— Командира танковой бригады. Скорей! — приказал радисту Полозов.
Радист связался с комбригом и передал микрофон командиру дивизии.
— Полозов… Говорит Полозов!.. Апраксин, прикажи ускорить движение. Группа Кожина на автостраде истекает кровью.
Танки рванулись вперед еще быстрее, а Полозову казалось, что они двигаются так же, как двигались до этого.
— Слушай, друг. Нажми на газ, — обернулся он к механику-водителю. — Нажми, христом-богом прошу тебя!
— Больше некуда жать, товарищ полковник. И так уже выжимаю все из своей латаной-перелатаной машины, — усиленно работая рычагами, ответил танкист. — Это еще москвичам спасибо, что снова вдохнули в нее жизнь, — отремонтировали как надо. А то бы не воевать мне больше на ней.
Полозов только теперь как следует вгляделся в суровое лицо этого человека. На его лбу, щеках, подбородке витыми веревками пролегли багровые шрамы от ожогов.
У водителя не было ни ресниц, ни бровей. Выделялись только глаза с красными веками, хрящеватый нос да белые, крупные зубы. Он уверенно переключал скорости и прищуренными глазами сквозь смотровую щель глядел вдаль — туда, где были враги.
24
Радист Гришин сидел в своем окопе и что было силы кричал в микрофон:
— «Буря»! «Буря»! Я — «Ястреб»! Перехожу на прием. Перехожу на прием!..
«Буря» не отвечала. Вряд ли она могла слышать его голос. Даже Голубь, который находился рядом с Гришиным, и тот не мог разобрать его слов. Вокруг творилось что-то невообразимое. Все громыхало, гудело, рвалось. Откуда-то сверху на голову обрушивались куски мерзлой земли, потоки грязного снега, срубленные осколками сучья. Ветвистая ель, которая до начала боя, словно шатром, укрывала радиста и его командира, теперь стояла совсем голая. Один иссеченный осколками ствол торчал позади них.
В соседнем окопе стоял майор Кожин и тоже что-то кричал в телефонную трубку. Он с ног до головы был обсыпан снегом, пылью и еловыми колючками. Снег, попавший на разгоряченное лицо, таял и, оставляя на опавших щеках грязные полосы, струйками стекал вниз.
— Бурлаченко!.. Вурлаченко! Загни фланг. Бей по пехоте. Не давай ей заходить к тебе в тыл!
Не успел он переговорить с командиром третьего батальона, как позвонил Лазарев и сообщил, что фашисты обходят его справа.
— Слушай, Лазарев! Нам надо продержаться еще десять — пятнадцать минут, Полозов с танками идет на помощь. Как?! Ты что, не веришь мне? Я только что разговаривал с ним по радио. Да, да! Сообщи об этом людям и держись…
Час назад, когда немецкая колонна подошла на расстояние выстрела, бойцы Кожина почти в упор открыли по ней огонь. Немцы, не ожидавшие такого ошеломляющего удара, остановились. Поднялась суматоха. А советские орудия, минометы и автоматы били почти в упор, не давая врагу опомниться. За несколько минут весь снег в Волчьей пади потемнел от подбитых и подожженных штабных машин, бронетранспортеров, убитых немецких солдат и офицеров.
Бойцы радовались первому успеху. Но Кожин знал, что это еще не полная победа, что за противоположной возвышенностью находятся главные силы немцев. По радио он связался со штабом армии и доложил о скоплении на автостраде немецких машин и техники. «Сейчас поднимем в воздух самолеты», — ответили ему.
Но первыми появились немецкие самолеты и стали бомбить лес, в котором находились советские подразделения. Не успели улететь штурмовики, как показалась немецкая пехота.
Кожин отдавал одно распоряжение за другим. Неоднократно вводил в бой первый батальон, который держал в своем резерве. Перебрасывал с одного места на другое счетверенные пулеметные установки, косившие наседающих фашистов. Все это время не умолкали и батареи Асланова. Гитлеровцы несли большие потери, но не останавливались. Упорно лезли вперед. Это был порыв отчаяния. Немецкое командование знало, что с севера и юга их обходят советские танки.
К Александру с автоматом в руке подошел Воронов.
— Третий батальон отрезан, врач погиб — землянку снарядом разворотило… Надо отходить, Саша.
— А эти? — указывая рукой в сторону фашистов, с озлоблением спросил Кожин. — Пусть безнаказанными уходят? Так, что ли?!
Воронов хорошо понимал командира.
— Не так, Саша, не так… — ответил комиссар. — Но видишь, сколько их? Если не уйдем, разобьют они нас. Мы и так достаточно положили их в этой лощине.
— Нет, к черту! Я не сдвинусь с места, пока не увижу их мертвыми. Всех! До единого!
