стволы разъезжались в стороны. Лив и сама едва не шлепнулась, а ведь пришлось еще вести за руку Живоря.
Паренек постоянно всхлипывал, размазывая сопли по лицу. Как-то внезапно он превратился из малолетнего безмозглого садиста в безмозглого же нытика. У него осталось только это и больше ничего.
Тынгет отнеслась к пацану с безразличием. А Лив упрямо тащила за собой. «Прям как мамаша какая, — думала Лив с тупой раздражительностью. — Я буду ведь мучится с этим выродком вопреки себе же. Ну что же за дурная я баба! Ну почему? Почему я тащу его с собой?»
— Брось его, — равнодушно сказала тогда, на привале, Тынгет. — Он отработанный. Его не вернешь.
— В каком смысле? — чувствуя, как внутри нее закипает гнев, спросила Лив.
— Он все равно умрет. К нему не вернется разум. Если только не произойдет чудо.
— Неужели в нем не осталось вообще ничего?
— Какие-то крохи остались. Если бы… не тот человек, Червь.
— А что он?
— Он поднял бурю, которая выжгла всех рабов.
— Тех, у кого были синие глаза?
— Да.
— А почему у тебя не изменился цвет?
Тынгет улыбнулась и еще пара засохших кусочков грязи отлепилось от лица. В свете костра ее глаза горели необычайной синевой.
— Это мой естественный цвет.
— Цвет… лисы?
— Нет. Цвет человека.
— Но…
— Я не хочу об этом говорить.
— Хорошо.
Воцарилось молчание. Живорь всхлипывал, прижимаясь к Лив.
— Я не брошу его, — упрямо повторила Лив.
— А камень зачем? — спросила Тынгет.
Лив сразу съежилась. Едва увидев ненавистного пацана, она схватила камень.
— Ты хотела его убить.
— Это ты виновата, сука дикая! — взорвалась Лив. — Ты и твой проклятый идол!
Тынгет несколько секунд смотрела на них, потом ушла. Она долго бродила меж кустов, танцуя.
Избушка была необитаема. Покрыта вековой пылью, пришло на ум Лив.
— Надо набрать дров, — сказала Тынгет, взяв в углу чугунок и поставив его в центре. Прямо над ним в крыше имелось отверстие. — Ночь будет холодной.
И когда они грелись, прихлебывая воду из родника, которую набрали в кувшинчик, валявшийся под столом, Живорь вдруг, завороженно глядя на огонь, улыбнулся.
— Огонь, — пробормотал он. Или ей послышалось. Тынгет сидела в углу, обхватив колени руками. Синие глаза светились, отражаясь от маленького и уютного огня в чугунке.
— А ты говоришь, Живорь отработан, — сказала Лив. — Какой же ты чумазый, — добавила она, пригладив спутанные волосы.
— Огонь, — повторил он, посмотрев на Лив и смахнув соплю.
Тынгет молчала. Кажется, она замечталась. Почти вся грязь сошла с лица. Лив впервые более-менее разглядела ведьму и поразилась.
В Тынгет было что-то неземное. Красота ее, не скрываемая даже тонким слоем пыли, завораживала, увлекала. Потрясала. Глядя на нее, Лив пыталась подобрать слова, но не находила их. В ведьме волшебным образом переплелись звериные и человеческие черты, родив лик, который притягивал взор так, что от него трудно было оторваться.
— Тынгет… — ошеломленно прошептала Лив.
— Огонь… — сказал, разинув рот, Живорь.
Ведьма вздрогнула, метнула на них полный ужаса взгляд, закрыла лицо руками, и опрометью выбежала из хижины. Хлопнула покосившаяся дверь.
— Тынгет! Постой!
Лив побежала за ней.
— Тынгет!
Стоя на коленях у воды, ведьма спешно размазывала грязь по лицу. Лив с Живорем, держась за руки, подошли к ней.
— Тынгет! — Рука Лив замерла у ее плеча.
— Уйдите!
