В Австралии и Океании в межвоенный период правительственные антропологи работали в администрации колонии Папуа и подмандатной территории Новая Гвинея. В этот период их было всего двое – Ф. Уильямс и Э. Чиннери. Деятельность правительственных антропологов в этих местностях сильно отличалась по своему характеру от работы их коллег в Африке. Прежде всего, экономические и политические интересы англичан в этом районе не шли ни в какое сравнение с африканскими. Лежащий в зоне влажных тропиков гигантский остров обладал губительным для европейцев климатом. Огромные пространства его внутренних районов не были еще открыты и, по выражению губернатора Д. Муррея, представляли собой «неконтролируемые территории»[1020]. Австралийцы в какой-то степени освоили лишь приморскую полосу шириной не более 20 км[1021]. Экономическое освоение Новой Гвинеи осуществлялось очень медленно. В 1939 г. доход колонии Папуа составлял 290 тыс. австралийских долл., а территории Новая Гвинея – 1 млн. долл., причем основная часть этих доходов поступала от добычи золота[1022].
Население Новой Гвинеи (папуасы и меланезийцы) представляло собой конгломерат деревенских общин, каждая из которых в подавляющем большинстве была самостоятельным социальным организмом, весьма слабо связанным даже с ближайшими соседями. Институты власти здесь были весьма архаичными – наследственных вождей в большинстве районов не было, а функции социального контроля и регулирования на уровне общин осуще ствляли все взрослые мужчины, объединенные вокруг так называемых «мужских домов», где ведущую роль играли старики. В этих условиях австралийские власти свели свое управление коренными жителями к сбору налога (чаще всего натурального), вербовке рабочих на плантации и эпизодическим полицейским рейдам. Все эти мероприятия на большей части контролируемой территории осуществлялись при помощи патрулей, состоящих из «туземных» полицейских во главе с офицером-европейцем. Таким образом, несмотря на довольно слабый колониальный аппарат обеих новогвинейских колоний, к 40-м годам насчитывающий всего около 400 человек[1023], проблема косвенного управления не стояла здесь так политически остро, как в колониях Африки.
Деятельность правительственного антрополога на Новой Гвинее зачастую сводилась к интерпретации местного обычного права для нужд судебных органов и часто напоминала работу разведчика, выясняющего, что за люди живут в том или ином неисследованном районе. Уникальное в этнографическом смысле, положение острова делало порой антрополога первооткрывателем племен и целых культур, и это вызывало живейший интерес научной общественности. Иллюстрацией сказанному служит деятельность Ф. Уильямса, который с 1922 г. и до своей трагической смерти в авиационной катастрофе в 1943 г. бессменно занимал пост правительственного антрополога Папуа. Вряд ли можно было найти тогда человека, который так же хорошо знал бы образ жизни столь большого количества папуасских и меланезийских групп Новой Гвинеи. Уильямс нередко был первым европейцем, посещающим папуасов в труднодоступных районах, расположенных в глубине острова. В служебных докладах, составленных после открытия им ранее не известных народов, он излагал свои соображения о возможностях работы в их среде миссионеров, чиновников, геологов и др., давал рекомендации о возможных формах контакта и сотрудничества с островитянами. Так, в начале 30-х годов он работал в дистрикте Морхед, жители которого не испытали еще прямого влияния европейцев. В докладе губернатору антрополог сообщал, что папуасы этого района «находятся в таком состоянии, что вполне готовы принять в свою среду миссионера, который может быть весьма полезным для них практическими советами и религиозной проповедью»[1024]. Перу Уильямса принадлежит большое количество научных публикаций, содержащих уникальный материал о папуасах. Надо сказать, что его научная квалификация была весьма серьезной – в 1914 г. он окончил университет в Аделаиде и с 1919 по 1922 г. специализировался по социальной антропологии в Оксфордском университете. В 1942 г. этот университет присвоил Уильямсу степень доктора наук за труд «Папуасы, живущие за рекой Флай»[1025]. Помимо этой книги Уильямс написал такие фундаментальные научные монографии, как «Магия Орокаива»[1026], «Общество Орокаива»[1027], «Драма Ороколо»[1028], «Туземцы озера Кутубу, Папуа»[1029] общим объемом более 1700 страниц, а также множество статей и служебных докладов.
