— Он не захочет рисковать жизнью Аристоса вне арены. Бессмысленная трата прекрасного боевого зверя в расцвете сил — вот как он назовет такой план.
Однако несмотря на это возражение Юнилла заметила, что он мысленно уже сделал поправки к ее плану, который был лишь наброском.
— Если все устроить с толком, для Аристоса не будет никакого риска. В распоряжении Домициана есть все средства, чтобы предотвратить нежелательный исход покушения. Даже сама мысль о риске абсурдна. Подумай лучше о вознаграждении.
— Да, вознаграждение… — задумчиво повторил Вейенто. — А разве сбросить этого прожженного мошенника и прохвоста с его высокого насеста уже само по себе не является вознаграждением? И вот что я скажу тебе: ему удавалось уцелеть так долго лишь потому, что мы с тобой действовали врозь. А сейчас подойди ко мне поближе, моя маленькая мышка, моя воркующая голубка!
Верхняя губа Юниллы изогнулась изящной дугой, выражая крайнее отвращение.
— Даже мои носильщики возбуждают во мне большее желание, чем ты.
В глазах Вейенто появилась смертельная ненависть, но он тут же справился со своими чувствами. Зашелестев своими шелками, Юнилла повернулась и пошла к выходу. В этот момент она была похожа на разноцветную птичку с взъерошенными перьями. Остановившись у порога, она добавила свистящим шепотом:
— Если в тебе столько же здравого смысла, сколько коварства, ты не станешь называть мое имя Императору.
— Разумеется, — охотно согласился с ней Вейенто. — Мне бы очень не хотелось превращать все это в дурно пахнущую шутку. А теперь убирайся отсюда, пока не напустила здесь блох. Клоаки должны работать бесперебойно. Иди и заставь еще одного борца или колесничего почувствовать себя мужчиной.
* * *
Пришло лето и принесло с собой тучи мух. Зной и жара выгнали бедняков из их жилищ в каменных многоэтажных домах, превратившихся в раскаленные печки. Люди стремились к уличным фонтанам. Сырой болотный воздух наполнялся запахом гниющей падали — на улицах и переулках валялись дохлые кошки и собаки, которых никто не убирал. На тротуарах и мостовой лежали раздавленные ногами прохожих цветы и перезрелые фрукты. Из канав пахло слитым туда прокисшим вином и медом. И хотя летом улицы Рима никак нельзя было назвать людными, этим летом они были особенно пустыми. Только всплески мощного рева, звучащие как раскаты далекой грозы, подсказывали путнику, вновь прибывшему в город, что большая часть населения находится в Колизее или в цирке.
Домициан запретил сенаторам уезжать в их загородные поместья, как это практиковалось в прошлые годы. Причиной для такого решения были непрекращавшиеся процессы. Сенаторы были нужны Императору, чтобы раскручивать и дальше чудовищный маховик репрессий, судить и выносить приговоры своим бывшим коллегам. Сам Император редко выходил за пределы дворцовых садов. Теперь он стал избегать даже Игр, поскольку находил, что шум приводит в полное расстройство его нервную систему. Ему ежедневно подавали отчеты о настроениях римлян, о поведении толпы на улицах. Он был страшно охоч до информации о том, кто из его чиновников и какие законы вызывают наибольшее возмущение толпы, а также кто из гладиаторов пользуется наибольшей популярностью. Недальновидную публику, тех, кто осмеливался освистывать любимцев Домициана, частенько выбрасывали на арену на расправу гладиаторам.
Однажды, уединившись на своей вилле, Император приказал Марку Юлиану явиться туда. На этот день был назначен спуск на воду позолоченного судна, который должен был состояться на искусственном озере. Сам же Домициан собирался следовать за этим судном в ладье поменьше, взятой на буксир. В последнее время он не выносил даже плеска весел, который казался ему ударами цимбал, сокрушавшими его нервы. Вместе они прошли по саду, где вся растительность подчинялась строгим законам геометрии, и вышли к берегу черного озера, в прозрачной воде которого отражались в перевернутом виде колонны и скульптуры. Они казались повисшими в безвоздушном пространстве, словно некий фантастический подводный город. Слуга держал над головой Домициана солнечный зонтик. У Марка Юлиана создалось впечатление, что Император стремился отгородиться от внешнего мира, устав от его проблем. Его мясистая челюсть воинственно выдалась вперед, словно у кулачного бойца. Он ходил с все время пригнутой головой, словно собирался забодать всех своих врагов. Глаза тирана перестали замечать окружающее. Казалось, они теперь вообще были не нужны, так как не давали ему никаких особых преимуществ. Марк Юлиан подумал о том, что если бы мертвецы могли ходить, то они делали бы это именно так, как Домициан — тяжело и размеренно, как будто он навеки заснул, но не потерял способности передвигаться самостоятельно. За его движениями не чувствовалось живого сердца.
Домициан сильно вспотел, хотя день выдался сравнительно прохладным. Марк Юлиан подозревал, что к нему специально не приставили слугу с зонтиком, чтобы поставить его в более невыгодное положение, чем Императора. Ведь тот теперь мог отлично видеть выражение лица своего спутника, которому солнце било прямо в глаза.
— Прекрасный денек, не правда ли? — Домициан осклабился так широко, что показались зубы. — И как быстро такой денек можно испортить. Я посылал тебе обвинения против Герения и Нервы. Ты вернул эти документы без единой пометки. Означает ли это, что ты их даже не читал?
— Они и так покойники. Разве им нужно умирать дважды?
— Ох, и умен же ты, Марк. Умен и изворотлив. Очень странно, что я этого не замечал прежде. Некоторые люди будут пытаться строить козни против тебя, едва ты обратишь к ним свою спину. Но есть и такие, которые будут заниматься этим прямо у тебя на глазах, прикрываясь софистикой, выдаваемой за откровенность. Это очень интригует. Кстати, у меня есть новая игра на досках, в которую мне бы хотелось с тобой сыграть. Она привезена из Египта. Вот и проверим, насколько ты умен.
Марк Юлиан почувствовал, как его тело напряглось в опасливом ожидании. Он насторожился. Не звучало ли слово «Египет» в устах Домициана слишком зловеще? Возможно, доносчик подслушал его разговор с Нервой, и Домициан намекал на это? Он постарался сохранить на своем лице равнодушно-брезгливое выражение, ощущая пытливый взгляд Императора.
— Ах, да, сегодня я узнал о Нерве кое-что интересное, в значительной степени касающееся тебя, — сказал Домициан тихим и мягким полушепотом, похожим на шипение гадюки.
У Марка Юлиана перехватило дух.
— Он опасно болен четырехдневной малярией, — продолжал Домициан. — Очень показателен тот факт, что ты не сообщил мне об этом, хотя не мог не знать — ведь ты знаешь все, даже когда какой-нибудь из этих глупых старух в полосатых одеждах взбредет в голову чихнуть. Да, ты хитер, нечего сказать! Из-за тебя мне пришлось подвергнуть человека пыткам, хотя это было не так уж необходимо.
