резко вытянулась вверх, ноги миссис Оустлер обнимали ее; Джек заметил, что глаза Эмминой мамы наконец заметили его. Уфф, слава богу.
– Я не умер, мне приснился сон, – сказал Джек.
– Джек, иди к себе, я скоро приду, – сказала мама.
Алиса стала искать ночную рубашку, та валялась у кровати. Лесли Оустлер и не подумала пошевелиться, лежала обнаженная на кровати и смотрела на Джека. В пламени свечи розовые и красные лепестки ее иерихонской розы казались черными – только одни чернее, а другие светлее.
Джек пошел по коридору к себе, тут раздался голос миссис Оустлер:
– Не надо тебе спать с ним в одной кровати, Алиса, он большой уже.
– Я сплю с ним, только когда ему снятся плохие сны, – объяснила мама.
– Ты спишь с ним всякий раз, стоит ему только попросить, – сказала миссис Оустлер.
– Прости меня, Лесли, – услышал Джек слова мамы.
Мальчик лег в кровать, не зная, как рассказать маме про мокрое пятно и что с этим делать. Может, вообще ничего говорить не надо. Но едва мама легла с ним рядом, как сразу же обнаружила пятно.
– А-а, понятно, что у тебя был за сон, – сказала Алиса, словно это обычное дело, а не ночной кошмар.
– Это не кровь, это не писанки, – продолжил мальчик.
– Ну еще бы, конечно, Джек, это сперма.
Джек ни черта не понял.
– Я не хотел, оно само так получилось, – объяснил он. – Я даже не помню, как я это сделал.
– Джеки, ты ни в чем не виноват – эти вещи происходят сами собой.
– Вот оно что.
Он хотел, чтобы мама обняла его; он хотел зарыться в нее, как он делал раньше, когда был маленький и ему снились плохие сны. Но, обнимая ее, он случайно коснулся ее грудей, и мама оттолкнула его.
– Пожалуй, ты уже слишком большой, чтобы спать со мной в одной кровати.
– Нет, я еще маленький! – крикнул Джек.
Как это может быть, еще вчера ему говорили «мал еще», а сегодня – уже «слишком большой»! Так не бывает! Ему захотелось заплакать, но он не заплакал. Мама сразу это поняла.
– Даже не думай плакать, Джек. Ты слишком большой, чтобы плакать. Когда пойдешь в школу для мальчиков, забудь о слезах. Будешь плакать – тебя засмеют.
– Почему я должен идти в эту школу? Почему я должен уехать?
– В создавшихся обстоятельствах так лучше для всех. Просто лучше.
– В каких таких обстоятельствах?
– Просто так будет лучше, понял?
– Ни черта мне не лучше! – закричал Джек; тогда мама обняла его и приласкала.
Именно так он засыпал в Европе.
Наверное, ему стоило рассказать маме про миссис Машаду – если бы он это сделал, возможно, Алиса поняла бы, что сын в самом деле «мал еще», что «слишком большой» – это не про него, во всех смыслах слова. Но Джек ей не рассказал. Он заснул у нее на руках, как в старые добрые времена, – точнее, почти. Она как-то не так пахла; Джек узнал этот странный запах – он шел от его ванной, наверное, так пахла миссис Машаду. Снова Джек не понял, нравится ему этот запах или нет. Даже во сне он его чувствовал.
Интересно, сколько времени у него на кровати просидела миссис Оустлер? Джек проснулся и увидел ее, только узнал не сразу, подумал сначала, это святая с витража. Ой-ой-ой, она все-таки пришла за ним! Наверное, так святые женщины и забирают тебя – сначала раздеваются донага, видимо, иначе нельзя.
Лесли Оустлер сидела совершенно обнаженная и массировала Алисе точку между лопатками, ту самую, где у Бориса китайский иероглиф «удача», а у Павла – хирургический инструмент.
Наверное, Джек проснулся на полсекунды раньше мамы, та сказала:
– Лесли, тебе не мешало бы что-нибудь на себя накинуть.
– Алиса, мне приснился плохой сон, – ответила Лесли.
– Лесли, иди к себе, я скоро буду, – сказала мама.
Джек проводил миссис Оустлер взглядом; слишком уж она гордится своим телом, решил мальчик. Мама поцеловала его в лоб. Снова этот запах; Джек закрыл глаза и задумался опять, нравится он ему или нет. Мама поцеловала ему веки. Не так-то просто любить этот запах, решил Джек, но потом постановил, что запах ему нравится.
– Прости меня, Джек, – сказала мама.
Он не стал открывать глаза, просто слушал, как ее босые ноги шлепают по полу вслед за Лесли Оустлер.
Ну почему Эмма все еще в Калифорнии? Уж она-то поможет ему разобраться во всех этих странных «обстоятельствах», как Алиса обозначала свои отношения с миссис Оустлер.
Поскольку миссис Машаду стала теперь партнером Джека и по борьбе, к нему пришли успехи. Впрочем, к ней тоже. Она оказалась хитрым и умным соперником, даже Ченко оценил ее; к тому же она была вдвое больше Джека, а против такого преимущества никакой прием не помогал. Он все же мог удерживать ее поперечным захватом, но ее стало куда сложнее повалить; пока они боролись стоя, миссис Машаду контролировала ход поединка, а сделать захват за лодыжку Джеку теперь практически не удавалось. Лишь иногда проходил единственный прием – захват руки с броском через ногу, а прижать миссис Машаду к мату удавалось только лицевым захватом. Просто-напросто она была сильнее Джека. Но все равно мальчик ясно понимал – он делает успехи.
Миссис Машаду тоже это понимала и подзадоривала его как могла. Зарабатывала она ровно вдвое больше очков, чем Джек, – но зато ей приходилось брать тайм-ауты, чтобы отдышаться, а мальчик не уставал совсем.
Ченко все время напоминал ему: борьба – это спорт весовых категорий; Борис и Павел кивали и говорили, что, как только Джеку выпадет бороться с мальчиком его роста и веса, он в два счета выйдет победителем. Но такого мальчика не
