с мамой, но подозревала, что этот вопрос развеселит Джека и даст ему лишний рычаг давления. Я продолжила терпеливо слушать.
– Я нашел тебя и был несказанно рад. Знаешь почему? – Ясное дело ему плевать на мои ответы. Он хотел излить душу, и я решила на время прикинуться хорошим слушателем. – Я хотел сына. Пацан должен был вырасти крепким и сильным. – Он сжал перед моим лицом ладонь в кулак, будто хотел пожелать удачи. – Я бы научил его охотиться, искать подходящую жертву, бороться с неприятностями.
На минуту или две я потеряла нить разговора. Косо посмотрела на Леду, прижавшуюся к оконному стеклу. Может, ей было жарко, и она искала прохладу, а может, решалась на самоубийство. Или любовалась ночью. Ее фигура казалась призрачной. Мне хотелось сказать, чтобы она перестала разыгрывать жертву, чтобы схватила с полки молоток и опустила его на голову этого психопата. А затем отпустила меня. Тогда я попробую ей помочь. Я точно не оставлю ее на растерзание этому чудовищу, но… тут Джек схватил меня за волосы и с удовольствием сжал их в кулаке. Прорычал совсем близко с моим лицом:
– Я же с тобой разговариваю, мелкая… – и тут же выпустил меня и поднял ладони. – Прости. Это была шутка.
Я ощутила боль, растерянность и гнев. Когда Джек отшатнулся, попросив прощения, боль прошла, а через секунду исчезла растерянность. А обжигающий гнев остался. Я представила, как выбираюсь из ловушки и начинаю душить эту тварь. А затем, когда его белки закатываются, заковываю его в цепи. Перед глазами возникло красочное видение: Джек висит, будто коровья туша, на ржавом крюке, а я рассказываю ему о том, что собираюсь с ним сделать.
– Леда! – рявкнул он.
Пусть уже оставит ее в покое, чертов психопат, – подумала я, наблюдая за тем, как она выпрямляет белые, по-оленьи тонкие ноги и идет к нему. Он стал ругать ее за то, что она стояла так близко к окну. Я косо наблюдала за ними, а в голове вертелась одна и та же фраза:
Ты не можешь даже думать о том, чтобы причинить кому-то боль.
Ты не такая, как они.
Ты хороший человек.
Может, и так. А может, нет. Несмотря на здравомыслие, которое пока, к счастью, одерживало верх над инстинктом, я позволила себе помечтать о том, что поступлю с этим монстром так же, как он со мной, и затем задам один-единственный вопрос: «Что ты чувствуешь, будучи на моем месте?»
Содранная кожа на запястьях зудела и чесалась. В горле пересохло, и стоило только подумать о глотке холодной воды, как нестерпимо захотелось пить.
– Итак, – Джек внезапно обернулся ко мне, прекращая пилить дочь.
Я облизала пересохшие губы и сказала:
– Здесь горит свет.
– И что? – мягко спросил он, изогнув бровь. Почему этот сумасшедший копирует мое выражение лица? Стало дурно от предположения, что он делает все непроизвольно, не задумываясь, будто у нас с ним есть одни и те же привычки. С этой тварью мне не хотелось иметь ничего общего.
– Ты только что отругал Леду за то, что она стоит у окна, но включенный свет тебя не смущает?
Его лицо осталось невозмутимым, но на мгновение в глазах мелькнуло что-то странное. Я решила, что Джек раздражен из-за того, что я его отчитала, указала на очевидную ошибку, однако он спокойно объяснил:
– Я оставил свет включенным, потому что не хотел, чтобы тебе было страшно. Ведь в темноте пространство всегда кажется замкнутым.
Он знает и это.
– Несмотря на обстоятельства, Кая, – очень вежливо продолжил Джек, – я очень рад, что с тобой ничего не случилось. Еще тогда, в далеком детстве. Если бы Мэгги не забрала тебя, боюсь, родители Дэйзи могли… совершить необдуманный поступок. Поддаться наплыву чувств и убить тебя. Или, если бы ты попала в их семью, они бы творили с тобой ужасные вещи.
Такие же ужасные, как и те, что ты творишь со своей дочерью?
Я посмотрела в сторону Леды. Когда она сидела на дороге на корточках перед автомобилем, она была обычной девушкой. Пусть немного напуганной, но ее взгляд был осознанным и… виноватым. Помимо этого, в нем угадывались отчаяние и страх, и я подумала, что она просто боится родителей. И не ошиблась.
Леда действительно боялась. Своего отца. Человека, который должен был ее не пугать, а защищать. Джек превратил свою дочь в побитое животное, и ее взгляд стал пустым, как у сломанной игрушки, никому не нужной вещи.
Хоть она и заманила меня в ловушку, но к ней я испытывала лишь чувство жалости. Она сидела в углу, сжавшись в комок, подобрала под себя ноги и натянула платье на колени. Я заметила на ее щеке следы крови.
Я не такая, как они, я не Джек и не Стивен Роджерс, я могу испытывать жалость. Я хороший человек.
Мне пришлось сосредоточиться на Джеке, чтобы не потерять нить его монолога.
– Парни сейчас даже хуже девчонок! – сделал он неутешительный вывод, в котором я не нашла логики, потому что прослушала половину болтовни. – А вот ты совсем другое дело! – Он одарил меня восхищенным взглядом. – Да, ты другая. Хоть я и потерял двадцать лет, но наверстать упущенное будет легко. С Ледой ничего не вышло. Она ничтожество, а ты… будешь моим лучшим произведением.
Я сжала зубы.
Что он только что сказал? И что значит «наверстать упущенное»?
Я осеклась, подавляя ярость, и с тревогой стала слушать его бред, который сводился к одному: Джек хочет, чтобы я была похожей на него. Он похитил меня для этого – хочет превратить меня в убийцу, потому что выяснил, что я убила Стивена Роджерса. «Поэтому ты здесь, – повторял он без устали, – потому что ты тоже убийца». Вот для чего он забрал меня. Я ему больше подхожу, чем Леда. Леда – ничтожество, она сгодится быть приманкой для простофиль, желающих помочь маленькой хрупкой девочке, а я буду хищником. Я буду брать в руки нож, а затем разделывать людей в тайном лесном домике в Эттон-Крик, – так он сказал.
На протяжении часа или около того я с невозмутимым лицом выслушивала его больные фантазии. Иногда мне опять хотелось рассмеяться, но по большей степени я испытывала не веселье, а злость. Когда безумный Потрошитель замолчал, я спросила, даже не пытаясь притвориться заинтересованной:
– Вот, значит, в чем заключаются твои мечты?
– Мы вместе навсегда, Кая, – подтвердил Джек. Он метил на место главврача в городской больнице. Больному ублюдку самому пора лечиться, но он каждый день берет в руки скальпель и идет спасать жизни. С моих губ все-таки сорвался непроизвольный смешок.
– Ты многого обо мне не знаешь, малышка.
Ты обо мне тоже, – хотелось ответить мне, но я подстроилась под его вкрадчивый тон, отмечая каждую малейшую перемену. Они были незначительными на первый взгляд, такими же незначительными, как
