родить, и стада умножатся. Счастливые годы ждут Сайрилангу…
Осторожно раздвинув ветви, Поно выглянул. По улице шли храмовники, обритые наголо. Уже охрипли, пока дошли до окраин, хотя и кричали по очереди.
— Великие Брат и Сестра пробудили каменного человека! Кто способен на это, кроме истинных детей Великого Гончара?.. Они пришли вовремя: Творцы проникли в Дом Песка и Золота, отравили наместника…
Храмовники, видно, устали, повторяя одно и то же, и не взялись перечислять все имена Светлоликого.
— Не бойтесь, люди! Злодеи пойманы, Великие Брат и Сестра обличили их. Творцы не сумели посеять вражду, хотя и пытались. Не верьте лживым наветам, кочевники нам не враги! Кочевники — избранный народ, отмеченный милостью Брата и Сестры…
Храмовники повернули назад. Их голоса начали затихать, и тогда заговорили люди.
— Новые боги! А как же Великий Гончар? Как это — одряхлел, разве может такое быть?
— Кочевники, значит, нам не враги! А кто поселения жёг? Будто мы не знаем, как они убивали…
— Так говорят, это и не они, а Творцы злодействовали. Рядились кочевниками, вот мы на них и думали.
— Ты рожи-то их видел? Может, и Творцы чинили зло под чужими личинами, но никогда я не поверю, что кочевники невинны!
— Небось и боги их таковы…
Говоривший плюнул. Поно не стал дослушивать. Он поднялся и только теперь заметил Фаруха: тот сидел рядом, хмурясь.
— Что ещё за боги? — спросил негромко. — Я не могу понять…
— А что ты можешь? — раздражённо ответил Поно, упирая руки в бока. — Плохие боги, кровавые боги — музыкант шёл предупредить, чтобы никто не верил кочевникам, а Бахари его не послушал. Теперь поздно, теперь и не знаю, что будет!
— Откуда ты это знаешь?
— А, да все знают! — воскликнул Поно, умолчав, что сам услышал это от Нуру лишь накануне. — Что же делать? Видно, каменный человек не поможет нам, а моя сестра… Ты, живо говори, к кому ещё можно пойти за помощью! Есть в Фаникии хоть кто-то, в ком ты уверен? Хоть кто-то! Ведь есть у тебя работники, советники…
— Не кричи, услышат! — сказал Фарух, и в непочтении в этот раз винить не стал. — Будем ждать. Если твоя сестра не вернулась, это ещё не значит, что у неё не вышло задуманное. Может, она выжидает, когда настанет подходящее время. Ты ей только помешаешь, если попадёшься в руки Бахари!
— Ладно, — согласился Поно. — Подождём, но не слишком долго. Только одну ночь!
Они сидели в доме и молчали. Фарух всё грыз пальцы, и Поно заметил, что тоже кусает свои, и с досадой отвёл руку. Раздобыть еды так и не вышло, осталась только вода, и они пили по очереди и слушали, как поют пустые животы.
Пакари визжал и скрёбся. Поно ходил с ним во двор, и пакари едва не сбежал, так что больше его не пускали.
День всё тянулся, долгий и пустой, пока не угас.
— Она не вернулась, — сказал наконец Поно.
— Может, нарочно дожидалась ночи. Я тоже досадую на её промедление, но прощу его, если твоя сестра приведёт каменного человека, как обещала…
— Простишь? Ты — простишь? — закричал Поно, толкая Фаруха. Тревога копилась и теперь нашла выход. — Ты — простишь? Может, её уже схватили и кто знает, что сделали, а ты умостил зад на подушку и только и думаешь, что о себе! И все вокруг должны о тебе думать, да? Так вот что: не должны! Ещё хоть слово скажи, и я тебя так отделаю, что тебя и Бахари не узнает!
— Только посмей, и гнев мой будет ужасен! Вчера ты взял верх лишь потому, что я ранен — видишь, разрезал ладонь, чтобы говорить с каменным человеком.
— Ха! Да я сам весь избит — мне досталось в твоём дворе, и меня бросили в колодец, я спину чуть не сломал, так и что? Кто сильный, тот побеждает, а кто слабый, тот ищет отговорки, почему не победил!
Пакари втиснулся между ними и завизжал так, что хоть затыкай уши. Поно выдохнул сердито и отвернулся.
Темнело быстро. Скоро уже стало не различить, где стоит ведро с водой; угол, где лежали мешки, заволокло мраком, и пакари, невидимый, бродил, пофыркивая. Только лицо Фаруха, угрюмое, с выпяченной губой, ещё чуть проступало из черноты, но стоило бросить взгляд на бледное окно, и всё делалось чёрным. Оставались только звуки.
Великий Гончар дышал тяжело, и ветви били по стене, скребли, как звериные лапы. Ветер шептал. Ветер смеялся над Поно: «Трус, трус! Слаб, слаб…», и холод сковывал тело.
Поднявшись рывком, Поно закрыл окно, чтобы не слышать ветра, но темнота осталась, запертая в доме вместе с ним.
— Что ты так сопишь? — с подозрением спросил Фарух. — Плачешь?
— Гляди сам не заплачь! Дай мне подушку, я буду спать.
Сунув подушку за спину, Поно привалился к стене.
Страх отступил, когда нужно было бежать. Темнота даже радовала, когда укрывала от погони. Но то была другая темнота, не злая. Она не душила… Может, так плохо только в доме?
Поднявшись, Поно толкнул дверь и встал на пороге. Тьма коснулась его холодными мёртвыми пальцами.
— Куда ты? — с испугом спросил Фарух.
— Просто. Чего раскричался — что, темноты боишься?
— Разве я дитя, чтобы бояться? И с чего ты заговорил об этом? Может, сам боишься?
— Ха! Я-то? Давай рассказывать страшные сказки! Посмотрим, кто испугается первым.
Затворив дверь, Поно вернулся и сел. Он слышал, как тяжело дышит Фарух, и мстительно начал:
— Слышал ты о Чёрной Кифо? Так слушай: она всё ходит по земле и ищет пропащих людей. Если вору отрубят руку, Чёрная Кифо непременно её возьмёт.
— Зачем ей рука? — спросил Фарух. Слышно было, как он садится, подбирая ноги под себя.
— Для детей! У Чёрной Кифо пустая грудь и в каждой руке по младенцу. Зубы у них остры, а глаза красны и горят, как уголья…
Ветер зашептал, задувая в щель, и Поно поёжился.
— Что, это и всё? — сказал Фарух с коротким смехом. — И это тебе кажется страшным?
Голос его дрогнул.
— Это не всё! — воскликнул Поно. — Слушай: Чёрная Кифо собирает отрубленные руки, чтобы дети забавлялись, а если плоть им понравится на вкус, Чёрная Кифо отыщет вора, где бы он ни был. Она вот так посмотрит, и он уже не двинется. Будет лежать и только глазами моргать, а дети к нему подползут и вопьются в тело. Станут поедать его плоть, рвать на куски, а он и крикнуть не сможет! Только чувствовать будет, как они обгладывают ноги до костей, поднимаются
