Я его не слушаю — смотрю на Жен. Я даже со своего места различаю цвет ее глаз. Как и Капранов, она задрала голову, а в руках держит какую-то кривую трубку. И помимо всякой логики внезапно меня затапливает чувство гордости: она добилась своего, она снова в операционной, как и мечтала.
— Это единственный вариант? — уточняет Рашид.
— Есть еще вегетативное состояние, но это мало кого устраивает. Хотя тогда он точно не станет жаловаться.
Рашид вздыхает.
— Евгения Александровна, это единственный вариант? — меняет объект допроса Мурзалиев.
— Да, единственный.
Так и хочется фыркнуть. Еще бы она с Капрановым не согласилась.
— Тогда идите и возьмите согласие у родственников. Заодно ситуацию объясните.
— Но я… — растерянно поднимает она свою штуку.
— Идите и скажите им все как есть, — рявкает Рашид. — А отсос подержит медсестра!
Жен гневно сверкает глазами в сторону Рашида, затем срывает перчатки с рук и вылетает из операционной. Мурзалиев невозмутимо выключает интерком, качает головой.
— Как с ними сложно. Теперь придется заставить объяснить, как так получилось, что у больного раком мозга после операции случился инсульт. Удостовериться, что никто не напортачил во время этих дурацких игр. И при этом не выказать персонального недоверия… — начинает Мурзалиев, а я не выдерживаю, поворачиваюсь и перебиваю:
— Вот скажите мне, Рашид, как из-за этой женщины мне не разрушить свой брак?
ГЛАВА 16 — Решка. Меж двух огней
Единственное, чего женщины не прощают, это предательство. Если сразу установить правила игры, какими бы они ни были, женщины обычно их принимают. Но не терпят, когда правила меняются по ходу игры. В таких случаях они становятся безжалостными.
Габриэль Гарсиа Маркес
Жен
Ви и торговый центр — мой седьмой круг ада. Я понимала, что будет сложно, но она настаивала еще с той ночи, когда я ворвалась в ее квартиру из чувства вины. И пришлось сдаться: я не нашла достаточного количества доводов, чтобы «не выйти на работу красивой». То, что хирургический ординатор целыми днями облачен в форму и белый халат, показалось кузине несущественным. А запрещенный прием в виде попытки сослаться на тяжесть реабилитационного периода удостоился лишь скептического взгляда. Не очень странно, ведь мне придется бегать от пациента к пациенту, так чем вереница витрин отличается?
Вот как мы втроем оказались в коридоре, по обе стороны которого многообразие бутиков на любой вкус и цвет. И мы — это я, Ви и появившийся между нами призрак Арсения Каримова. Изгнать его не помогают ни воспоминания из детства, ни смех, ни даже откровения. Он просто есть. Втиснулся в нашу красивую и легкую дружбу, испортил нечто драгоценное, и теперь угрожает нечаянным разоблачением. Так хочется пуститься отсюда наутек, сесть в машину, вставить ключ в зажигание, поехать к этому человеку с паспортом и со всей дури врезать ему дамской сумочкой. Эпично, драматично, с истериками и размазанной по всему лицу тушью. И только потом объяснить, какой он козел.
И не вижу ни одной причины так не поступить! Черт, иногда я забываю о том, как ведут себя мои ровесницы. Им прощается очень и очень многое. А я себе не могу позволить отступить от правил даже в малом. Знаете, иногда просто дьявольски хочется наплевать на диеты, препараты, оздоровительные физические нагрузки, ежемесячные обследования и остальные составляющие жизни инвалида детства. Хочется безумства юности! Бестолково кричать в небеса, незаслуженно обделившие меня временем, танцевать под дождем, пока не закончится воздух в легких, слушать музыку на пределе громкости динамика, кататься по миру, забираться в горы, десятки раз влюбляться до беспамятства, счастливо и несчастно, с поцелуями на берегу или нахальным сексом в общественных местах. Потому что жизнь прекрасна, и в ней есть место всему. Нужно просто делать то, что хочется.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вот чем Арсений меня зацепил, вот почему с такой теплотой вспоминается наше с ним время — рядом с этим парнем я позволила себе отступить от рутины… И невозможно описать, чем для меня это стало. Честно. Хотя почему невозможно? Я знаю, как бы нарисовала «нас». Сначала взяла бы уголь, и из сплошных, резких, соединяющихся под острыми углами линий набросала жизненный каркас. Потом взяла бы кисть, обмакнула ее в банку с желтой гуашью и брызнула на полотно. А затем — синей, и наконец — красной. О, у «нас» было бы много красного, очень много!
И эта картина стала бы удивительно точной. Ведь моя жизнь всегда была такой. Черные операции, белые ремиссии, черные наказания Киры, белые поощрения Капранова, черные скандалы с родителями, белые, полные смеха, деньки вместе с Яном и Ви. Если все это смешать, то в лучшем случае получилась бы серая масса… Но в тот день, когда я встретила парня из подворотни, я растащила на куски серый комок скучного благоразумия и спрятала туда яркое семечко, которое даже вне благодатной почвы совершенно неожиданно дало восхитительные побеги из новых эмоций и ярких впечатлений… А потом, когда эти бутоны раскрылись, внутри, почему-то — черт знает откуда — появилось это странное, страшащее своей инородностью слово «мы». Как птичка, прилетело и сидит за окошком. Даже если спугнешь — возвращается, не давая покоя.
Все, достаточно. Нечего в присутствии Ви мечтать о ее друге. Пора бы напомнить себе о том, что «мы» существует лишь в воображении. А реальностью правят «они».
— Как Арсений после травмы? — вклиниваюсь в лепет кузины о предстоящих светских мероприятиях, на которые никогда не попаду.
Вопрос заставляет тоненькие брови Ви сойтись на переносице, но она делает вид, что ничего не происходит.
— Понятия не имею, — говорит, поджимая губы.
Старательно копирую один из укоряющих взглядов мамы, и видимо получается очень неплохо, поскольку эта врушка тушуется и вздыхает:
— Жен, у нас все… не всерьез. Понимаешь? Не надо у меня спрашивать, как он или что с ним, не такого рода у нас отношения. Я бы вообще предпочла, чтобы о них никто не знал.
— Это как это? — хмурюсь.
— Пойми, — вздыхает кузина, явно не рассчитывая на мое участие. — Он же никто. У него ничего нет. — И ведь защищается, всплескивает руками. Понимает, что рассуждает как стерва, что не права, что врет самой себе, но продолжает. И не для меня все это — себя убедить пытается. — О, я знаю, что ты скажешь, не в деньгах счастье и бла-бла-бла, но ты представь, как отреагирует моя мать, если поймет, с кем я спуталась.
— Плевать на мать. Ты уже взрослая, прими свое собственное решение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Родители Ви — отдельная песня. Два человека, которые требовательны и к себе, и друг к другу, и ко всему миру. Ничего удивительного, что их дочь всю жизнь пытается соответствовать высоким стандартам, надеясь получить свою порцию условной родительской любви.
— О, я знала, что ты это скажешь. Но, Жен, ты просто плохо представляешь, что это такое. Да, я столько раз тебе на нее жаловалась, что кажется, будто ты все понимаешь, но это не так. Если мама допустит хоть мысль, что у меня что-то серьезное с парнем из порно, то крепким выговором и закрытием всех банковских счетов я не ограничусь. Она все силы бросит на попытки меня вразумить. В общем, это секс и только. Надоест — расстанемся.
