Никуда Белицу Изяслав посылать не стал, а просто задремал от собственных мыслей и наступившей неестественной тишины. А когда проснулся, то не понял поначалу - сон ли продолжается или это въяве с ним творится? Тишины уже не было, а вокруг боярского ложа кружили ужасные личины. Боярин закричал от ужаса, а Белица его крик подхватила.
Не сразу и разобрал Изяслав, что за теми страшными личинами женские тела. От голых грудей и животов у него в голове помутилось. Попробовал он было отбиться, да где там - десятки рук сорвали с Изяслава одежду до последней нитки и стащили его с ложа на половицы. Оплели уродины боярина верёвкой и потянули во двор, а по его спине захлестали ветки, когда он вздумал было упираться. Изяслав закричал, призывая на помощь, но никто на его зов не откликнулся, ни мечники, ни челядины. Рядом волокли нагую Белицу, и ветки по её бокам стучали ещё резвее, чем по бокам Изяслава.
На Плешь уже пала ночь, но во дворе светло от факелов. Однако и при свете огня Изяслав не увидел ни единого мужского лица, кругом только личины и обнажённые женские тела. От стыда и страха молодой боярин не кричал даже, а хрипел. Попробовал упасть, когда тащили со двора - мигом подняли и так прошлись по бокам и спине, что не пошёл, а побежал Изяслав в кругу вопящих на все лады жёнок. А из всех выкрикиваемых ими слов понял только одно - "Макошь".
Городские ворота были распахнуты настежь, а вдали, на том самом холме, где волховали Велнясовы ближники, горели костры. К тем кострам и потащили Изяслава с Белицей. Боярин уже не сопротивлялся, страхом тело сковало.
У костра его освободили от верёвки, а потом закричали в голос: прыгай! Белица через костёр прыгнула без споров, а Изяслав заробел на свою беду, и рассерженные женщины вновь принялись его хлестать, приговаривая:
- Изыди, изыди, изыди.
Прыгнул Изяслав через костёр, себя не помня, а потом через другой, вслед за Белицей. А после третьего костра ждала его Милава и без личины. И уже по её позе понял Изяслав, что от него требуют беснующиеся вокруг женщины. Понять-то понял, но силу мужскую выказать не смог. Так и стыл в растерянности, поглаживая бабьи ягодицы. Словно одеревенело всё в нём.
- Ну же, Изяслав, - жарко прошептала Милава. - Забьют ведь до смерти.
Но и после этого призыва ничего не вышло у Изяслава. И вновь вопящие женщины погнали его через костры - изгонять злого духа. Изяслав задыхался, от усталости и гари у него подкашивались ноги.
- Пусть Белица встанет! - крикнула Милава.
Но и Белица не разожгла Изяслава, а от его неудачи женщины злобно взвыли и принялись за боярина не шутя. Он перестал чувствовать удары, все тело горело огнём, а вокруг кружились бесноватые, пытаясь пробудить в нём мужскую силу. Но у Изяслава только красные круги пошли перед глазами от того кружения.
- Тащите его к воде, - крикнула Милава.
Всей гурьбой, волоча за собой Изяслава, и ввалились в реку, подняв тучи брызг. От холодной воды боярин немного опамятовал и на своё тело взглянул, а на том теле живого места не осталось, всё в кровавых рубцах и царапинах. Показалось Изяславу даже, что вода вокруг него сделалась красной от крови. А потом по той кровавой воде заплескали ветки, но, не ограничившись этим, вновь перешли на спину боярина, выбивая из него последние силы. Уже почти падал Изяслав, когда услышал бабий крик:
- Ладья чалит, к пристани.
Поднял голову Изяслав, а в его расширенные болью и страхом глаза дыхнуло огнем морское чудовище. Боярин успел увидеть удар огненной Перуновой стрелы и облачённого в волчью шкуру воеводу Ладомира на плешанской пристани среди голых бабьих тел, а потом провалился в пустоту.
Дождь хлынул как из ведра, стоило только Ладомиру встать ногой на плешанскую пристань. От этой тучи они спасались греблей последние несколько часов да недотянули самую малость. Придётся теперь мокнуть под дождём, но это уже не беда, когда да родных гонтищ рукой подать.
Не сразу понял воевода, откуда набежало столько нагих жёнок, да и мечники растерялись от такой жаркой встречи. Только и слышалось со всех сторон:
- Макошь и Перун, Макошь и Перун.
А когда обезумевшая Ждана на нём повисла, тут Ладомир не стал противиться, дал стянуть с себя одежду и во славу Ударяющего бога и бабьей богини исполнил свой долг. Рядом обхаживали беснующихся жён Перуновы Волки и мечники. Факелы с шипением угасали в потоках хлынувшей с небес воды, но огненные стрелы Перуна, раскалывая небесную твердь, освещали сплетённые во славу богов человеческие тела.
Исступление закончилось, женщины обмякли и чуть ли не попадали на мокрые брёвна плешанской пристани. А удивлённый Ладомир увидел едва ли не у самого своего лица насмешливые глаза новгородской вилы.
- Что у вас здесь происходит? - спросил у неё воевода.
- Сушь, - спокойно отозвалась Милава. - Но Макошь и Перун оценили старания плешан.
И пошла прочь, поблёскивая в темноте белым и мокрым от дождя телом. Войнег, стоящий рядом с Ладомиром, с обвисшей в истоме на его руке женой Светляной, только хмыкнул недоверчиво ей вслед. Ну а Ладомиру оставалось всего лишь вздохнуть да пожать плечами.
Воевода Ладомир в очередной раз удивил всю Плешь - уходил на одной ладье, а вернулся на двух, причём одна из них была боевым нурманским драккаром, на которых эти разбойники беспрестанно совершают набеги в чужие земли. Плешане с опаской косились на пасть морского чудовища и цокали языками, разглядывая выгружаемые на пристань сокровища. Кто-то радовался успеху своих родовичей, кто-то завидовал вечному Ладомирову счастью. Удачливость воеводы никого, впрочем, не удивляла - кому же ещё помогать Перуну, как ни своим Волкам, возвращение которых к родным очагам вернуло и влагу на иссохшие поля. Дождю радовались все без изъятия плешане, высыпавшие на пристань с раннего утра.
Пока сам воевода отсыпался после трудного похода, а у ладей распоряжался Твердислав Гавран вместе с тивуном Рябцем и мрачноватым киевским мечником Вилюгой, которому ещё предстоял долгий путь в стольный град на второй ладье. Эту ладью даже разгружать не стали, поскольку там находилась доля, предназначенная для Великого князя. Зато добычу с нурманского драккара свозили на воеводский двор, чтобы разделить между участниками удачного похода. По словам находившегося здесь же на пристани Севка Рамодана, прибыток был не столько воинским, сколько торговым. А его рассказы о чужих землях заставили отвиснуть не одну плешанскую челюсть. Севок на охи плешан только скалил зубы, а сам приглядывался к девкам, которые, выгнав скотину за ворота, возвращались к своим домам. По мнению знатоков, Плешь не оскудела красавицами, и молодому Рамодану было где развернуться. Тем более что Севок не первый удачный поход совершает с воеводой, к выгоде не только рода, но и своей собственной. Таких как Севок Рамодан немало уже набиралось в Плеши. Для этих мечников слово воеводы превыше слова родичей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