— Нас очень мало, Саша. Да и обошли они нас.
— Ну и что? Будем драться в окружении. Нам не привыкать. Нельзя сейчас уходить. Наше спасение — в окопах. Выскочим на чистое место — гибель. А так мы еще минут двадцать, а то и тридцать продержимся. Больше нам и не надо.
Воронов не понимал его.
— Что ты на меня так смотришь? Я только что разговаривал с комдивом.
Кожин передал ему содержание разговора с Полозовым.
— Так это же совсем другое дело! — воскликнул комиссар. — А успеют?
— Должны успеть.
— Тогда я пошел. Надо сообщить об этом людям. Подбодрить их. Зайду в отряд ополчения, потом — к Лазареву.
— Смотри, дорога сильно простреливается.
— Ничего, проскочу, — ответил Воронов и стал по откосу спускаться к автостраде, чтобы перейти на другую сторону дороги.
* * *
Бой разгорался все сильнее. Немецкие пехотные части продолжали штурмовать сводную группу советских бойцов, а их штабы на бронетранспортерах и других специальных машинах прямо по снежной целине, в обход правофланговым подразделениям русских, пробивались на запад. Обойдя с юга батальоны Кожина, они могли вырваться на дорогу и уйти.
— Асланов! — крикнул Александр командиру артдивизиона. — Ты что, не видишь? Уходят ведь!
— Вижу, командир. Только снарядов осталось мало. Совсем мало. По пять-шесть штук на орудие.
— Все равно бей. Десять снарядов тебе на это дело.
Асланов повторил приказание и обернулся к артиллеристам. Одна батарея была расположена рядом с его наблюдательным пунктом.
— К бо-о-ою!
Через несколько секунд эта батарея открыла огонь по цели, указанной Кожиным.
Но чем дальше, тем труднее было сдерживать напор немецкой пехоты. Уже двадцать минут прошло с тех пор, как Кожин разговаривал с Полозовым. По расчетам, танки уже должны были появиться здесь. Но их пока не было…
А гитлеровцы лезли все яростней. В нескольких местах им удалось вклиниться в расположение сводной группы. Бой теперь шел очагами. Большая группа немецкой пехоты врезалась между третьим батальоном и партизанским отрядом. Об этом только что сообщил Олег, который прибежал оттуда. Чтобы восстановить положение, Кожин ввел в бой почти весь свой резерв — две оставшиеся роты Соколова. Третья рота этого батальона находилась на западной опушке леса. Только один взвод первой роты и остался теперь под руками командира сводной группы.
— Смотрите, товарищ майор! — крикнул Валерий.
Командир не понял.
— Ты чего?
Вместо ответа Голубь показал рукой назад. Между оголенными деревьями Кожин увидел немецких солдат. Они держали перед грудью автоматы и бежали прямо на его командный пункт. Майор хотел приказать Асланову, чтобы он артиллерийским огнем отрезал путь фашистам, зашедшим с тыла. Но тот и без того уже разворачивал свои орудия.
Встреченные шрапнелью, гитлеровцы залегли за деревьями. Но в это время со стороны Волчьей пади на огневые позиции батареи двинулись два легких танка и три бронетранспортера. Асланову ничего не оставалось, как снова развернуть орудия на восток. Немцы опять поднялись и бросились вперед. По ним открыл огонь резервный взвод. Но Кожин видел, что силы этого взвода слишком незначительны, чтобы сдержать врага. А других резервов не было. Перебросить сюда какие-либо подразделения тоже было невозможно. Они вели тяжелый бой, да и вряд ли сумели бы пробиться к нему.
— Гришин, найдешь ты когда-нибудь «Бурю» или нет?! — чуть не с мольбой обратился к радисту командир.
Но Гришин ничего не мог ответить. Радиостанция Полозова молчала. Или не доходили сигналы, или «Буря» из-за этого грохота не слышала его.
Вдруг прекратила огонь ближайшая к командному пункту батарея. Перед ее огневыми позициями дымились оба танка и бронетранспортеры. А со стороны лощины подходили новые немецкие машины с пехотой.
— Командир, уходи! — подбежав к Кожину, крикнул Асланов. — У меня кончились снаряды. Уходи, мы тебя прикроем.
— Ты что, ошалел? Куда я, к черту, должен уходить?!
— К группе комиссара. Там легче. Они еще держатся. Уходи, пожалуйста!
— Я не дойду туда, Вартан. Меня ранило в ногу, — опускаясь на земляную ступеньку окопа, ответил командир. — Вместе отбиваться будем. Больше у нас с тобой ничего не остается. Связь прервана. Батальоны отрезаны друг от друга. Командный пункт окружен.