Правительственные антропологи так и не стали, однако, главным каналом связи колониальных властей с социальной антропологией. Эта должность нигде, за исключением, пожалуй, Папуа, не была постоянной. В большинстве африканских колоний ее учреждали на определенный срок и для определенной цели[1030]. Основной формой сотрудничества стали специальные исследования, проводимые антропологами, работающими в академических учреждениях, по заказу колониальных правительств.
В 30-х годах колониальная администрация Бечуаналенда столкнулась с очень острой проблемой дезорганизации коренного населения протектората, вызванной хищнической эксплуатацией его трудовых ресурсов южноафриканскими промышленными корпорациями. Власти Бечуаналенда обратились к И. Шапере за научным содействием, и он заключил с ними контракт, по которому в течение нескольких лет занимался изучением так называемого «миграционного труда» – труда отходников, числящихся в протекторате, но большую часть года работающих на рудниках и фабриках ЮАС. Главной темой его исследования стало влияние отходничества на основные стороны племенной жизни – семейный быт, традиционные институты власти, хозяйство и т. д. В опубликованной позже антропологом монографии «Миграционный труд и племенная жизнь»[1031], которая стала научным итогом этой большой работы, Шапера подвергает анализу способы вербовки отходников, мотивы отходничества, а также дает рекомендации администрации протектората по смягчению негативных для племени последствий этого явления. Помимо этой работы Шапера занимался фиксаци ей норм обычного права народа бечуанов (ботсвана или тсвана), и эти данные использовались правительством ЮАС для составления кодексов, регулирующих судебную деятельность вождей – глав «туземной администрации» на местах. Материалы этого исследования были опубликованы в виде «Пособия по законам и обычаям тсвана»[1032], одного из наиболее полных собраний норм обычного права южных банту. Здесь же в Южной Африке, в протекторате Ньясаленд, изучением проблем миграционного труда занимался по контракту с администрацией М. Рид[1033].
Моника и Годфри Вильсоны в 30-х годах получили из фондов, связанных с колониальной администрацией Кении, субсидию на изучение проблемы внедрения в хозяйство коренного населения экспортных культур. В 1935–1938 гг. они проводили полевые исследования, собирая данные по обычному праву, традиционной системе землепользования народностей ньякиуса и нгонде. Основываясь на полученных материалах, Г. Вильсон предложил колониальным властям систему мер, которые могли бы способствовать внедрению культуры кофе в систему традиционных производственных и правовых отношений.
В 1933 г. в Северной Нигерии З. Надель по программе МИАЯК изучал народность нупе. Его исследование увенчалось изданием академического труда «Черная Византия»[1034]. Помимо этого, ученый, используя экономические данные, полученные в ходе полевых исследований, сделал ряд практических предложений администрации колонии по усовершенствованию системы колониального налогообложения, произвел оценку возможных последствий от введения в традиционное земледельческое хозяйство новых экспортных культур, а также дал несколько советов по учреждению в колонии так называемых «туземных языческих судов», которые были призваны дополнять существующее здесь исламское судопроизводство[1035].
Ч. Селигмен совместно с Э. Эванс-Причардом в 20 – 30-х годах вели прикладные исследования в англо-египетском Судане по контракту с правительством кондоминиума. Л. Мейр, ставшая впоследствии одним из ведущих теоретиков прикладной антропологии и много лет преподававшая этот предмет в университетах Великобритании, в начале 30-х годов работала по программе МИАЯК среди народности ганда, изучая традиционную экономи ку и воздействие на нее современных рыночных отношений, традиционные институты власти в условиях косвенного управления в Уганде, а также воспроизводство традиционной культуры в условиях распространения европейского образования среди коренного населения этой страны и др.[1036].
