— Теперь ты! — Катя слегка подтолкнула подругу. — Давай живей, времени нету!
— А ларец? — забеспокоилась Нелли. — Я его не оставлю Венедиктову!
— Да ладно, я с ларцом твоим спущусь, не впервой! — Катя расхохоталась. — А ему уж, так и быть, подарим побрякушки старой Зилы.
Натянувшаяся веревка жгла руки, и было странно идти спиною вперед, ступая по вертикали. Отец Модест подхватил Нелли много раньше, чем ноги ее добрались до земли.
Следом уже лезла Катя, обремененная шкатулкой. Роскоф спустился последним.
— Скорей к лошадям! Вот-вот он устроит погоню!
И беглецы со всех ног пустились бежать по белому парку, словно ничего не было проще и никогда не шастала в тени его деревьев пиявкоподобная нечисть.
Глава L
По дороге Нелли начал колотить озноб. Под плащом Роскофа, на чьей лошади она скакала впереди седла, не было беспокойства от ветра, да и собственный плащ вполне ее грел. Однако дрожь все усиливалась, хуже того, руки и ноги сделались какими-то тряпочными.
— Филипп, я не могу держаться сама, — растерянно воскликнула она.
— Я удержу тебя! — Роскоф перехватил поводья. — Потерпи, уж скоро мы будем на месте.
Дороги Нелли не увидала, задремав в полукольце надежной дружеской руки. Скок усыплял, а остановка ее разбудила.
— Ну слава Богу, добрались, — донесся до Нелли голос отца Модеста, но откуда-то издалека.
Филипп спрыгнул с лошади, не выпуская Нелли из рук. Она увидела только высокие ветлы, припорошенные снегом.
— Господи, неужто и она израненная?! — встревоженно воскликнула Параша, выскочившая на крыльцо.
— Не пугайся, Прасковия, с Нелли все хорошо, — отозвался отец Модест.
— Не думаю, чтобы хорошо, — Роскоф озабоченно укладывал девочку на тот самый диван, на котором дней за десять до того едва не истек кровью.
— Это пройдет, — отец Модест опустился на колени у изголовья. — Что с тобою сейчас, маленькая Нелли?
— Это смех, только мне страшно, — слабо откликнулась Нелли. — Ужас как страшно, его-то слуги вить кровопийцы. Там я не боялась, а теперь отчего-то боюсь.
— Просто умеешь ты собирать силы душевные в тяжелый час. Хорошее качество, маленькая Нелли. Не стыдись своего страху. Прасковия, сварила бы ты горячего питья.
— Да уж поставлено, — Параша чем-то гремела у печи.
Экое блаженство! Дружеские руки заботливо освобождали Нелли от намокшего плаща и сапог, грели ее ладони в своих, подтыкали подушки под голову, подносили к губам горячий серебряный стакан, исходящий соблазнительным паром. Поначалу Нелли не могла даже различить, кто что делал вокруг нее, все руки, все лица были равно отрадны зрению и телу.
— Отче, а как же Вы управились с асакками? — спросила она, едва животворное тепло напитка начало оказывать свое действие. — Их кишмя кишело в парке, я не чаяла, что до меня можно добраться живыми.
— Да наверное ли ты можешь слушать? — отец Модест сидел на дощатом полу с мальчишескою непринужденностью. Роскоф уселся в изножии, переложив озябшие ступни Нелли себе на колени, Катя же, обойдя с другой стороны, склонилась над нею, облокотясь о диванную спинку. Что до Параши, то она сновала по всему дому, подтапливая печь, от которой шел головокружительный дух упревающего гречневого варева.
— Я хочу слушать, — капризно возразила Нелли.
Ноздри ее все втягивали запах Парашиной стряпни. Греча пахла так обыденно, и сие так противуречило изысканным странным блюдам, подававшимся в усадьбе Венедиктова, что Нелли казалось, она пробуждается от тяжелого, небывалого сна.
— Разговор непростой. Видишь ли, дитя, вить вся эта мелюзга нечисть, иначе — нежить. Люди не так уж часто сталкиваются с нежитью, чтобы хорошенько помнить, что усмирить ее можно прежде всего молитвой.
— Всего-то навсего? Если асакка захочет высосать твою кровь, довольно прочитать молитву?
— Не так просто, но в общем да, довольно. Во всяком случае, мне удалося их усмирить на время.
— Постойте-ка! — Нелли даже приподнялась. — А от плохого человека молитва поможет? Хотя бы от грабителя на дороге?
— Нет, — холодно отрезал священник. — То есть не можем мы, как христиане, сего вовсе исключить, но рассчитывать лучше на шпагу.
— Но почему?!
— Да потому, маленькая Нелли, что грабитель — такой же человек, что и ты. Слишком выгодно и просто было бы следовать правилам религиозным, когда б возможно было уповать на пользу молитв. Слишком невыгодно и неосмысленно было бы совершать зло, когда б воздаяние неминуемо настигало грешника на земле. Изгнавши нас из садов Эдема, Господь наделил нас свободою выбора. Сие в том числе свобода быть добрыми либо дурными. И она дорогого стоит, маленькая Нелли. Если сердце наше утверждается в Добре, то не из-под палки, не из страха наказания, а в преодолении собственного греха. Помните, кстати, Филипп, наш разговор в Новгороде? — отец Модест с живостью оборотился к Роскофу.
— Что все чаще поговаривают католические богословы о том, будто-де дева Мария рождена не обыкновенною девушкой, а очищенной от греха? Отец упоминал, что, покуда стоит орден благочестивых доминиканцев, сия ересь не пройдет.
— Все величие подвига обыкновенной земной девушки, познавшей Благовещенье, постигшей предначертание родить Бога, сводят они к пустяку! — глаза отца Модеста сверкнули гневом. — Экая заслуга совершить подвиг, когда тебя заранее очистили от всего греховного! Подвиг безгрешной механической куклы! Где же тогда свобода выбора?
Нелли, однако, сочла, что разговор заплутал слишком уж далеко от Венедиктовых полозов.
— Так, значит, отче, от человеческого зла нельзя наверное укрыться молитвою, а от нечистой силы — можно?
— Именно так, маленькая Нелли, именно так оно и есть.
— А чего ж Вы тогда на дороге со шпагою на утукков кинулись?
— Так вить недосуг мне было разбирать, кто на тебя напал.
— Отче, но кто Венедиктов?
— Сказано, боги язычников — бесы. Никто не задумывается между тем, куда эти бесы деваются, когда язычники обращаются к свету. Меж тем долго могут они бродить по свету неприкаянными, в поиске эманации человеческих страданий, что составляют их пищу. Хомутабал — демон вымерших финикийцев, отменно жестокого народа.
— Финикийцев? — охнул Роскоф.
— Да, Филипп.
— Отче, но коли от нечистой силы оберегает нас молитва, так зачем надобна Вам помощь какой-то девчонки, дабы его уничтожить? — с недоверием спросила Нелли.
Отец Модест расхохотался с превеселым удовольствием.
— Тебе надобно перестать валять дурака, Нелли, когда ты воротишься в Сабурово, — ответил он что-то вовсе несообразное. — Сам поговорю я напоследок с родителями твоими, чтоб нанимали учителей. Досадно, когда разум логический слабо орошен знаниями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
