Сами антропологи к концу 30-х годов начали осознавать некоторую ложность своего положения. Хотя они и вдохновлялись широковещательными обещаниями благ, приносимых косвенным управлением коренным жителям колоний, но, работая в поле, не могли не замечать, что в действительности эта политика приходит в противоречие с объективными процессами. В отдельных антропологических исследованиях стали появляться критические высказывания в адрес строителей косвенного управления. Люси Мейр в работе «Вожди в современной Африке», вышедшей в 1936 г., прямо заявила, что сторонники косвенного управления не знают природы института вождей, на который делают ставку. «Существование института вождей, – пишет она о ганда, – зависит от сложной системы отношений, которые не могут быть сведены к какому-либо одному атрибуту»[1051]. По наблюдениям исследовательницы, нормы европейского феодального права, ложно понятые администраторами, совершенно не свойственны большинству африканских обществ – здесь правитель не является монархом и наследственное право не влечет за собой покорность подданных. Вождь у ганда наряду с правами связан целой серией обязательств по отношению к своему народу. Он должен быть щедрым и значительную часть традиционных подношений, передаваемых ему населением, в регламентированных традицией случаях распределять между соплеменниками. Вождь не может совершать поступков, противоречащих традиции. Наследование статуса вождя хотя и происходит в рамках определенных родственно-корпоративных групп, но основной критерий при этом – соответствие претендента этому статусу по своим личным качествам. Л. Мейр порой поднимается до обличения британской колониальной политики по отношению к ганда и прямо говорит, что администрация навязывает вождям этого народа функции, ранее совсем им не свойственные. Администрация явно дискредитирует вождей в глазах народа, вменяя им в обязанность поставлять рабочую силу на европейские предприятия, собирать налоги, оказывать давление на «туземцев», внедряя в их хозяйство коммерческие культуры, и т. п. Все это, по мнению исследовательницы, превращает традиционную власть в «инструмент колониального правительства». Не способствует поддержанию авторитета вождей и сохранение администрацией былых их привилегий – традиционные подношения народа вождям в новых условиях преврати лись в одностороннее тягло, в квазифеодальную ренту, не имеющую ничего общего с отношениями взаимных обязательств. «Такая интерпретация косвенного управления, – утверждает Мейр, намекая на силы, определяющие, в конечном счете, колониальную политику, – никогда не будет принята сторонниками теории, основной принцип которой заключается в том, что развитие туземного общества должно быть подчинено требованиям европейского рынка»[1052]. Признавая существенные недостатки косвенного управления, Мейр, тем не менее, не смогла предложить ничего конструктивного для улучшения этой политики. Она как заклинание повторяет уже ставший банальным тезис о необходимости «понимания» сложной природы традиционной культуры: «То, что требуется, так это полное понимание в каждом случае всего, что означает вождество и что оно может значить в терминах власти и лидерства»[1053].
На остро поставленную жизнью проблему изучения процессов взаимодействия африканской культуры с европейскими институтами реагировали не только отдельные ученые, но и вся британская социальная антропология. Если идеи Малиновского и Рэдклифф-Брауна, высказанные ими в 20-х годах, ориентировали на отражение преимущественно статичного состояния изучаемых культур, на поиск, прежде всего, интегративных факторов, игнорируя, по существу, проблемы социального развития, то уже в начале 30-х годов в тогдашнем интеллектуальном центре британской антропологии, на кафедре в ЛШЭПН, наметился сдвиг в методологической ориентации. Не без влияния колониальных кругов, связанных с МИАЯК, семинар Малиновского переориентировал свою работу на проблему «культурных контактов» и «культурных изменений» в Африке[1054].
На изучение этой проблемы МИАЯК, используя Фонд Рокфеллера, выделил значительную сумму денег, благодаря чему группа антропологов получила субсидию на проведение полевых исследований в ряде британских колоний. Основной костяк этой группы составили те, кто прошел подготовку в семинаре Малиновского: О. Ричардс, М. Рид, И. Шапера, М. Хантер (Вильсон), З. Надель, Г. Браун, Л. Мейр, Г. Вильсон, М. Фортес, Г. Вагнер, К. Оберг. Малиновский взял на себя разработку общих теоретико-методологических принципов нового направления исследований. В течение 30-х годов он выпустил серию статей по проблеме культурного контакта. После его смерти эти статьи, а также неопубли кованные рукописи были сведены Ф. Каберри в одну книгу под названием «Динамика культурных изменений»[1055].
