вырваться – миссис Машаду укладывалась сверху и держала его весом.
– Ха! – вскрикивала она в таких случаях; такое же восклицание слышали от нее, когда у нее хорошо проходил удар в пах.
Джек не знал, как ему проверить, научился он чему-нибудь или нет. Эмма каждый вечер нападала на него – на ковре в гостиной, в спальне (две спальни Оустлеры выделили на лето Алисе и ее сыну). Эмме исполнилось семнадцать лет, она была тяжелее и выше миссис Машаду и могла раздавить Джека в лепешку. Против нее он не мог провести ни одного приема, что крайне негативно сказывалось на его уверенности в себе.
В середине июня миссис Оустлер отправила Эмму в Калифорнию на «программу по контролю за весом», в заведение, которое Эмма называла «жироферма».
Джек не считал Эмму жирной, но миссис Оустлер имела противоположное мнение. Свою роль сыграла здесь, видимо, и стройность и красота Алисы.
Программа была рассчитана на две недели (бедняжка Эмма!), на это время Алиса наняла миссис Машаду готовить Джеку обед и сидеть с ним, пока она и миссис Оустлер не вернутся (обычно миссис Машаду укладывала Джека спать, а две дамы и не думали появляться еще несколько часов). Так Джекова спарринг-партнерша стала ему няней, нежданной наследницей Лотти.
Перед тем как ложиться спать, Джек и миссис Машаду повторяли в укороченном виде тренировку – без «полного контакта», как говорил Ченко, «не завершая приемы»; потом португалка укладывала его в постель, оставляя дверь открытой, а свет в конце коридора – непогашенным. Засыпая, Джек частенько слышал, как она говорит по телефону по-португальски, наверное, думал мальчик, со своими детьми, которые уехали. Правда, уехали, видимо, недалеко – миссис Машаду говорила так долго, что ее собеседники никак не могли находиться дальше пригородов Торонто, она же не миллионер – говорить часами с какой-нибудь Флоридой. Не раз и не два миссис Машаду вешала трубку в слезах.
Джек засыпал под ее рыдания и скрип полов в коридоре – она ходила туда-сюда, а потом Джек слышал характерный скрип кожи по дереву, это она разворачивалась, нанося по воздуху удар ногой. Джек знал – она воображает, что прицельно бьет в пах своему бывшему мужу или другому какому врагу.
Одной прекрасной теплой ночью в конце июня миссис Машаду, как обычно, рыдала, ходила взад-вперед и наносила удары ногой по воздуху – но громче, чем в другие ночи; Джек хорошо слышал все это, несмотря на шум от вентилятора под потолком (вообще-то, у Оустлеров был кондиционер, но не в гостевом крыле, там были только вентиляторы). На теплые месяцы Алиса купила Джеку «летнюю пижаму» – то есть набор его первых трусов-шорт, в серую и малиновую клетку, точь-в-точь форма в школе Святой Хильды. Они оказались немного велики.
Мальчик вылез из кровати и отправился вдоль по коридору, к свету, чтобы по возможности успокоить миссис Машаду. Он увидел, как она ходит вокруг напольных часов в главном холле (видимо, воображая часы противником). Остановившись, она перенесла вес на левую ногу, и Джек восхитился, как правильно она выставила другую, ударную ногу, как верно согнуто колено, как четко она держит ступню под прямым углом, словно это голова готовящейся к броску кобры.
Наверное, Джеку надо было кашлянуть или как-то иначе заявить о своем присутствии, но он видел, как сосредоточенна миссис Машаду, и не хотел ее напугать, внезапно подав голос. А слышать шаги мальчика, спускавшегося по лестнице, она не могла – слишком тяжело дышала, а заодно всхлипывала. Лицо все залито слезами и потом, черная футболка выбилась из синих шорт, тяжелые груди раскачиваются вправо и влево, когда она разворачивается на левой ноге.
Наверное, миссис Машаду увидела отражение Джека в стекле напольных часов – полуобнаженный мужчина, ее роста или даже выше, тихонько подбирается к ней сзади. Джек стоял на третьей ступеньке снизу, когда она его заметила, – наверное, она еще и поэтому не смогла правильно рассчитать высоту удара (почему она вообще атаковала? Ну, ее муж, видимо, имел привычку нападать на нее, раздевшись до трусов). Джек замер – такой раздался пронзительный скрип туфли по полу, когда миссис Машаду стала разворачиваться. Нанесенный ею удар заслужил бы у экс-мистера Бангкок аплодисменты, несмотря на его возражения против «нечестных» приемов. Джек стоял на ступеньке, поэтому, наверное, миссис Машаду попала ему ниже, чем он ожидал, – а именно прямо по яйцам. Полный, до конца проведенный удар, за ним обычное и гордое:
– Ха!
Джек рухнул на лестницу как подкошенный, скатился вниз, сжался, подтянул ноги к подбородку. Ему казалось, что его несчастные яйца неожиданно приобрели размеры грейпфрутов и оказались у него в горле.
– Ой-ой-ой! – заплакала миссис Машаду, все еще прыгая на одной ноге.
Джек хотел или отдать концы, или чтобы его стошнило. Ни то ни другое не спешило произойти.
– Я сейчас прибегу со льдом! – раздался из кухни голос миссис Машаду.
Она подняла Джека на ноги и потащила его вверх по лестнице, зажав пакет со льдом в зубах.
– Ох, Джек, мой бедный, бедный Джек!
Она расстелила на кровати полотенце и сняла с Джека шорты. Джек уже показывал малыша Эмме и ее подружкам, поэтому ничего не стеснялся – его пугал, напротив, лед. Миссис Машаду же беспокоил размер его пениса. Наверное, у нее были только дочери (а может, если у нее были сыновья, то давно, и она забыла, какие маленькие у них пенисы и яйца).
– Он меньше? – в ужасе спросила миссис Машаду.
– Меньше чего?
– Меньше, чем был до того, как я тебя ударила?
Джек посмотрел – вроде ничего не изменилось. Да, в паху очень больно, пенис словно пульсирует – и уменьшается от холода (миссис Машаду как раз в этот момент положила ему туда пакет со льдом).
– Мне холодно! Мне еще больнее!
– Да-да, это всего на несколько минут.
– А на сколько?
– На четверть часа.
Да за это время в лед обратится он сам, подумал Джек.
– Вам
