Башня-Высотой-в-Милю имела форму не шпиля, а огромного монолита и несколько напоминала ступенчатые небоскребы Нью-Йорка, только куда выше. Внутри ее лабиринт.
— Милорд Рыцарь,— начала Стар виновато.— Когда мы покидали Ниццу, в нашем багаже лежал законченный чертеж Башни. Теперь мне приходится восстанавливать его по памяти. Однако я так часто рассматривала тот чертеж, что, кажется, могу изобразить все точно, хотя и с нарушением пропорций. Я уверена в направлении верных проходов, что ведут к Яйцу. Вполне возможно, что фальшивые ходы и тупики я помню хуже. Ведь им я уделяла меньше внимания.
— Не думаю, чтобы это имело значение,— успокоил я ее.— Если я буду знать правильные ходы, то все, чего я не знаю,— фальшиво. И мы ими пользоваться не будем. Разве что спрячемся туда в случае чего.
Стар нарисовала верный путь пылающим красным цветом, а фальшивые ходы — зеленым, причем зеленого на чертеже было куда больше, чем красного. У парня, что спроектировал эту Башню, мозги были явно набекрень. Ходы, которые шли от того, что казалось главным входом, вели вглубь, шли то вверх, то вниз, раздваивались, сходились, расходились, проходили совсем рядом с Залом Яйца, опускались вниз, поворачивали обратно, шли окольными путями и выбрасывали вас наружу, совсем как в паноптикуме П.Т.Барнума*.
Другие входы вели внутрь и запутывали вас в лабиринте, который совсем не подчинялся правилу «держитесь левой стороны». Если вы придерживались этого правила, то обрекали себя на голодную смерть. Даже путь, прорисованный красным, и тот был неимоверно труден. И если не знать комнаты, где хранилось Яйцо, можно было путаться там целый год плюс еще следующий январь в бесплодных и бессмысленных поисках.
— Стар, ты была в Башне?
— Нет, милорд. Я была в Карт-Хокеше, но далеко от Башни, в Гротто-Хиллз. Башню видела лишь издалека.
— Но кто-то ведь там был? Уверен, что это не твои... оппоненты снабдили тебя этим чертежом.
— Милорд, шестьдесят три смельчака погибли, добывая информацию, которую я вручила тебе.
(Значит, сегодня шестьдесят четвертая попытка!)
— А можно мне сосредоточиться только на красных линиях? — спросил я.
— Конечно, милорд.— Стар коснулась кнопки контроля, зеленые линии померкли. Красные начинались от трех входов — от «двери» и двух «окон».
— Это единственная дверь из тридцати или сорока, которая ведет к Яйцу? — Я показал на самый нижний вход.
— Точно так.
— Тогда именно возле этой двери они и будут поджидать нас, надеясь прикончить.
— Весьма вероятно, милорд.
— Хмм.— Я повернулся к Руфо.— Руфо, в твоих запасах нет ли длинной, крепкой и тонкой веревки?
— Есть то, что Джоко использует в подъемниках. Она похожа на толстую леску, но выдерживает вес до полутора тысяч фунтов.
— Молодчина!
— Я так и думал, что она вам пригодится. Тысячи ярдов хватит?
— Вполне. А что-нибудь полегче есть?
— Шелковая леска для форели.
Через час мы закончили все приготовления, учтя все, что мне казалось важным, а план лабиринта сидел в моей памяти так же прочно, как алфавит.
— Стар, милая, мы готовы. Хочешь приступить к своему волшебству?
— Нет, милорд.
— Почему же нет? Чем быстрее, тем лучше.
— Потому что не могу, любимый. Эти Врата — не настоящие Врата, в том смысле, что тут необходима точная привязка ко времени.
Что-то в ее голосе было новое. Я взглянул на нее: какие-то легкие изменения обнаружились и в ее внешнем облике. Она казалась меньше, мягче, более женственной и слабой, чем та амазонка, которая лишь два часа назад палила из лука в зверюгу, в сотни раз превосходившую ее по весу.
— Отличная мысль,— проговорил я неторопливо и огляделся. Пока Стар рисовала чертеж Башни, Руфо упаковал все, что мы оставляли здесь, и (теперь я это заметил) положил одну спальную подстилку у одной стены, а две других рядышком — у другой, самой дальней.
Я задал свой вопрос без слов, показав взглядом на Руфо и пожав плечами с видом «А что потом?».
Ее ответный взгляд не сказал мне ни «да», ни «нет». Вместо этого она приказала:
— Руфо, иди спать и дай ноге отдых. Ляг на живот или носом к стене.
Впервые Руфо показал, что не одобряет наших действий. Он ответил резко, но не на то, что Стар сказала, а на то, что подразумевалось:
— Подглядывать я не нанимался!
Стар сказала так тихо, что я едва разбирал слова:
— Извини его, милорд муж. Он стар, у него свои слабости. Когда он ляжет, я погашу свет.
