Вот уж кого Меррон не ожидала увидеть.
Он смешно смотрелся в этой комнатушке среди розовых подушечек, белых фарфоровых кошек и пасторальных картин. Сам серый. Блеклый какой-то. И мрачный донельзя. А Бетти мрачности не замечает. Щебечет… сахар, сливки, малиновое варенье… в их поместье замечательная малина растет. Ягоды – с кулак. А уж сладкие до невозможности и очень полезные.
– Добрый день. – Меррон решила, что будет вежливой хотя бы для того, чтобы не огорчать тетушку.
– Меррон, милая!
Сколько радости… даже для тетушки перебор.
Но главное, что здесь делает человек, с которым Меррон мысленно попрощалась? Он окинул Меррон внимательным взглядом – сразу стало стыдно и за бант, и за оборки, и ленту в волосах – и кивнул.
– Я так за тебя рада!
Совсем непонятно. Сомнительно, чтобы Бетти испытала радость, узнав о подробностях вчерашней ночи.
– Что происходит?
Меррон улыбалась, правда осознавая, что улыбка ее вовсе не столь дружелюбна, как у тетушки. Летти вовсе говорила, что Меррон на людей скалится, отчего люди испытывают глубокое душевное волнение. Но если Меррон возьмет на себя труд потренироваться перед зеркалом час-другой, лучше третий… или неделю, то она научится хотя бы выглядеть дружелюбно.
– Я на тебе женюсь, – сказал Сержант, подставляя чашку.
Сливок тетушка добавила от души.
– Что?
– Это же просто замечательно! – Тетушка Бетти смотрела на Сержанта влюбленными глазами. Конечно, нашелся тот самый, предсказанный ею, сумевший оценить скрытые прелести Меррон. Хотя, вспоминая о том, что было, следовало признать – прелести, если таковые в принципе имелись, были максимально открыты.
– Нет!
– Что «нет»? – И чай пьет с этаким издевательским спокойствием.
– Я не выйду за него замуж!
– Почему? – искренне удивилась тетушка, и в голубых очах ее мелькнула печаль. – Меррон…
– Я имею право выбрать!
Она – не корова, которую можно вот просто так купить… ах нет, взять с доплатой. Женщина тоже человек!
– Ты вчера выбрала. – Сержант отставил чашку. – Сегодня мой черед.
Да если бы Меррон знала! А взгляд какой равнодушный. Мертвый взгляд. И с ним вот жить? Меррон не про взгляд, про человека. Одно дело – ночь, ей местами даже понравилось, но совсем другое – замуж. Он же деспот! И в равенство не верит! И значит, что… что…
Меррон не додумала, что именно это значит.
– Да я скорее умру!
На тетушку это всегда действовало. И сейчас она побледнела, представив, что Меррон возьмет и отравится уксусной эссенцией, как сделала одна родственница дальней родственницы тетушкиного мужа.
– Возможно… – Бетти обратила растерянный взгляд, полный мольбы, – не находилось еще человека, способного устоять перед этим взглядом, – на Сержанта. – Стоит немного… подождать… дать вам время…
– Прекрати.
Это не тетушке – Меррон. И мертвые глаза ненадолго оживают, но выражение их не удается истолковать, но Меррон вдруг становится страшно.
– Ваша племянница вас шантажирует. Вы ее избаловали. Позволяете все, что ей хочется, а она считает, что так и надо.
– Да как ты…
– Сядь. – От этого спокойного голоса колени подкосились. – Ты не привыкла думать ни о ком, кроме себя. Я даже не понимаю, на кой мне эта женитьба, но раз уж так вышло, то делать нечего.
– К-как вышло? – Щеки тетушки пунцовели, а губы дрожали.
Вообще, как смеет этот человек Бетти пугать?! По какому праву он вообще сюда явился?! Меррон ничего от него не надо! И вообще ни от кого не надо! Она сама по себе!
– Вчера ваша племянница сделала мне интересное предложение…
Сволочь!
– …и я согласился, полагая, что она отдает себе отчет в своих действиях.
– Меррон!
Тварь. Вот же тварь! И главное с улыбочкой… ему нравится унижать других!
– Тетя, я…
– Переспала с первым встречным. – Сержант допил чай. – И теперь отчаянно ищешь виноватых.
– Я тебя ненавижу!
– Посмотрим.
Не на что смотреть! Да Меррон скорее и вправду уксуса напьется, чем замуж за подобное существо – назвать его человеком язык не поворачивался – выйдет.
– Со своей стороны, я привык отвечать за свои поступки. И поэтому настаиваю на свадьбе.
Тетушка только и смогла, что кивнуть.
Предательница! Ничего, вот уйдет Сержант – а когда-нибудь он уйдет, – и Меррон выскажет тетушке все, что о ней думает. Или нет… кричать бессмысленно. А вот слезы помогут.
Раскаяние.
Меррон пообещает, что больше никогда-никогда так делать не будет.
Тетушка всегда верила ее обещаниям.
– Вот договор. – Сержант достал примятые бумаги, положил на колено и попытался разгладить рукавом. Дикарь. И хам. Сволочь беспринципная. – Прочтите.
Тетушкина дрожащая рука берет бумаги. Бетти ничего не понимает в подобного рода документах! И вообще, если кто должен читать, то Меррон! Это же ее будущего касается.
Нет, такого будущего ей и даром не надо, но интересно же!
– Вы… – Голос у Бетти срывается. – Вы действительно…
– Да. Но боюсь, что этот титул уже не наследуется, хотя я имею законное право взять любой из вымерших. Мне предложено три танства на выбор.
Титул? Вот у него еще и титул имеется? Да кто это вообще такой!
Но тетушка не задает вопросов, она дочитывает до последней страницы и берется за колокольчик. Летти тотчас появляется на зов. Небось подслушивала под дверью и злорадствует.
Она всегда утверждала, что Меррон однажды переступит черту и опозорит тетю.
– Принеси, пожалуйста, перо и чернила.
– Нет!
– Да, Меррон. – Печаль в тетушкином голосе невыносима. – К сожалению, ты не оставила мне выбора. И поверь, для тебя так будет лучше.
Вот почему все берутся решать, что именно будет лучше для Меррон? Почему никто не удосужится спросить ее саму? Она же не дура! И не ребенок! И не рабыня, которую можно передать из рук в руки по договору… У нее права есть!
Но резкий, нервный даже росчерк – а прежде тетушка писала очень аккуратно, тщательно выводя каждую буковку, – поставил крест на свободе.
– Элизабет, вы позволите побеседовать с вашей племянницей наедине?
Надо же, какая внезапная вежливость. И встает, подает руку, помогая тетушке подняться. Провожает к дверям, ничуть не сомневаясь, что Меррон дождется возвращения. Конечно, куда ей деваться-то? Уксус. Или вены вскрыть, как непокорная героиня в той истории… чтобы ванна с розовыми лепестками. И записка, где Меррон не будет обвинять этот жестокий мир…
Пусть все терзаются и плачут, вспоминая, как несправедливы были.
– Я предполагаю, о чем ты думаешь. – Сержант не стал садиться. Он стоял рядом с Меррон, скрестив руки на груди и разглядывая ее пустыми глазами. – Самоубийство – глупость.
