— Я… да, — Параша кивнула на Роскофа. — И он… он тоже.
— Понимаешь ты хоть, чем сие для тебя могло обернуться? — Отец Модест щупал пульс спящего. Взгляд его скользил по разбросанной вокруг окровавленной ветоши.
— Так вить не оставлять же было истекать.
— Твоя правда. Ну и супротивник же нам достался, дочери мои любезныя, — священник горько усмехнулся.
— Как-то мы барышню вызволим, отче? — задумчиво произнесла Катя.
— Будет трудно, маленькая цыганка, будет очень трудно. Но едва Филипп Антонович подымется, нам надлежит к этому приступать. Я уж заказал нумер в городской гостинице, там-то и станем ждать гостей.
— Отче, а кто ж сумеет их выследить?
— Найдутся такие люди. Они нам помогут.
Параша же молчала, опустившись на лавку. Она знала теперь, что долго будет сниться ей теневая рука, сжимающая ее в бесплотную горсть, леденя ужасом душу.
Глава LXVIII
От невеселых раздумий отвлекла Нелли игра на клавирах, доносившаяся с нижнего этажа из залы. Кто-то подбирал веселую песню с энергическим припевом. Затем вступил женский голос, сперва поигравши руладами, а затем дополняя мотив словами.
— Я была молода,Хороша хоть куда,Бегал всяк за моею рукой!Я смеялась в ответ,Вместо «да» или «нет»Отвечала я песней такой:— Ступай, ступай, ступай!Другую выбирай!Не здесь ее ищи!Ко мне не приставай!
Второй куплет застал Нелли уже на лестнице. Кто б там ни пел, а все лучше, чем ненарушимое безмолвие испуганных прислужниц и тоскливое безделье в роскошных комнатах без единой книги. Венедиктов не появлялся уже с неделю, и Нелли была б рада видеть даже его. Опасения, что друзья так и не разыщут ее, подтачивали душу, словно древоточец дом. Ах, безделье, навоз для цветов ядовитых!
— Я носила венецИз разбитых сердец,Что мне слезы мужские — вода!Не придет, представлялось, веселью конец,И все громче я пела тогда:— Ступай, ступай, ступай!Другую выбирай!Не здесь ее ищи!Ко мне не приставай!
Голос показался Нелли смутно знакомым. Она б уже наверное узнала его обладательницу, когда б услышала простую речь вместо пенья.
— Но один, всех милей,Мне сказал у дверей:«Пожалеешь, что слишком горда!Я повыщиплю перышки птичке моей,Больше ты не споешь никогда:— Ступай, ступай, ступай!Другую выбирай!Не здесь ее ищи!Ко мне не приставай!»
Ах, конечно же! Мелковатый утукк в зеленой ливрее почтительно распахнул перед Нелли двери. В зале было светлей обыкновенного из-за того, что парк в узких окнах сиял нешуточным уже снежным покровом. Лидия Гамаюнова, в фиалкового цвета платьи и лиловатой куафюре, сидела к Нелли в профиль. На сей раз о скромности речи не шло: в сложном сооружении из лент и кружав на голове красовался, в тон всему наряду, голландский цветок тюльпан, прежде виденный Нелли только на картинках. Вживе он, впрочем, напоминал самую скромную речную кувшинку, только что другого цвету. Разве лепестки чуть больше вытянуты, а так такой же мясистый да гладкий.
Странное дело, Гамаюнова показалась Нелли моложе, чем в предыдущие встречи. Тогда ей представлялось года двадцать два, теперь же — не более осьмнадцати.
— Он шагнул за порог,Злая речь, как клинок,Грудь навеки пронзила мою,Злая песня моя, как раскаялась я,Больше я никогда не спою:— Ступай, ступай, ступай!Другую выбирай!Не здесь ее ищи!Ко мне не приставай!
Лидия стремительно развернулась от клавир на вертящемся табурете.
— Песню сию сложила великая английская королева, — пояснила она. — Но в ней она солгала. Ни о ком не довелось ей пожалеть настолько, чтоб перестать смеяться над мужчинами. Того ради она не вышла замуж. Тебе сего не понять, девочка-мальчик, ты еще слишком дитя. Да ты и не станешь разбивать сердца, когда подрастешь, для того у тебя слишком сериозны глаза.
— А у тебя они лживы, — ответила Нелли, подходя к окну. Шары и пирамидки изуродованных ножницами садовника дерев казались слепленными из снега ребятишками. — Куда небось лживей, чем песня у той королевы.
— Ложь украшает женщину, как вуаль, скрывающая черты лица. Правдивая женщина пресна, ибо лишена тайны. Истинная женщина должна лгать всем, и прежде всего — себе самой.
— К чему? — холодно спросила Нелли, подумав при этом, что Гамаюнову неплохо бы втянуть в обстоятельный разговор. Ну как и всплывет что-нибудь полезное.
— С младенческих лет занимали меня единственно жизненные описания великих женщин, — Лидия бросила косвенный взгляд в небольшое ставенчатое зеркало на стене. — Клеопатра растворяла в своем бокале драгоценнейшие перлы и выпивала богатое состояние в несколько глотков, потому что ничто не было слишком дорого для ее красоты. За ночь, проведенную с царицей Тамарой, мужчины платили жизнью, бросаясь утром в ревущий горный поток под ее замком. Императрица Феодора поднялась по ступеням трона из смрадной норы, под звериными клетками, где влачили жалкое существование ее родители, уборщики на ипподроме. Город Троя погиб из-за Елены. Женская красота повелевает миром, где властвуют мужчины. Ты не больно-то красива, девочка, чтобы понять, как закружилась в твои годы моя голова, когда начала я думать, в чем мне превзойти прежних красавиц.
— Ну и не надумала. Войны из-за тебя уж наверное не было. — Кто же подсказывал некогда Нелли, что разозленный враг легче раскрывается? Ну конечно, Роскоф, когда демонстрировал приемы, именуемые им «дразнилками», не опасные сами по себе, но выводящие противника из терпения.
Однако разозлить Лидию не удалось.
— Ошибаешься, девочка-мальчик, я нашла способ их обойти, — торжествующе улыбнулась она, но улыбка ее сменилась тут же гримасою боли. — Но великую тяготу пришлось мне испытать прежде. Сперва одно лишь угнетало меня. До четырнадцати годов девушка напоминает бутон, все великолепие которого невозможно покуда разглядеть. С шестнадцати до двадцати понемногу раскрывается розан, являя каждый год взорам новыя лепестки. После двадцати цветок уж раскрыт, но еще долго блистает красотою. Но справедливо ли, что самая дивная пора омрачена необходимостью выделить одного поклонника из многих соперничающих, перестать быть себе полной хозяйкою? К тому ж идут дети, а от детородства расширяется талия и портятся зубы, не говоря уж о том, сколько месяцев пропадает для балов, даже если затягивать корсет до позднего сроку. О, сколь многие великолепные партии я отвергла только из-за того, что не торопилась под венец!
Нелли и самой никогда не представлялась умною перспектива завести какого-то там мужа. Маменьке-то хорошо, она шла за папеньку, а поселиться жить у вовсе чужого человека, должно быть, обременительно. Однако и в рассуждениях Гамаюновой был изъян: зачем тогда вообще нужны поклонники, если неохота замуж? Пустые глупости. Но слушать надлежало внимательно, вить, невзирая на все хвастовство ложью, сейчас девушка говорила откровенно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
