-Ты ублюдок, он же твой друг.
Да, да, это так, но, Всеотец, я должен это сделать. Не думай, просто действуй. Уйма времени позже для взаимных обвинений, для чувства вины. Не думай, просто действуй.
Люди с ломами и кирками выбежали из шахты. Вместе с ними появилась еще пара легионеров. Кастриций проревел еще несколько приказов. Люди на веревках напряглись и – раз, два, три – начали тянуть.
Баллиста наблюдал. Максим отвернулся.
Одна за другой бригады землекопов покидали подкоп. Одна за другой были убраны подпорки свода. Послышался низкий стон, затем странный рев. Плотное облако пыли окутало вход в тоннель.
В персидском туннеле было достаточно света, чтобы что-то разглядеть. Хотя Мамурра держал глаза закрытыми, он мог сказать, что света было достаточно, чтобы видеть. Он лежал на спине. На него навалилась давящая тяжесть, сильно пахло кожей. Он слышал персидские голоса. Один из них, очевидно, выкрикивал приказы. Как ни странно, его лодыжка болела сильнее, чем голова. Резкий, железный привкус крови был у него во рту.
Мамурра осторожно приоткрыл глаза. На его лице был ботинок. Он не двигался. Очевидно, его владелец был мертв. Послышался отдаленный стон, который сменился ревом. Раздался взрыв криков, звук бегущих людей, и туннель наполнился пылью.
Мамурра закрыл глаза и попытался дышать неглубоко через нос. Он не осмеливался кашлянуть. Когда этот момент прошел, наступила тишина. Он снова открыл глаза. Он попытался пошевелиться, но откликнулась только правая рука, и при этом кожа на локте оцарапала стену. Он немного сдвинул ботинок мертвеца, чтобы было легче дышать.
Он был у подножия груды тел. Каким-то образом это, а также рев и пыль сказали ему все. Победоносные персы отбросили его и других раненых в сторону, с дороги. Они шли по горячим следам разгромленных легионеров, когда Баллиста обрушил римский подкоп. Ублюдок. Гребаный ублюдок. Северянин не смог бы сделать ничего другого, но все равно, гребаный ублюдок.
Было очень тихо. Закусив губу от боли, Мамурра пошевелил правой рукой. И его меч, и кинжал исчезли. Он на мгновение остановился. Было по-прежнему тихо. Медленно, подавляя стон боли, он провел правой рукой вверх и поперек, засовывая ее в вырез кольчуги, вниз, под воротник туники. Кряхтя от усилий, он вытащил спрятанный кинжал. Он опустил руку, кинжал был рядом с его правым бедром. Он закрыл глаза и отдохнул.
Смерть его не беспокоила. Если бы философы-эпикурейцы были правы, все просто вернулось бы ко сну и отдыху. Если они ошибались, он не был слишком уверен, что произойдет. Конечно, там были Острова Блаженных и Елисейские поля. Но он никогда по-настоящему не мог сказать, были ли они одним местом или двумя, не говоря уже о том, чтобы узнать, как туда попасть. У него всегда был талант проникать в места, где ему не суждено было оказаться, но, как он подозревал, не в этот раз. Для него это был бы Аид. Вечность в темноте и холоде, порхая и пища, как безмозглая летучая мышь.
Должно быть, Сасанидам было легче. Пади в битве, стань одним из благословенных и прямиком на небеса. Мамурра никогда не утруждал себя вопросом, что должно было быть в их восточных небесах – вероятно, тенистые беседки, прохладное вино и нескончаемый запас толстозадых девственниц.
Северянину вроде этого ублюдка Баллисты должно быть легче – конечно, у него не было выбора, но все равно ублюдок. Ублюдок и он говорили об этом. Сражайся и умри как герой, и верховный бог северян с диковинным именем может – просто может – послать своих дев-щитоносиц, чтобы они привели тебя в божественную версию длинного зала северного вождя, где, в типичном северном стиле, ты проведешь вечность, сражаясь каждый день и, когда твои раны волшебным образом исцелятся, выпивая каждую ночь.. Нет, не вечность. Мамурра наполовину вспомнила, что в мире Баллисты даже боги в конце концов умирают.
