Утрата воспоминаний не свидетельствует об изменении сознания
Забывание в бодрствовании о том, что происходило в гипносомнамбулизме, дало повод говорить, что в период гипноза у загипнотизированного отсутствовало сознание.
Необходимо решительно заявить, что эта «радужная» перспектива к гипносомнамбулизму отношения не имеет. Гипносомнамбулизм неправомерно считать бессознательным состоянием по той причине, что сомнамбула все воспринимает и помнит, только ее впечатления без специального разрешения не переходят за порог сознания. Контроль от сознания переходит к «внутреннему разуму» — подсознанию.
Вообще говоря, указание на характер психического состояния (сознательность, бессознательность) нужно искать вне сферы памяти, так как отсутствие воспоминаний не может служить доказательством ни сознательности, ни бессознательности. С психологической точки зрения время измеряется нашими воспоминаниями. Если разгипнотизированный чего-то не помнит, то он утратил способность оценивать пройденное время, но не утратил сознание. Для него минута пробуждения совпадает с минутой усыпления.
Вопрос стоит так: если мы утверждаем, что испытуемый в гипносомнамбулизме действует сознательно, то следует доказать, что сознательные действия могут забываться. Англииский исследователь Э. Герней в статье «The Problems of Hypnotism» no этому поводу остроумно замечает: «Читатель „Таймс“ будет внезапно убит, он, конечно, не будет помнить о своем чтении, можно ли отсюда заключить, что это его чтение было бессознательно? Признав это, мы никогда не сможем допустить наличие сознания у какого-либо лица и даже у нас самих, так как ничто не гарантирует, что болезнь или несчастный случай не лишат нас завтра сознания» (Gurney).
Своим оригинальным примером о том, что один субъект, пораженный насмерть апоплексическим ударом, не приходя в себя, достал из-под подушки хронометр и с видом глубокого внимания стал устанавливать правильное время, доктор Деспинэ из Экса показывает, что можно совершать целенаправленные действия даже в критическом состоянии (Despine, 1865, р. 63).
Доказывать, что сознательные действия могут забываться в силу различных патологических и психологических причин, вряд ли имеет смысл. Другой вопрос: почему гипносомнамбулизм смывает следы памяти? Проблему гипносомнамбулической амнезии разрешил Бернгейм. Он обнаружил, что этот вид амнезии легко может быть устранен. Следовательно, действия загипнотизированного сознательны.
Во время стажировки Фрейда у Бернгейма последний продемонстрировал особу, у которой путем настойчивых требований ему удалось пробудить воспоминание обо всем, что происходило во время гипноза. По прошествии некоторого времени это принесло плоды: Фрейд, помня, что гипнотическая и, следовательно, истерическая амнезия ненадежна, добивался у своих невротических пациентов припоминания прочно забытых событий. Это был пролог к созданию психоанализа.
Приведем опыт, заимствованный из богатой практики Бернгейма, который свидетельствует, что сомнамбула на самом деле ничего не забывает и ее амнезия функциональная (психическая). Приведем его без сокращений, поскольку он, безусловно, во многих смыслах представляет интерес. Сначала и прежде всего это иллюстрация о ложном характере сомнамбулической амнезии, а уж затем этот опыт может служить примером возможности криминальных внушений.
«Я внушил сомнамбуле, что меня нет в комнате. Когда мои ассистенты убедились, что внушение реализовалось, стали уверять ее в обратном: что я в комнате и разговариваю с ней. Но уверения были напрасны, она была убеждена, что над ней просто смеются. Тогда я стал перед ней и, глядя ей пристально в глаза, кричу: „Ведь вы же видите меня, вы только притворяетесь, что не видите. Вы обманщица, вы хотите меня обмануть“. Она никак не реагирует на мои слова и продолжает разговаривать с присутствующими в комнате. Я продолжаю тоном полнейшей уверенности: „Вы скверная женщина. Два года назад вы родили ребенка неизвестно от кого. Рассказывают, что вы постарались от него избавиться“. Она сохраняет совершенно спокойное выражение лица и не шевелит ни одним мускулом. Но так как мне хотелось удостовериться, можно ли при помощи такой отрицательной галлюцинации (внушение, что меня нет) произвести грубое насилие, то я быстрым движением поднял ей юбку и сорочку. Обычно она крайне стыдлива, теперь же позволяет делать над собой что угодно и нисколько не краснеет. Я убежден, что ее можно было бы изнасиловать в этом состоянии и она не стала бы даже сопротивляться. Вслед за этим я прошу своего ассистента вновь внушить ей, что, проснувшись, она увидит меня в комнате. Она замечает меня, но решительно ни о чем не помнит. Я говорю ей: „Вы же меня только что видели, я говорил с вами“. — „Нет, вас здесь не было“, — отвечает она в полном недоумении.
