Староста недоверчиво хмыкнул, но деваться ему было некуда, а потому сказал, почесав пятерней в голове:
— Ладно, строчи свою писульку, коль бумага есть, отправлю человечка, пущай сгоняет.
Зайдя в дом старосты, Менделеев первым делом присел к столу, достал из дорожной сумки блокнот, в котором вел записи, вырвал чистый лист и набросал несколько слов, чтоб телеграмма вышла как можно короче.
— Вот, пусть передаст, обязательно должны принять.
— Мое дело маленькое, пошлю человечка, а за остальное ручаться никак не могу. — И с этими словами он взял листок и вышел из дома.
Глава восьмая
Когда гонец с запиской прибыл на станцию и попытался войти внутрь, то дорогу ему преградил стоящий у дверей полицейский и бесцеремонно поинтересовался:
— Куда прешь с немытой рожею?
Парень, что был снаряжен старостой на станцию, растерялся и робко проговорил заискивающим голосом:
— У нас в деревню шар с неба прилетел, а там какой-то человек, профессором назывался будто бы. Вот, просил телеграмму отправить. Говорит, ждут его, ищут уже. Потому меня и послали записку на телеграф передать. — И он, сняв шапку, вынул оттуда мятый блокнотный лист и подал его полицейскому.
Тот взял из его рук записку, развернул, прочел и сунул ее к себе в карман.
— А ничего у тебя и твоего профессора не выйдет. Телеграфист наш куда-то подевался. То ли заболел, то ли пьянствует, мне не докладывали. Тот, что вчера был, ждал сменщика своего, ждал, а не дождавшись, уехал обратно к себе, обещал доложить начальству, чтоб другого прислали, но пока никого не было. Так что передай своему профессору, или кто он там, что бесполезно ждать, вряд ли сегодня кого пришлют. Пусть на другую станцию тебя направляет, где телеграф работает.
— Это ж куда ехать-то, — почесал в голове парень, — даль такая, да и темнеть начнет скоро. Нет, я обратно вернусь, доложу, все, как вы говорили.
— Езжай, езжай, — усмехнулся в усы полицейский, — и, повернувшись, зашагал в другую сторону, оставив паренька раздумывать, как ему поступить.
…Когда Менделееву сообщили, что телеграмму отправить не удалось, он заволновался и стал просить старосту, чтоб тот выделил для него какую-нибудь подводу, на которой его довезли бы до ближайшей станции, где он сможет сесть на проходящий поезд. Староста счел за лучшее отделаться от непрошеного гостя, и вскоре к крыльцу подъехала подвода, запряженная парой лошадей.
— Извольте ехать, шутливо кланяясь, предложил он ученому, — чем богаты, тем и рады. Только не забудьте начальству за меня словечко замолвить.
— Да не забуду, — отмахнулся Менделеев. А тебе, мил-человек, еще одно поручение: шар с корзиной затащите куда-нибудь под навес, на овин, что ли, или в сарай какой. За ним солдаты прибудут. А ты головой отвечаешь. Как сам сказал, с тебя весь спрос. Осторожней только, не поломайте чего. И напиши мне расписку, где укажи про шар и корзину тебе переданные. А расписку ту я с собой заберу.
— Не стану я никакую расписку сочинять, неграмотный поскольку — взбеленился тот, мое ли дело брать у незнакомого человека непонятно что и на сколько…
— Тогда и награды не жди, — попробовал уговорить его Менделеев, — положено расписку брать, чтоб уверенным быть в сохранности.
— Вот не было печали, так черти накачали. Сказал, не буду писать, и все тут, — не сдался тот и, не прощаясь, отправился обратно на поле, чертыхаясь про себя, что согласился исполнять эту должность, от которой никакого прибытка, а лишь одни поручения и спрос от местного начальства.
…Через час с небольшим Менделеев с возницей подъехали к станции. Ученый бережно поставил на телегу корзину с приборами, которую всю поездку держал на коленях, и велел подождать его, пока он узнает, скоро ли будет какой-нибудь поезд. Взобравшись на перрон, он подошел все к тому же полицейскому, что с понурым видом ходил вдоль железнодорожной насыпи и поинтересовался, как и на чем он сможет отсюда добраться до станции Клин, а если нет, то на Москву.