— Ты плачешь?
— Уйдите, прошу.
Ярко светила луна. Тынгет глядела на свое перемазанное отражение. С лица в воду капала жидкая грязь.
— Тынгет? — произнесла Лив и обняла ее. К ним присоединился и Живорь. — Не бойся меня, Тынгет…
Так они и сидели, обнявшись. И болото дышало и перерождалось, даруя им такое зыбкое, неуловимое и исчезающее ощущение свободы.
А позади незаметно наблюдал за ними престарелый монах, опираясь на посох Богохульника.
Ранее утро. Рождающееся солнце слепит глаза. Тихое озеро. Старый причудливо изогнутый вяз у самой воды. Петляющая тропинка, ведущая к берегу. И там несколько валунов, сложенных полукругом. «Хорошее утро», — подумал Беркут, но тут же нахмурился. Двенадцать человек в сухом остатке. Половина — старики и старухи. Мало.
— Что тут было? — спросил Иван, прислушиваясь к биению магии. Где-то там, глубоко в воде — источник.
— Достоверно незнамо, владыка, — согнувшись так низко, что голова едва не касалась земли, ответил Мирту. — Сказывают, капище болотников было когда-то. Оне дикий народ были. Сгинули уж давно. Только камни и остались.
— Это достаточно мощный источник, — задумчиво произнес Беркут. — Плохо дело…
— Что вы сказали, владыка?
Беркут посмотрел на старика. Тот всеми силами пытался быть полезен. Заискивал, лебезил, крутился под ногами.
— Зачем ты мне, старик?
Мирту побелел.
— Да я… Это ж…
— Докажи, что ты мой слуга.
— Всегда, владыка, всегда!
— Убей их!
— Кого? — переспросил трясущимися губами Мирту.
— Вот этих. Самых старых. Димитр! Подведи их! Вот — пять человек. Ну как?
— Э-э… да разве ж…
Беркут спокойно, царственно притянул Мирту к себе и посмотрел в глаза.
— Докажи, что ты мне нужен. Ну?
У старика на лбу проступил пот.
— Ты не дурак, Мирту. Ты понимаешь, что я не какой-то там Бруд. И они, — Беркут указал на Димитра с Адрианом, — не крепча.
Мирту сглотнул комок в горле и кивнул.
— Димитр, дай ему нож. — Старик продолжал кивать, видимо от шока плохо соображая. Димитр с презрительной ухмылкой вложил ему в ладонь маленький тонкий кинжал. — Иди к воде. Надо будет поставить жертву на колени, и вскрыть горло так, чтобы кровь попала в воду. Понял? Режь хорошенько. Одну руку кладешь на затылок, другой режешь. Кровь льется, ты ждешь, пока не наступит смерть, затем сталкиваешь труп в воду, идешь за следующим. Понятно? Они сопротивляться не будут. Но учти: плакать и молить — будут. И даже очень.
— Нет! — закричал Мирту, упав на колени, залившись слезами и обхватив его за ноги. — Нет! Пощади, владыка! Я не могу! Я не могу, о великий! Нет!
— Не можешь? Скольких ты отправил на заклание той вашей ведьме, а? Как просто убивать чужими руками. А свои собственные обагрить кровью?
— Пощади! Я не могу, я не могу…
Беркут ногой отпихнул Мирту.
— Начинайте, — сказал он. — И этого прихватите. Достаточно он покоптил небеса.
Стенания, мольбы, крики, хрипы. Димитр с Адрианом быстро расправились со стариками. И громче всех кричал Мирту.
Беркут смотрел, как их порченная кровь растворяется в воде колдовского озера, как тела колышутся на мелководье и чувствовал, как через него начинает течь магия. В глазах потемнело. Тело стало вдруг таким чувствительным. К ветерку, к косым прохладным лучам, пробивавшимся через лесок на противоположном берегу. К шепоткам обреченных на заклание, к шуму природы. Беркут пошатнулся, но силой воли
