Стар терпеливо ответила:
— Я бы очень хотела так поступить. Но там у леса такие густые кроны, что возле пещеры сесть нельзя — не проскочишь сквозь ветви. А те твари, что живут в кронах,— куда хуже драконов. Они вырастают...
— Пожалуйста, перестань,— взмолился Руфо.— Меня и без того тошнит, хотя мы еще и не в воздухе.
— Ладно, об этом потом, Оскар, если тебе будет интересно. В любом случае мы не можем рисковать и не станем этого делать. Эти твари живут вне досягаемости драконов. Так как же далек от нас лес?
— М-м-м... миль восемь с половиной, с учетом того расстояния, которое мы уже прошли. Затем останутся еще мили две до пещеры с Вратами.
— Хорошо. Теперь оба вы должны крепко обхватить меня за талию, как можно больше соприкасаясь с моим телом. Сила должна быть распределена равномерно.— Руфо и я обняли ее со спины, и пальцы наших двух рук крепко сомкнулись у нее на животе.— Все правильно. Держитесь крепче! — Стар нарисовала какие-то цифры на скале возле стрелы.
Стрела поднялась в воздух и полетела. Мы за ней.
Не знаю, как можно все это не считать магией, точно так же, как не представляю себе, из чего были сделаны эти эластичные подвязки. Если угодно, то считайте, что Стар нас загипнотизировала, а затем воспользовалась своим экстрасенсорным эффектом для телепортации нас на расстояние восьми с половиной миль. Словечко «экстрасенсорный», ясное дело, лучше, чем «магия»,— известно, что однослоговые слова куда действеннее многослоговых*, последнее проверено на речах Уинстона Черчилля. Я не понимаю значения ни того, ни другого термина, точно так же, как не понимаю, почему не могу заблудиться. Или — как могут другие люди отличаться от меня в этом отношении!
Когда я летаю во сне, то это происходит двумя путями: один из них в стиле лебединого полета — нырок вниз, затяжное пике, кружение, как в водовороте, посадка, завершающая наслаждение; другой — в позе сидящего турка, когда летишь медленно, спокойно, управляя полетом с помощью силы воли.
Именно так летели мы в этот раз — будто на планере, но без него. Ночь была прямо предназначена для полета (впрочем, на Невии все ночи таковы — дождь идет только под утро и только в дождливый сезон, как мне говорили), та из лун, что побольше, серебрила поверхность у нас под ногами. Лес кончился и перешел в открытую местность, усеянную отдельными группами деревьев, а тот лес, куда мы летели, казался нам издалека черной стеной, гораздо более высокой и мощной, чем прекрасные лесные массивы, что остались у нас за спиной. На большом отдалении слева были видны поля дома Лердики.
Мы не продержались в воздухе и двух минут, как Руфо сказал «пардон» и отвернул голову в сторону. Дело тут было явно не в пустом желудке: хотя на нас не попало ни капли, струя из него била как из фонтана. Это был единственный инцидент за все время полета.
Когда мы долетели до первых высоких деревьев, Стар быстро шепнула: «Амех». Мы зависли в воздухе на манер вертолета, а затем опустились вниз на посадочную площадку, вполне достаточную для наших трех седалищ. Стрела лежала на земле прямо перед нами, уже безжизненная. Руфо положил ее в свой колчан.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.— Как твоя нога?
Он проглотил слюну.
— Нога ничего. А вот земля ходит под ногами вверх и вниз.
— Тихо! — прошептала Стар.— С ним все будет хорошо. Только тихо! От этого зависят наши жизни.
Несколькими минутами позже мы двинулись в поход, я с обнаженной шпагой впереди, за мной Стар, вслед ей Руфо с натянутым луком и готовый ко всему.
Переход от лунного света к глубокой лесной тьме нас ослепил, и я шел на ощупь, упираясь в древесные стволы протянутыми руками и моля бога, чтобы на моем пути, проложенном в нужном нам направлении, не оказалось какого-нибудь дракона. Я, конечно, знал, что по ночам они обычно спят, но как-то не очень доверял им в принципе. А может, у них холостяки стоят на страже, как у бабуинов? Я с удовольствием уступил, бы и свое место, и свою славу святому Георгию, а сам бы пошел за ним в некотором отдалении.
Однажды мой нос остановил меня — запахло застоявшимся мускусом. Я задержал шаг, и вот передо мной медленно «проявилось» нечто величиной с контору по продаже недвижимости — спящий дракон. Я повел свой отряд мимо него, стараясь не производить ни малейшего шума и надеясь, что сердце у меня бьется не так сильно, как это кажется.
