Повисла напряженная тишина, Анаис силилась найти слова и поведать Линдсею то, что он так хотел знать. Почему бы ему самому не спросить у нее? Так и не придумав, с чего же начать разговор, Анаис сделала шаг назад, и каблук ее ботинка заскользил о камень. От этого звука плечи Линдсея стали еще тверже, и он обернулся на Анаис. Она заметила на его лице следы крайнего утомления.
– Я не могу больше находиться в неведении. Скажи, что ты подумала, когда поняла, что носишь под сердцем моего ребенка? – еле слышно спросил Линдсей.
Анаис вцепилась в шерстяную шаль и укуталась ею еще сильнее, будто отгородившись щитом. Как же она боялась этого разговора – даже несмотря на то, что сама ничего так не желала, как все выяснить и побыстрее покончить с этой историей! Какой все-таки трусихой она была!
– Ты плакала, когда осознала, что беременна?
– Да, – честно пролепетала Анаис. Она прекрасно понимала: Линдсей разгадает любую ее ложь. Он всегда ждал от нее только правды, но Анаис так много раз обманывала его доверие за эти прошедшие недели! Она не могла врать ему теперь.
– На что это похоже – носить внутри своего тела частичку меня?
Звучавшая в его голосе боль словно кнутом хлестала плоть, остро жаля Анаис. Совсем не таких вопросов она ожидала от Линдсея! И теперь понимала, что не могла на них ответить. Анаис не находила в себе сил даже думать о времени беременности, а тем более говорить об этом. Воспоминания о том, как она носила ребенка Линдсея, оставшись в одиночестве, больно ранили даже сейчас. Анаис просто не могла снова и снова переживать те мучительные эмоции.
– Ты ненавидела ребенка, Анаис? Предпринимала ли что-то, чтобы избавиться от этой постыдной тайны?
Анаис протянула дрожавшую руку к Линдсею, но тут же уронила ее и отвела взгляд от твердой линии его плеч. Нет, она никогда не хотела, чтобы с ребенком случилось что-то ужасное. Она любила их малыша, и необходимость отдать ребенка буквально убивала ее. Но Линдсей не видел ничего, кроме своей собственной боли, сейчас он не смог бы понять панику, охватившую тогда Анаис. И, подозревала она, Линдсей не сможет понять ее еще очень, очень долго.
– Так какими были твои ощущения? – снова спросил он, не дождавшись ответа. – Ты могла чувствовать, как она растет, шевелится внутри тебя?
Из глаз Анаис потоком хлынули обжигающие слезы, ее губы задрожали от едва сдерживаемых рыданий.
– Да.
Линдсей опустил голову и вздохнул:
– А ты когда-либо задумывалась, что я, возможно, хотел бы ощутить то же самое? Видеть, как она растет?
Снова поднялся ветер, и затуманенные слезами глаза Анаис больно уколол холод. Буйный порыв ледяного воздуха обжигал щеки, и кристальные капли, сочившиеся из глаз, замерзали на ее коже.
– Я отдал бы душу, лишь бы иметь возможность наблюдать, как ты округляешься, пока в утробе растет мой ребенок. Я бы испытывал благоговейный трепет и смирение перед жизнью, которую мы создали и которая меняется внутри твоего тела. Я шептал бы дочери, что люблю ее, что жду ее появления на свет…
Анаис прикусила губу, пытаясь остановить захлестнувшие ее ручьи слез и потоки боли. Ясное, полное осознание того, что она натворила, предстало перед ней, обрушившись со всей своей мучительной силой. Сможет ли она хоть когда-нибудь загладить вину перед Линдсеем? И как, как это можно сделать? Как заставить эту невыносимую боль, эти воспоминания о страшном предательстве утихнуть в его душе? В кого же она, Анаис, превратилась? Каким эгоистичным, надменным существом стала!
– Ты знала, что я искал тебя повсюду – и здесь, и в Лондоне?
– Да. Смысла отпираться теперь не было. Все ее тайны выплыли наружу.
– Но ты намеренно скрывалась от меня. Почему?
– Мне не хотелось слышать твои оправдания. Я была убита горем из-за того, что ты предпочел опиум мне, что ты с такой легкостью мог принять другую женщину за меня – особенно после того, что мы пережили той ночью в конюшне! Ты уничтожил мою веру в тебя, Линдсей.
Он кивнул:
– Я знаю, что сделал это, и прошу у тебя прощения, Анаис.
– Моя гордость была уязвлена. Мое сердце – разбито. Я хотела ударить тебя побольнее, и единственным способом, который я знала, было скрываться от тебя. Я боялась: если увижу тебя снова, не устою, проявлю слабость. Я… я никогда не была достаточно сильной, чтобы отвергать тебя, Линдсей, и я знала: если ты попросишь о прощении, я тебе его дам.
– А Франция? Умоляю, скажи мне, что хотя бы это не было ложью! Скажи, что ты действительно отправилась туда. Что я не был таким глупцом…
– Я не думала, что ты будешь переживать так сильно, чтобы отправиться следом за мной. Я… лишь хотела дать себе небольшую передышку – от тебя, от твоего голоса, доносившегося из кабинета моего отца.
– Ты заставила меня идти по ложному следу, – потерянно бросил Линдсей, покачивая головой. – Тебя даже там не было!
– Я не думала, что ты последуешь за мной…
– Почему? Потому что якобы я не желал тебя? Потому что ты думала, будто я, получив от тебя то, что хотел, не озабочусь тем, чтобы найти тебя? А как же ты воспринимала все эти мои визиты к тебе домой – все эти настойчивые вопросы, где тебя найти? Что думала, когда я смотрел тебе в глаза той ночью, после того, как сделал тебя своей, и говорил, что мы скоро станем мужем и женой?
– Я думала, что все это – ложь, лишь навеянные опиумом грезы и я не могу позволить себе в них верить.
– Значит, ты сказала, что уехала во Францию в надежде… на что?
– Дать себе несколько недель, чтобы подумать. Побыть немного вдали от тебя. Я знала: если ты решишь, что я уехала, оставишь меня в покое. Мне нужно было освободиться от тебя – по крайней мере, до тех пор, пока я не придумала бы, как поступить. Я действительно была уверена в том, что ты уедешь в Лондон, как только обнаружишь, что я отправилась во Францию.
– Ты хотела наказать меня.
Анаис задумчиво посмотрела на снег, вихрями сдувавшийся с камней.
– Да, – тихо, почти шепотом призналась она.
– Ты говорила, что не знала тогда о своем положении – это правда?
– Когда мне пришла на ум идея сказать тебе, что я уехала за границу, я ничего не знала о ребенке. Правда открылась потом, когда уже было слишком поздно. Ты уехал, и никто не знал ни где ты находишься, ни когда ты вернешься.
– Не могу поверить: ты не ожидала, что я отправлюсь следом за тобой во Францию! В то же самое мгновение, когда я узнал, что ты уехала на континент, я бросился туда, чтобы найти тебя, – и я должен был найти тебя там!
Анаис стало дурно при мысли о том, как Линдсей исколесил весь Париж, разыскивая ее. Какой же дурочкой она была! Какой чванливой, самолюбивой идиоткой!
– Ты должен знать, Линдсей, что я любила ребенка, – дрожащими губами произнесла Анаис. – С того самого момента, как я узнала, что ношу под сердцем твоего ребенка, я любила его. И оплакивала судьбу этого малыша, зная, что его жизнь наверняка будет заполнена стыдом и скандальными пересудами.
