Изяслав даже коня придержал от такого нахальства мечника. Хозяину угрожать вздумал, пёс новгородский!
- Чем это тебя привечала Милава, если ты за неё дерёшь глотку, - уж не собственным ли телом?
- Окстись, боярин, - возмутился Тыря.- Несёшь напраслину на жену и свою честь в грязь роняешь.
Хотел Изяслав махнуть витенем, но сдержался. Тыря не тот человек, чтобы безропотно снести удар боярина. Чего доброго схватится за меч. Новгородцы народ неуступчивый, а один в один боярину против Тыри не устоять. Новгородец и ростом повыше, и в плечах пошире, да и воинского опыта ему не занимать. Давно уже следовало спровадить Хабаровых мечников из Плеши. И набрать плешан на их место, как это сделал Ладомир. Тогда уже никто не посмеет Изяславу слово поперек сказать на родном подворье.
- И про кудесника Криве ты сказал неправду, - продолжал упрямый Тыря. - На наших глазах затоптали его зубры и олени.
Изяслав, который спешивался в эту минуту, так и повис на стремени:
- Как это на ваших глазах?
- Мы с воеводой Ладомиром ходили на Велнясов горд. Вот я и сказал плешанам, чтобы не верили нелепицам.
Изяслав от Тыриных слов дурной кровью налился и стриганул глазами в сторону Ставровых мечников:
- Кто позволил без разрешения боярина ходить в напуск?
Мечники, высыпавшие во двор встречать хозяина, переглянулись в недоумении.
- Ты сам, боярин, отъезжая в Киев, поставил нас под руку Ладомира. Да и боярыня Милава дала своё согласие, - отозвался за всех длиннорукий Доброга.
С мечников, конечно, спрос невелик, тем более что Доброга прав, а Изяслав горячится напрасно. Уж кого ругать за глупость, так это самого себя. Неспроста его тогда отправил в Киев Ладомир, мешал Изяслав этому походу, просто как свидетель мешал.
- А твою долю, боярин Изяслав, мы передали твоей жене Милаве.
- Ну, с боярыни и будет спрос, - сухо отозвался Изяслав. - А вам не слушать более никого, кроме меня.
И пошёл на крыльцо, гордо вскинув голову. Доброга только плечами пожал ему вслед:
- Чудит боярин.
- Чудит, - подтвердил Тыря. - Зря он затеял свару с Перуновыми ближниками, выйдет она ему боком.
С Тырей никто спорить не стал. Спрос будет с норовистого молодого боярина, а дружина ему в этом деле не потатчица и перед Перуновыми волхвами не ответчица. И с боярыней Милавой Изяслав лается зря. Где это видано, чтобы при законной жене всем в доме заправляла холопка.
- Макошь - коварная богиня, - усмехнулся Тыря. - А боярин Изяслав, похоже, не знает этого.
С боярыней Милавой не будут ссориться мечники, ни киевские, ни, тем более, новгородские. Потому как не простая женщина дочь Хабара - ведунья. На Плеши слово её значит много, может не менее чем слово Перунова волхва Гула или воеводы Ладомира. Но только слово это тихое и долетает лишь до тех ушей, которым предназначено. От ссор с Макошью сыпь бывает по всему телу и ломота в костях, не говоря уже о мужской силе, которая в споре с бабьей богиней может сойти на нет.
- Косуха говорит, что не вышло ничего вчера у боярина с Белицей, покосился на товарищей Доброга. - А прежде он её бодренько топтал.
И все, кто стоял во дворе, призадумались. Сушь ещё эта. Говорят, что приключилась она неспроста. А кто и прямо кивает на Изяслава. В обиде, мол, на него бабья богиня за то, что он к жёне своей не взошёл по возвращении из похода. Обычаем пренебрёг. Тут ведь люба не люба, а долг выполни. Потом уж можешь ласкать любую, вон их сколько бегает по двору. Но, между прочим, ни одна из них без хозяйкиного дозволения не уважит мечника, так зачем же ссориться с боярыней Милавой себе во вред.
