Пусть все терзаются и плачут, вспоминая, как несправедливы были.
– Я предполагаю, о чем ты думаешь. – Сержант не стал садиться. Он стоял рядом с Меррон, скрестив руки на груди и разглядывая ее пустыми глазами. – Самоубийство – глупость.
О да, но красивая же!
– Ты сделаешь больно своей тетке, хотя тебе ведь не привыкать. Ты только и знаешь, что мучить ее.
Неправда! Меррон тетушку любит.
– Ты бесишься оттого, что сама не способна понять, чего же тебе надо. А страдает близкий человек. Это неправильно.
Вот только не надо вести нравоучительных бесед!
– Близкие люди недолговечны. Особенно если их не беречь.
– Да что ты понимаешь!
Меррон не в силах была дольше терпеть этот произвол. Она вскочила, желая одного – броситься прочь. Ну или пнуть этого хама.
– Ничего, наверное.
– Ты… ты пришел и вот так просто…
– Пришел. И просто.
Похоже, с ним даже поругаться нормально не выйдет. И как жить?
– Меррон, если ты и вправду любишь свою тетку, то хотя бы раз в жизни подумай не о себе, а о ней.
То есть позволить избавиться? Что ж, Меррон последует столь мудрому совету! Если тетушке Бетти надоело притворяться, что Меррон ей небезразлична, то так и быть: Меррон уйдет.
Гордо.
Независимо.
Она слышала о том, что многие люди, даже знатного происхождения, отказывались от титулов и имен во имя справедливости. И если так, то Меррон примкнет к ним в благом деле усовершенствования мира. А когда мир изменится, то… то тетушка поймет, что заблуждалась. И еще прощения попросит.
Меррон простит. Она же не злопамятная.
То, что семейная жизнь – испытание тяжкое, Тисса осознала ночью. Ну не привыкла она, чтобы на нее руки клали. И ноги тоже, между прочим, претяжеленные. И еще одеяло, в которое норовили Тиссу завернуть, а ей оставалось выпутываться из ушных складок. И сопение в ухо. А уже утром Урфин и вовсе прижал Тиссу к себе, да так крепко, что всякое желание сопротивляться отпало.
Она так и заснула, утомленная борьбой и странно довольная.
А проснулась от взгляда.
– Здравствуй. – Урфин был одет и выбрит и вообще выглядел так, будто собирался уходить. – Я не хотел тебя будить, но…
– Тебе пора?
А она растрепанная. И вообще голая, что недопустимо.
Ужас совершеннейший!
Стыд и…
– Знаешь, а мне нравится, что ты все еще краснеешь. – Урфин провел ладонью по волосам. – Не надо прятаться.
Тисса не прячется. Одеяло – это для душевного спокойствия. И вообще, ей в ванну нужно. Переодеться. Себя в порядок привести, тем более что…
– Тэсс, как ты себя чувствуешь?
То, что он такой странно тихий, Тиссу пугало.
– Хорошо.
Урфина ответ не устроил. Он притянул Тиссу к себе, вместе с одеялом, и поцеловал в лоб. Отстранился. Заглянул в глаза и смотрел долго, непонятно, что пытался увидеть.
– Тебе нужен… доктор? Послушай, Тэсс, я знаю, что иногда девушки, особенно молодые, после первой ночи с мужчиной чувствуют себя плохо. И им действительно нужна помощь. Если так, то скажи мне, пожалуйста.
– А если нет?
– Если нет, то я не буду тебя мучить. Обычай ради обычая – это глупо. Док напишет все, что надо, хотя мне и плевать на бумаги. Поэтому решай сама, хочешь ли ты видеть дока.
Тисса вспомнила те осмотры, которые проводились раз в полгода, и неприятное, выворачивающее душу наизнанку прикосновение чужих рук. И взгляд леди Льялл, которая неизменно присутствовала при процедуре, и ощущение грязи, собственной неправильности, остававшееся после всего.
Доктор был хорошим человеком. Он всегда разговаривал ласково. И боли не причинял. А в тот последний раз, когда леди Льялл назвала Тиссу развратной, он потребовал замолчать.
Платок свой дал, чтобы не плакала, хотя Тисса и не собиралась.
Доктор добрый, но…
– Я бы не хотела.
– Хорошо. Но пообещай, что если вдруг ты поймешь, что что-то не так, или хотя бы заподозришь, ты позовешь дока.
– Обещаю.
– Умница. – Урфин держал крепко, хотя Тисса и не пыталась вырваться. Она старалась не думать о том, что Урфин сейчас уйдет. И когда вернется, неизвестно. – Теперь еще кое о чем…
Наверняка неприятном.
– Завтра ты уезжаешь.
Что?
– Спокойно. Ты и Долэг. Отправитесь на Север.
Зачем Тиссе на Север? Ей и здесь нравится, сейчас так очень даже нравится.
– В городе становится неспокойно. Кайя увезет Изольду и вас. До весны.
– А ты?
Ответ известен, иначе Урфин не завел бы этот разговор. Наверняка он знал об отъезде вчера или даже раньше. Но молчал!
– А я останусь.
В неспокойном городе, из которого бежит даже протектор?
– Вот ты и сердишься. Умеешь, значит. Не спеши судить. Кайя здесь как… мишень. И для всех будет лучше, если эту мишень убрать. Его отъезд многим поломает планы, и я этим воспользуюсь. Я теперь Дохерти. Это развязывает руки, особенно когда нет ни Кайя, ни Магнуса.
– А если с тобой…
Если с ним что-нибудь случится, то… то случится и с ней.
– Со мной все будет хорошо. – Урфин умеет говорить так, что Тисса верит. – Я ведь не один. Есть гарнизон. Стража. Мои люди. Я не собираюсь воевать сам. Только и буду что командовать…
Врет. Не удержится. И если случится мятеж, то полезет в самую его гущу.
– Да и дядя скоро вернется. Неделька-другая, и я отправлюсь за вами. Ты, главное, жди меня.
– Конечно.
Нельзя плакать. Слезы – манок для горя. А Тисса не желает, чтобы случилась беда. Она лучше будет верить в хорошее и улыбаться. Ждать.
Ждать она умеет.
– А теперь отдыхай. Я ненадолго…
Конечно.
– Тэсс, еще одно. Я не хочу тебя запирать, но, пожалуйста, никуда не уходи.
– Неспокойно?
Тисса понимает, что дело не в ней, а в леди Амелии и ее отце, в Гийоме, который вдруг появился, во всех тех людях, что присутствовали вчера на такой странной свадьбе.
– Неспокойно, – согласился Урфин. – Сюда сунуться не посмеют. И за дверью дежурит мой человек. Если что-то понадобится, скажи ему. А дверь… лучше запереть.
Ключ он вложил в руку Тиссы.
– Я попрошу твою компаньонку привести сюда Долэг.
– Спасибо.
Без него стало тихо и как-то очень страшно, хотя Тисса знала, что бояться здесь нечего. Но в голову лезли всякие кошмарные мысли, и бурое пятно на простыне внушало уже не стыд, но ужас и отвращение.
Вообще-то Тисса думала, что крови будет больше.
Сняв простыню, она сложила ее и спрятала под перину, понимая, что поступает крайне глупо, но Тиссе надо было сделать хоть что-то.
Принять ванну – на полочке добавилось склянок с цветными этикетками. Цветочное мыло. И масло тоже. И крем. И еще что-то, о чем Тисса имеет весьма смутное представление. Это для нее?