— А ничего у вас, барин, не выйдет, — ответил ему тот, — поезда здесь не останавливаются и дальше следуют.
— А рабочих как возят, ремонтников?
— На то специальный паровоз приходит с теплушкой, но только на него никого посторонних не берут.
— А где же ближайшая станция, где на поезд сесть можно? — поинтересовался Менделеев.
— Вот в Клину и будет, — с насмешкой отвечал тот.
— И как мне теперь быть? На чем добираться?
— Не могу знать, то сами решайте, тут даже заночевать негде.
— Да что же день сегодня такой невезучий! — яростно сжал кулаки Менделеев и зашагал обратно к телеге.
— Едем дальше, — сообщил он вознице, усаживаясь обратно на телегу.
— Это куда же? — с удивлением повернулся тот к нему.
— До Клина!
Возница замялся:
— Мне бы домой, а то пока доберемся, лошади устанут, чем их кормить стану? Нет, ни за что не поеду.
— Так я же тебе заплачу. А там, глядишь, и лошадок покормишь, и деткам на гостинцы хватит и тебе самому на водочку еще останется. Сколько хочешь?
— Да я не знаю, — сделал вид, что колеблется, несговорчивый мужичок, — оно по-разному берут, — он немного подумал, а потом выпалил: — За сто рублев свезу.
— Ну, братец, ты и хватил! За сто рублев дом купить можно.
— Тогда червонец.
— Аппетиты у тебя, однако же. Ладно, поехали, сторгуемся.
— В лавку бы заехать сначала, купить чего сразу, — не трогаясь с места, продолжал торговаться тот.
— Вот в Клину и купишь, а здесь где ты лавку найдешь? Гони давай!
— Гони, гони — заканючил мужичок, которому и заработать хотелось, и ехать не было никакого желания, — вам только одно — давай гони!
Он вяло подхлестнул лошадей, и они тяжело зашагали, волоча за собой дребезжащую телегу, явно солидарные со своим хозяином, что лучше бы им было сразу повернуть в сторону дома.
Ближе к вечеру на них наткнулся один из велосипедистов, что тоже принимал участие в поисках пропавшего воздухоплавателя. Пообещал доехать до станции и нанять там тройку, а еще сообщил, что сын Менделеева, Владимир, тоже участвует в поисках. После чего он развернул свою двухколесную машину, взобрался в седло и с бешеной скоростью закрутил педали.
Это известие подбодрило Дмитрия Ивановича, былые неприятности отступили назад, и он даже замурлыкал какую-то мелодию, на что его кучер неодобрительно покачал головой и про себя подумал: «Вот люди живут, ничего не делают, зато песенки поют. Мне, что ли, в город перебраться, тогда тоже запою».
И действительно, через какое-то время вдали раздался звон колокольчиков, и скоро из-за леса показалась бешено несущаяся тройка лошадей, где на козлах сидел мужик в синей сатиновой рубахе, подпоясанной кушаком с кистями на концах. На голове у него была лихо заломленная папаха, а пшеничные усы свисали чуть ли не до самых плеч.
Сзади него сидел молодой человек в форме морского офицера, и Менделеев, хоть и плохо видел в приближающихся сумерках, догадался, что это его сын, Владимир Дмитриевич. Он соскочил с телеги и замахал рукой, боясь, как бы тройка не наскочила на них. Везший его мужик, свернул в сторону, тоже боясь угодить под копыта бешено мчавшихся лошадей.
Когда тройка остановилась, из нее и в самом деле выскочил сын Дмитрия Ивановича и бросился к нему на шею.
— Живой, папенька, живой, а мы уж тут всякое передумали…
— Да что мне сделается, — поглаживая сына по голове, отвечал тот, — справился я с этим шариком, хоть и помучаться пришлось,
— Анна Ивановна места себе не находит, все в окно выглядывает, ждет, — сообщил Владимир.
— А что ей еще делать, — хмыкнул Дмитрий Иванович, — такая у нее бабская доля: дома сидеть да мужа ждать.
— Она и на станцию приезжала, думала узнать что о тебе, а там такая странная телеграмма…
— Ну, прямо лягушка-путешественница, — неодобрительно проговорил Менделеев, — вот свидимся, задам я ей, что без моего спросу из дома отлучается. А что за телеграмма, говоришь? Чего в ней странного?