— „Нет, я здесь был и говорил с вами, спросите хотя бы вот этих господ“. — „Их-то я видела. Господин П. даже хотел меня уговорить, что и вы здесь. Но ведь, право, смешно, вас здесь не было“. — „Подождите минутку, вы сейчас вспомните, что я вам говорил и что я с вами делал, пока меня, как вы уверяете, здесь не было“. — „Но ведь это же абсурд, как могли вы мне что-нибудь говорить, а тем более делать, когда вас не было“. Я отвечаю серьезным тоном, стараясь подчеркнуть каждое слово:
— Прекрасно, пусть меня не было, тем не менее вы вспомните сейчас обо всем. — Она задумывается на мгновение, потом краснеет и говорит:
— Нет, это немыслимо, мне это приснилось. Вас же не было.
— Что же я вам говорил в этом „сне“?
Ей стыдно повторить мои слова. Однако я настаиваю.
Наконец она говорит:
— Вы сказали мне, что у меня был ребенок.
— А что я делал?
— Вы кололи меня булавкой.
— А еще что?
Заливаясь краской, она с трудом выговаривает:
— Нет, нет, этого я бы не допустила, мне все приснилось.
— Что же вам приснилось?
— Что вы… что вы подняли мне платье и…» (Bemheim, 1889, р. 79).
В заключение Бернгейм говорит: «Таким образом, мне удалось вызвать воспоминания обо всем, что я говорил и делал, между тем как действительно можно было бы предположить, что она меня не видела. На самом же деле она меня видела и слышала, несмотря на то что совершенно меня не замечала. Убежденная внушением в моем отсутствии, она преградила доступ в сознание всем впечатлениям, исходящим от меня. Или, вернее говоря, ее психическая деятельность отвергла все такие восприятия, как только они поступали извне, и настолько их уничтожила, что я бы смог пытать ее всеми физическими и моральными средствами, она все равно не заметила бы меня. В отношении меня она была слепа и глуха, поражена полной психической анестезией: все чувственные раздражения, исходившие от меня, хотя и воспринимались, но не доходили до сознания» (там же, р. 80).
«Тот факт, — заявляет Бернгейм, — что можно пробудить воспоминания, казавшиеся совершенно исчезнувшими во время гипноза, говорит о том, что сознание не уничтожено совершенно. Сомнамбула никогда не действует как автомат, бессознательно, напротив, она слышит, видит, понимает все, что происходит» (там же, р. 80).
Классик гипнотизма безусловно прав: сомнамбула не автомат. В гипносомнамбулизме сохраняется сознание. Это видно из того, что загипнотизированный может выполнять любую сколь угодно сложную работу, требующую напряжения интеллектуальных сил: играть, как актер в театре, музыкант на концерте и т. п. Он может играть в шахматы, и хорошо играть. А при внушении образа чемпиона мира будет играть еще лучше. Если перед ним поставить преграду или направить его в пропасть, он легко обойдет препятствие или свернет в сторону от опасности. Не затруднит сомнамбулу действовать и наперекор внушению, когда оно идет вразрез с ее убеждениями. Не следует забывать, что в концепциях, идущих от Лейбница, бессознательный психический акт рассматривался как интеллектуальный по своей природе, как акт, представляющий какое-либо содержание. Его неосознаваемость означала, что он лежит за пределами сознания, но не интеллекта.
Исходя из выше приведенных рассуждений, следует подчеркнуть основную мысль, настойчиво звучавшую в этой главе: трудно допустить, чтобы очень сложные действия, а такие мы наблюдаем в гипнозе, производились при отсутствии сознания. Многие факты поведения загипнотизированного доказывают работу сознания. Следовательно, когда дегипнотизированный говорит, что не помнит о происходившем в гипнозе, это не означает, что у него исчезало сознание. Стоит, пожалуй, добавить, что если бы гипносомнамбулизм был бессознательным состоянием, то до сомнамбулы невозможно было бы «достучаться», чтобы вывести из него. Когда загипнотизированному внушают, что, пробудившись, его память сохранит все в мельчайших деталях, то именно так и произойдет.