— Стар, любимая,— шепнул в ответ я,— все это никак не соответствует моим представлениям о медовом месяце.
— Ты так хочешь, милорд, мой возлюбленный? — заглянула она мне в глаза.
— Да. По рецепту медового месяца полагается кувшин вина и ломоть хлеба, но там ничего не говорится о дуэньях мужского полу. Я очень сожалею.
Она положила свою легкую руку мне на грудь и опять посмотрела в лицо.
— Я очень рада, милорд.
— Рада? — Не понимаю, зачем ей понадобилось так говорить?
— Да Нам обоим нужен сон. Из-за завтрашнего дня. Эта сильная рука, привыкшая держать шпагу, дарует нам еще много ночей и рассветов.
Эти откроются всего лишь на несколько минут примерно через семь часов, а потом будут закрыты в течение нескольких недель.
Мне в голову пришла вполне естественная мысль:
— А ведь если тем типам, с которыми нам придется иметь дело, это известно, то они могут ударить по нам в ту минуту, когда мы будем выходить из Врат?
— Надеюсь, нет, милорд Рыцарь. Они будут думать, что мы появимся где-то в Гротто-Хиллз, поскольку им известно о существовании Врат в том районе, и я действительно собиралась ими воспользоваться. Что касается этих Врат, то, если они даже известны нашим противникам, сами Врата расположены для нас столь неудобно, что трудно поверить, будто мы решимся к ним прибегнуть.
— Каждое твое слово укрепляет мои надежды. Не скажешь ли ты еще что-нибудь об ожидающих нас опасностях? Что нас ждет — танки? Кавалерия? Зеленые великаны с волосатыми ушами?
Стар явно чувствовала себя не в своей тарелке.
— Все, что я скажу, может тебя только запугать. Мы вправе предположить, что их войско будет состоять скорее из сконструированных, чем из живых существ, а это значит, что их внешний вид может быть любым. Кроме того, многое, возможно, будет иллюзией. Я говорила тебе о гравитации?
— Не думаю, наверное — нет.
— Извини, я устала, мозг работает хуже. Гравитация тут колеблется сильно и внезапно. Горизонтальная поверхность может вдруг наклониться вниз или круто пойти вверх. Другие вещи... они легко могут оказаться иллюзиями.
— Босс, если он движется — стреляйте,— вмешался Руфо.— Если оно говорит — режьте ему глотку. Таким путем вы уничтожите немало иллюзий. Особая программа действий вам не нужна: вот они — мы, а вот они — прочие. Стало быть, сомневаешься — убивай. И не надо зря напрягаться.
— Не напрягаться, значит! О'кей, волноваться будем, когда доберемся. А посему — кончай разговоры.
— Да, милорд муж,— поддержала Стар,— будет лучше, если мы несколько часов поспим.
Я сразу почувствовал себя лучше и улыбнулся ей.
— О'кей, Принцесса. Только сомневаюсь, что засну.
— Ах, конечно, заснешь.
— Побьемся об заклад?
— Выслушай меня, милорд, мой любимый. Завтра, после того, как ты победишь... мы сразу же отправимся ко мне домой. Никаких отсрочек, никаких неприятностей. Я очень хочу, чтобы ты выучил язык моей страны и не чувствовал себя там чужаком. Я хочу, чтобы моя страна стала твоим домом, и немедленно. Пусть мой муж приготовится ко сну, ляжет на спину и позволит дать ему урок языка. Ты заснешь, ты же знаешь, что заснешь.
— Что ж, отличная мысль. Но тебе же сон нужен еще больше, чем мне.
— Прошу прощения, милорд, но это не так. Четыре часа сна сделают мой шаг снова пружинистым, а на устах вновь заиграет улыбка.
— Ладно!
Через пять минут я уже вытянулся на подстилке, глядя в самые дивные в мире глаза и слушая любимый голос, мягко выговаривавший слова на чуждом для меня языке.
Глава 14
Руфо тронул меня за плечо.
— Завтрак готов, босс.— Он сунул мне в одну руку сандвич, в другую — кружку пива.— Хватит для драки, а ланч уже упакован. Я приготовил вам чистую одежду и оружие... помогу одеться, как только вы поедите.— Он был уже одет и подпоясан ремнем.
Я зевнул, откусил кусок сандвича (анчоусы, ветчина и майонез с чем-то, отдаленно похожим на помидоры или латук) и осмотрелся. Место рядом со мной пустовало, но, судя по всему, Стар только что встала. Она еще не оделась. Стояла на коленях в центре зала и рисовала на полу какой-то узор.
— Доброе утро, болтушка,— сказал я.— Опять пентаграмма?
— Ммм...— Стар не подняла даже глаз.
Я подошел поближе, чтобы рассмотреть, что она делает. Что бы это ни было, но рисунок исходил не из пятиугольной звезды. Он имел три главных центра, был очень сложен, включал несколько надписей в разных местах — я не разобрал ни языка, ни алфавита. Мне показалось, рисунок чем-то походит на проекцию гиперкуба.