Мои глаза уже стали привыкать к темноте, и я невольно искал светлые полоски лунных лучей, просачивающихся вниз. Появилось и кое-что еще. Земля тут была покрыта мхом, который слабо фосфоресцировал, подобно светящимся гнилушкам. Слабо. Ох, совсем слабо. Больше всего это походило на свет ночника в темной спальне, почти незаметный, когда входишь в нее, и прилично видимый потом. Теперь я ясно различал стволы, землю и драконов.
Раньше я думал — ну, что такое дюжина или около того драконов на большой лес? Много шансов, что мы их вообще не увидим, как можно не увидеть ни одного оленя в оленьем заказнике.
Человек, который возьмет концессию на открытие платной ночной стоянки для драконов в этом лесу, заработает себе целое состояние — разумеется, если найдет способ заставить драконов выложить денежки. После того, как мы «прозрели», мы ни разу не теряли их из поля зрения.
Конечно, это не настоящие драконы. Нет, они еще безобразнее. Больше всего эти ящеры похожи на тираннозавров, больше, чем на что-либо другое,— колоссальный зад, тяжелые задние ноги, гигантский хвост и маленькие передние лапы, используемые и для ходьбы, и для захвата добычи. Голова преимущественно состоит из зубов. Всеядны, тогда как тираннозавры, как мне говорили, хищники. От этого не легче, поскольку они охотно жрут и мясо, когда есть возможность его достать, и даже предпочитают. Еще хуже, что эти драконы разработали производство собственного горючего газа. Впрочем, как эволюционное приспособление, этот фокус не может считаться самым удивительным, если мы вспомним для сравнения способы любви у осьминогов.
Однажды, довольно далеко от нас, слева возник гигантский факел газа, сопровождаемый громким кряхтеньем, подобным тому, что издают старые самцы-аллигаторы. Зарево продержалось несколько секунд, потом погасло. Не спрашивайте меня, что там случилось; возможно, пара самцов поспорила из-за самки. Мы продолжали идти вперед, хотя после того, как зарево погасло, пришлось продвигаться медленнее — его было достаточно, чтобы снова ослепить нас, и потребовалось какое-то время для восстановления ночного зрения.
У меня на драконов аллергия — это точно, тут не просто глупый страх. Такая же аллергия, как у бедного Руфо на драммамин, только ближе к той, что у некоторых людей вызывается кошачьей шерстью. Сразу же после вхождения в лес у меня начали слезиться глаза, потом заложило нос и, прежде чем мы прошли первые полмили, я уже изо всех сил тер верхнюю губу, стараясь хотя бы болью предотвратить чих. Когда же и это не помогло, я принялся зажимать пальцами ноздри, кусать губы и загонять чих вовнутрь, отчего у меня чуть не лопались барабанные перепонки. И все же это произошло как раз в ту минуту, когда мы огибали южный конец дракона величиной с грузовик с прицепленным к нему трейлером.
Я замер. Остальные — тоже и стали ждать. Дракон не проснулся.
Только мы снова пошли, как моя любимая оказалась возле меня и остановила прикосновением руки. Она порылась в своей сумочке, что-то в ней нашла, втерла это мне в нос и в ноздри и затем легким толчком дала знать, что можно идти вперед.
Сначала нос у меня закоченел, как от мази Вика, потом потерял чувствительность, а вскоре начал прочищаться.
Больше часа продолжалось это казавшееся бесконечным призрачное блуждание между высокими стволами и гигантскими тушами, и я уже считал, что мы благополучно доберемся до цели. Пещера Врат должна была находиться всего лишь в сотне ярдов от нас, я видел уже то место, где, по моим соображениям, был вход в пещеру, причем между ним и нами лежал только один дракон, и тот чуть в стороне от нашего пути.
Я поторопился.
Всему виной тот малыш — ростом не больше валлаби* и даже внешне похожий на него, если не считать детских зубов по четыре дюйма каждый. Возможно, он был еще так юн, что просыпался, чтобы попроситься на горшок, не знаю. Все, что мне известно, это то, что, проходя мимо дерева, за которым лежал малыш, я наступил ему на хвост, а он завопил.
Конечно, у него для этого были все основания. Но последствия оказались для нас роковыми. Взрослый дракон, что спал между нами и пещерой, проснулся тут же. Он был и не очень-то велик — так, футов в сорок, включая хвост.
Старина Руфо приступил к делу с такой быстротой, будто тренировался бесконечно много времени — он кинулся к южному концу этой скотины, стрела наготове, лук натянут, готовый стрелять на бегу.
— Заставь его поднять хвост! — крикнул он.