Нет, Мамурра беспокоился не о смерти, а о том, чтобы закончилась его жизнь. Казалось чудовищной, непристойной шуткой, что мир может продолжаться, а он ничего об этом не узнает. Он, человек, который разузнал так много вещей, которые ему не полагалось знать.
Он знал, что значит быть живым. Идешь по полю с зерном, проводишь рукой по колосьям пшеницы, когда их колышет ветер; здоровая лошадь между твоих ног, когда ты въезжаешь в долину, сквозь деревья и спускаешься к чистой проточной воде, к холмам и деревьям на другой стороне – для него, это было не совсем то, что быть живым. Нет, это было ожидание в темноте в переулке, пока слуга, которого ты подкупил или запугал, придет и откроет калитку, проскользнет внутрь, проскользнет внутрь, чтобы раскрыть грязные секреты сильных мира сего, ублюдков, которые думали, что они выше таких, как он. Это было ожидание в темноте, в тесноте за подвесным потолком, боясь пошевелить мускулом, напрягая слух, чтобы услышать, как пьяные сенаторы переходят от ностальгии к откровенной измене. Вот что значило быть живым, более живым, когда-либо еще.
В его голове снова зазвучала мелодия: «Прячьте жен, ведем мы в город лысого развратника!»
Мамурра услышал, что персы возвращаются. Он убрал правую руку обратно под тунику. Его кулак сомкнулся вокруг жесткого металлического диска. Его пальцы прошлись по словам. MILES ARCANIS. Очень скоро он станет очень молчаливым солдатом, действительно очень молчаливым. Если бы это не было так больно, он, возможно, рассмеялся бы. Звуки становились все ближе. Он снова потянулся к кинжалу у бедра. Он еще не принял решения: попытаться забрать с собой одного из ублюдков или покончить с этим быстро? Так или иначе, четвертый фрументарий, которого не сумели вычислить трое других, был готов умереть. Рукоять кинжала скользила в его руке.
Сушеный горох двигался по коже бубна. Не сильно, но ощутимо.
Максиму это не понравилось. Как будто те, кто остался внизу, пытались привлечь к себе внимание. Это было так, как если бы этот огромный квадратноголовый ублюдок Мамурра пытался выкопать себе путь наружу. Бедный ублюдок.
Кастриций взял бубен и перенес его с западной на северную стену башни. Они подождали, пока осядет сушеный горох. Некоторое время они лежали неподвижно, затем пошевелились.
Они вышли на улицу и заглянули в три больших котла с водой, стоявших вдоль стены, обращенной к городу. Вода была спокойна.
Кастриций повел их на север. Здесь, вдоль внутренней стороны городской стены, с интервалом примерно в пять шагов, стояли еще три котла с водой. Вода рябила в двух ближайших к башне; она все еще была в самой дальней.
-Ясно, что они делают, - сказал Кастриций. 0Если бедный старина Мамурра был прав, что они изначально намеревались проложить туннель под стеной, чтобы ввести войска в город, они передумали. Они знают, что мы ожидаем этого, поэтому решили подорвать юго-восточную башню и примерно в десяти шагах от стены к северу от нее.
«Он хорош», - подумал Баллиста. Он не Мамурра – земля ему пухом, – но он хорош. Когда Баллиста очертила условную линию, его поразила ее абсолютная неуместность.
-Мы можем их остановить?
Не задумываясь, Кастриций ответил:
-Нет, на это нет времени. Они могут обрушить свой подкоп в любой момент. Когда горох и вода перестанут двигаться, это будет означать, что час настал. Я пошлю весточку.
