– Слезы счастья. Готова спорить, это у тебя впервые.
Нет, не впервые, в первый раз слезы счастья прямой наводкой попали промеж глаз Пенни Гамильтон.
– Нет, во второй раз, – возразил он. – В первый раз я забыл, что надо дышать. В этот раз все куда лучше.
– Ха! – воскликнула миссис Машаду. – Не вешай мне на уши лапшу, милый.
Он не стал пытаться ее переубедить. Когда поверх тебя сидит женщина в семьдесят кило, а сам ты тянешь всего на тридцать четыре, спорить ни к чему. Джек с большим любопытством наблюдал, как миссис Машаду одевается – так легко, небрежно, неторопливо, особенно в сравнении с тем, как молниеносно она разделась. Надевая лифчик и футболку, она сидела на Джеке и встала, только чтобы надеть трусики и шорты.
На кровати было мокрое пятно, миссис Машаду вытерла его полотенцем, которое отправила в бак для грязного белья; затем наполнила наполовину ванну и наказала Джеку хорошенько вымыться, уделив мистеру Пенису особое внимание. Джек учуял сильный незнакомый запах; после ванной он пропал. Странный запах – Джек не мог понять, нравится он ему или нет.
Пятно на кровати все еще было влажное, когда Джек вернулся; миссис Машаду принесла ему чистую пару шорт. Джек надел их и лег рядом со влажным пятном, так чтобы можно было положить на него руку; пятно оказалось холодным, Джек тоже замерз – словно долго стоял на каменном полу в часовне спиной к Господу, словно рядом с ним улеглась призрачная женщина из тех, что изображены с Иисусом на витраже.
Он знал, что призрачная женщина – святая, потому что невидимая. Миссис Машаду и не подозревала о ее присутствии, а Джек явственно чувствовал холод, исходящий от ее невидимого тела – которое, однако, было твердо, как каменный пол часовни, и к нему нельзя прикасаться, как и к витражу за алтарем.
– Не уходите, – сказал мальчик миссис Машаду.
– Пора спать, милый.
– Ну пожалуйста, не уходите! – взмолился Джек.
Он был уверен, что святая из витража только и ждет, когда уйдет миссис Машаду, но не знал, что за планы у нее насчет Джека. Он потрогал влажное пятно, но дальше протянуть руку не посмел – кто знает, что там!
– Завтра мы с тобой будем бороться как очумелые! – сказала миссис Машаду. – Больше никаких ударов, одна борьба!
– Мне страшно, – сказал Джек.
– Тебе больно?
– Что – больно?
– Я хотела сказать, мистеру Пенису больно?
– Нет, но ему как-то не так, как раньше, – сказал Джек.
– Ну разумеется! Ведь теперь у него есть секрет.
– У мистера Пениса есть секрет?
– Да, Джек. То, что произошло с мистером Пенисом, – наш с тобой секрет, малыш.
– Вот оно что.
Он что, согласился хранить этот секрет миссис Машаду? Джек почувствовал, как в этот миг святая куда-то исчезла, а может, это он сам, Джек, исчез. Что, святая снова вернулась в алтарь? Или это исчезло детство Джека?
– Boa noite[10], – по-португальски шепнула миссис Машаду.
– Что?
– Спокойной ночи, малыш.
– Спокойной ночи, миссис Машаду.
С кровати Джек смотрел на ее силуэт, высвеченный лампой в коридоре; крупная, приземистая, на кого она похожа? Джек вспомнил, как Ченко называл ее медведем на задних лапах, казалось, ей и вправду естественнее ходить на четвереньках.
Из коридора донесся голос миссис Машаду. Наверное, она хотела напомнить Джеку про секрет. Она шепнула:
– Boa noite, мистер Пенис.
Спал Джек плохо, разумеется, ему снились сны. Он страшился, наверное, что святая с витража снова ляжет к нему в постель, а может, боялся, что она не случайно легла к нему спиной (плохой знак?) – как когда-то он повернулся спиной к Богу?
Он понял, что домой вернулись Алиса и миссис Оустлер, – не потому, что мама зашла поцеловать его на ночь (она говорила, что каждую ночь так делает), а потому, что изменилось освещение в коридоре. В конце его больше не горел свет, зато была распахнута мамина дверь в коридор, оттуда – а точнее, из ванной комнаты – лился наружу свет. Еще свет горел в ванной Джека – оттуда на пол падал тонкий луч.
Джек также понял, что мистер Пенис снова плакал, на этот раз во сне, – старое мокрое пятно высохло, а вот теперь рядом с ним появилось другое такое же, еще мокрее. Наверное, ему снилась миссис Машаду. Джек подумал, не рассказать ли Эмме, ведь она так долго этого ждала (об истории с миссис Машаду он боялся ей говорить – да что там ей, кому бы то ни было).
Он вылез из кровати и отправился в мамину комнату, но мамы там не оказалось, даже кровать не расстелена. Джек пошел искать ее по темному дому. Миссис Машаду, должно быть, ушла – свет внизу погашен. Он вышел из гостевого крыла, прошел мимо спальни Эммы и наконец увидел свет, бьющий из-под двери спальни миссис Оустлер.
Наверное, они смотрят телевизор, подумал Джек и постучал; никто не ответил, не слышат, должно быть. А может, он не стал стучать и просто зашел. Телевизор не работал – только свеча мерцала на столе.
Сначала Джек решил, что миссис Оустлер мертва. Тело выгнуто, словно ей сломали позвоночник, голова свисает с края кровати, лицом к Джеку – только лицо вверх подбородком. Мальчик сразу понял, что она его не видит. Совершенно голая, глаза расширены, смотрят в бесконечность, словно Джека там и нет, – наверное, он сам умер и стал призраком, вот миссис Оустлер и смотрит сквозь него. Наверное, он умер, когда мистер Пенис снова заплакал. А что тут удивительного – кто сказал, что от таких вещей, какие он проделывал с миссис Машаду, нельзя умереть?
Неожиданно с кровати поднялась Алиса, закрыв груди руками. Она тоже была без одежды, Джек не замечал ее, пока она не пошевелилась. Она
