СПЛ, собравшийся в Лодзи в феврале 1972 года, прошел настолько спокойно, что это вызвало удивление даже у работников ЦК. Большинство выступавших соглашались, что после ухода Гомулки политика в области культуры изменилась в лучшую сторону. Оппозиция почти не проявляла себя. Некоторые ее представители пытались настоять на отмене репрессивных поправок в устав организации, принятых на быдгощском съезде в 1969 году, но не преуспели в этом. Слонимский заявил, что отказывается от счетов за прошлое. Некоторые представители оппозиции (например, Киёвский, Херберт и Яструн) впервые за несколько лет попали в состав правления. На отчетно-выборном собрании варшавского отделения СПЛ 11 апреля 1972 года зазвучала критика правления за то, что оно цепляется в своей деятельности за антидемократические формы руководства и никак не реагирует на перемены, произошедшие в декабре 1970 года. Киёвский выступил за восстановление доброго имени Ясеницы, Завейского и Киселевского и потребовал вмешательства Главного правления в этот вопрос[812]. Критические выпады в адрес правления продолжились на отчетно-выборном собрании первичной парторганизации варшавского отделения СПЛ в октябре 1972 года. На пленуме Главного правления СПЛ 20 октября 1972 года было зачитано обращение Анджеевского, Слонимского и Конвицкого к членам правления, дабы они выступили с ходатайством о снисхождении к братьям Ковальчик готовившим покушение на Герека, но широкого обсуждения это обращение не вызвало. Творческая интеллигенция находилась под впечатлением материальных благ, обрушившихся на поляков с приходом к власти Герека. Тот начал брать кредиты на Западе, рассчитывая повысить уровень потребления в стране и тем самым оживить экономику. В Польшу потекли товары из капстран, в городах появились элементы «сладкой жизни» – от валютных магазинов до стриптиз-баров. Одновременно Герек восстановил разрушенный в 1944 году Королевский замок в центре Варшавы и запустил несколько больших строек, призвав удвоить ВВП («Построим вторую Польшу!»). В Чехословакию и ГДР теперь можно было ездить без загранпаспорта – достаточно было вкладыша в обычном удостоверении личности. В общем, жизнь налаживалась.
Герек был моложе Гомулки на девять лет и тоже относился к поколению довоенных коммунистов, но опыт у него был совершенно другой: он ни разу не был в СССР, зато долгое время работал на шахтах Франции и Бельгии. В Польше он заслужил репутацию скорее технократа, чем идейного марксиста – сумел сделать Cилезское воеводство, которое возглавлял с 1957 года, наиболее передовым в экономическом отношении регионом Польши, обогнав даже Краков с его Новой Хутой, Варшаву и Побережье. С другим претендентом на наследство Гомулки – Мочаром – Герек не ссорился, наоборот, всячески демонстрировал ему свою лояльность, особенно во время «антисионистской» кампании. И вот теперь при поддержке Москвы, косо смотревшей на Мочара с его патриотизмом, Герек встал во главе партии. Поначалу казалось, что вместе с Гереком на повышение пошел и Мочар, который из кандидата стал полноправным членом Политбюро, а близкий ему Шляхциц занял пост министра внутренних дел. Лояльные Мочару журналисты (тот же Махеек, например) взялись пропагандировать достижения своего патрона. Однако в июне 1971 года разразился коррупционный скандал в МВД: под арест попали девять офицеров, включая бригадного генерала. Герек воспользовался этим, чтобы перевести Мочара, курировавшего силовые ведомства, на должность председателя Высшей контрольной палаты (обычное место для отставных тяжеловесов) и исключить его из Политбюро. А вот Шляхциц, наоборот, пошел в гору, превратившись во второго по значимости партфункционера.
Во внутренней политике Герек действительно повел себя как технократ. Отныне в официальной пропаганде о марксизме почти не вспоминали, упор делался на государственные интересы и единство всего народа, включая и эмиграцию. Одна за другой начали появляться книги, повествующие о борьбе за независимость, в том числе авторства покойного Ясеницы[813]. Власть пошла на уступки католической церкви: смягчила налоговую политику и официально передала ей бывшую собственность немецких церквей на западных землях. В 1972 году римский папа удовлетворил наконец многолетние просьбы Варшавы и установил постоянную церковную администрацию на западных землях (ввиду ратификации договора между ФРГ и Польшей), а в 1974 году были налажены рабочие контакты между польским государством и Ватиканом. Определенные шаги были сделаны в сторону демократизации: перед VI съездом ПОРП в декабре 1971 года заранее был опубликован текст отчетного доклада ЦК, а на пленарных и секционных заседаниях происходили открытые дискуссии.
В то же время члены подпольной антикоммунистической организации «Рух», которые попали в тюрьму незадолго до падения Гомулки, не только не дождались амнистии, но и получили необычайно суровые приговоры, несмотря на акции протеста, организованные рядом деятелей оппозиции. Кроме того, уже в 1971 году условные сроки дали журналисту Войцеху Зембиньскому и бывшему заместителю представителя эмигрантского правительства в Польше Антонию Пайдаку (одному из обвиняемых на процессе 16-ти в Москве). Их виной стали публичные заявления о том, что восточная граница государства должна пролегать по линии 1939 года и что Польша не является суверенной страной[814]. Тогда же был разогнан популярный молодежный клуб «Ватага бродяг», организованный в 1969 году скаутскими инструкторами (в том числе позднейшим министром обороны Антонием Мацеревичем)[815]. К смертной казни приговорили одного из братьев Ковальчик, готовивших покушение на Герека, а другой брат получил пожизненное заключение. В СПЛ по-прежнему навязывали руководящую роль ПОРП. Отдел ЦК по вопросам пропаганды, прессы и издательств, несмотря на пренебрежительное отношение герековской элиты к вопросу марксистской агитации, как и раньше, причислял христианскую идеологию к главным угрозам социализму, причем не различал в этом смысле «Знак» и ПАКС[816]. Никуда не ушла и холодная война: в марте 1971 года в Польшу триумфально вернулся сотрудник аналитического бюро радио «Свободная Европа» Анджей Чехович, оказавшийся агентом внешней разведки ПНР. Его приезд освещали все польские СМИ. В 1974 году он издал книгу, где среди прочего обвинил шефа польской редакции «Свободной Европы» Яна Новака-Езёранского в том, что во время войны тот распоряжался имуществом, отобранным немцами у евреев.
Никуда не делись и партийные антисемиты. Мочар пал, зато другой известный юдофоб – Болеслав Пясецкий – вошел в Госсовет, заняв там место покойного Завейского. В декабре 1971 года Лем сообщил Щепаньскому, что в краковском районе Казимеж (где до войны компактно проживали евреи) завелся маленький театр с антисемитским репертуаром. «Все это, несомненно, происходит с благословения партии, туда водят школьников»[817]. Речь шла о театре одного актера «эреф-66», литературным руководителем которого работал небезызвестный Гонтаж. Театр существовал с 1966 года, его основал актер Рышард Филипский, когда-то удостоившийся похвалы Лема за исполнение роли адвоката в «Слоеном пироге» Вайды[818]. Спектакли, которые ставил Филипский (не только со своим участием), словно продолжали линию «антисионистской» кампании: все те же выпады против