Изяслава распирала злоба. Он не мог не чувствовать осуждения дружины, причём не только новгородцев, но и киевлян, поведение которых сильно попахивало предательством. И он знал причину, которая отдаляла мечников от боярина. Это золото и серебро, полученное с походов, в которых они участвовали без Изяслава. А повинны во всём были двое - Ладомир и Милава. Только избавившись от них, он мог стать хозяином и над челядинами, и над дружиной, и над Плешью. С Милавой он бы справился, так, во всяком случае, ему казалось, но чтобы свалить Ладомира, надо для начала покачнуть Перуна, заслонив его другим богом. Пока Перуновы ближники правят в Плеши, Изяслав вечно будет вторым не только в городе, но даже в собственной усадьбе.
Можно было взять витень и спустить шкуру с Милавы, но Изяслав этого делать не стал. Горячность не всегда бывает полезной. Пример надо брать с князя Владимира, который редко повышает голос, но вся старшина у него в кулаке. Изяслав слишком откровенен, что на уме, то и на языке, а от этого даже собственная дружина к боярину равнодушна. Нет в ней ни страха, ни обожания. Ради того же князя Владимира Изяслав готов на всё, и Шварт так же, и Ратша, и Шолох, и все прочие. А разве тот же Тыря или Доброга, или даже Хорь станут так служить Изяславу?
Князь Владимир у жены своей Рогнеды убил отца и двух братьев, а она ему лижет сапоги. И другая жена, которую он взял из-под ещё живого Ярополка, тоже покорна новому мужу. О челядинках и разговора нет - какую захотел, такую и взял. Шолох рассказывал, что в Берестове у Владимира более сотни наложниц. А Изяслав с собственной женой справится не может, а потому и усмехаются челядинки ему вслед и в глаза смотрят без должного уважения.
Разбудил боярина Хорь, объявившийся в ложнице под вечер с двумя старцами в белой одежде и с белыми бородами. Изяслав хотел было уже обругать Хоря, но, заметив Велнясовы знаки на рубахах старцев, подхватился на ноги и принял гостей с почтением. Звал старцев к столу и сам потчевал мёдом. Старцы сидели тихие, светлые, на Перуновых волхвов совсем не похожие. По словам Хоря, вокруг Изяславовой усадьбы уже собралась толпа плешан и смердов из ближайших сёл, которые узнали о прибытии волхвов и встревожено гудели у ворот. Если Велнясовы ближники не помогут, тогда уже не на что надеяться - сгорит жито на корню.
Выйдя к народу, Велнясовы волхвы тихими голосами потребовали по две куны с очага - и за предстоящую работу, и за нанесённую Рогатому богу обиду. Плешане переглядывались меж собой и почёсывали затылки. Можно конечно и Велняса кликнуть Ладой, но как быть с Перуном-богом? Не обидится ли он на плешан за таков небрежение? Однако подъехавший к воротам усадьбы Твердислав Гавран рассудил совсем не так, как от него ждали.
- Если кун вам не жалко, то дайте их Велнясовым волхвам, Перуну-богу в том не будет обиды.
Велнясовы волхвы вышли из города, а следом за ними хлынули все плешане от мала до велика. Гордо прошествовали старцы до ближайшего холма, на котором росли три сосны, а уж там, на вершине, разложили священный костёр. Пришедшая вслед за ними толпа терпеливо ждала у подножья. Даже меж собой не шептались плешане, боясь спугнуть расположение Велняса. Волхвы, прочитав заклинание, вызвали наверх трёх молодцов половчее. Первому дали ветку, набухшую водой, второму - огниво, чтобы высекал искры, а третьему - било. С тем и отправили всех троих на сосны, к небу поближе. По знаку волхвов, один высекал искры, другой бухал в било, а третий взмахивал веткой, стряхивая капли воды на иссохшую землю. Толпа терпеливо ждала, с надеждой поглядывая на небо, волхвы кричали у костров заклинания, но ничего не менялось вокруг, если не считать того, что закатилось солнце, а по небу сыпанули звёзды. Но произошло это не волею Велнясовых ближников, а обычным течением времени.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