Суть концепции Малиновского заключалась в следующем: социокультурная среда, сложившаяся в Африке к 30-м годам ХХ в., представляет собой сложное образование, состоящее из трех сущностей – «африканской культуры», «европейской культуры» и особой переходной зоны между ними – «ничейного поля контактов». Каждое из этих явлений обладает уникальной природой и функционирует согласно «принципу автономного детерминизма», т. е. по своим собственным законам. Контакт европейской культуры с африканской происходит на уровне институтов – взаимодействуют не столько конкретные люди, социальные группы или классы, сколько «системы четко определенных деятельностей, производимых организованными группами, связанными с определенными материальными приспособлениями и нацеленными на удовлетворение биологических, социальных и духовных потребностей»[1056]. Идеальным итогом развития африканского общества, достижимым лишь в далеком будущем, Малиновский считал постепенное расширение сферы контактов, формирование в «ничейной зоне» особых институтов, «полную трансформацию африканского племени в черное европейское общество»[1057]. Основным рычагом в этом процессе, по мнению исследователя, должен служить так называемый «общий фактор» (единство целей и интересов европейцев и африканцев), насаждаемый белыми при помощи «туземных» христианских конгрегаций, рудников и фабрик, европеизированных «туземных» школ[1058]. Приведенная концепция – не более чем своеобразный парафраз общей теории культуры Малиновского на тему политики косвенного управления. «Действительная проблема институтов, – писал он, – которую антрополог обязан учитывать, зависит, во многом, от того, как усилить политически, в финансовом и правовом отношении сегодняшнего вождя в сегодняшних условиях»[1059].
Лейтмотивом теории культурных контактов Малиновского был консервативный тезис о недопустимости прямого смешения африканской культуры с европейской, о необходимости сохранения традиционных африканских институтов. Практическое решение этой проблемы он видел в политике сегрегации, в создании резерваций: «Благодаря силе традиционного гостеприимства, большой жизнеспособности родственных обязательств и соседского доброжелательства безработный может вернуться в резерват и существовать на жалкие средства натуральной племенной экономики… Таким образом, у горнодобывающих компаний имеется отличная система гарантий против безработицы, стоимость которой ложится на туземцев»[1060].
Как справедливо отметил Е. А. Весёлкин, подвергнувший теорию культурных изменений Малиновского детальному анализу, «трехчленная схема культурных контактов по существу снимает вопрос о путях развития африканского общества. Она допускает только изменения под влиянием взаимодействия с европейской культурой на “ничейной земле”»[1061]. Эта теория совершенно неадекватно отражала реальную ситуацию в Африке и не несла в себе сколько-нибудь эффективных аналитических средств познания действительных процессов, протекавших в колониях. Для практических мероприятий колониальных властей данная теория также ничего не давала, поскольку содержала лишь общую констатацию всем известных и уже существующих форм эксплуатации коренного населения и управления им.
Многие ученики Малиновского не приняли его теорию. В отличие от своего учителя, не проводившего полевых исследований в Африке, они представляли ситуацию на этом континенте не умозрительно – они хорошо изучили ее во время неоднократных многомесячных полевых сезонов. Опыт изучения жизни африканских народов был обобщен группой исследователей, объединенных вокруг программы МИАЯК, в специальном труде «Методы изучения культурных контактов в Африке»[1062], вышедшем в 1938 г. Большинство авторов этого сборника довольно резко высказались против механистической концепции Малиновского. Их не устраивал, во-первых, его категорический антиисторизм, во-вторых, искусственное расчленение социокультурной среды колониального общества на три сущности. Л. Мейр поставила вопрос о том, что наблюдаемая в африканских обществах действительность – это отнюдь не чистая первобытность, но результат их многолетних контактов с европейцами. Для изучения процесса культурных изменений, по ее мнению, необходимо было, прежде всего, провести исторические исследования по реконструкции доколониального состояния[1063].
