их постигла беда. Многие из них серьёзно заболели. В армию призывались люди, имеющие серьёзные проблемы со здоровьем, а с такими вещами не шутят. Конечно, встречались части со страшными командирами, но в Непомуках они были такими, как я их описал. Там служили всякие дядьки, переведённые туда в наказание, например, за то, что при Протекторате служили в правительственных войсках. Таперича был герой, а Гамачек – пьянь. Там не было злобных, ненавистных типов, которые попадались и в боевых частях. Это уже совсем другой вопрос. Таперичу я переносил нормально. Мне импонировала его беспомощность, которую не удалось изобразить ни одному исполнителю. Он хотел сохранять солидность, блистать собой, но попал в тупик и не знал, как себя держать.
