— Нет! — прозвучал резкий ответ Аурианы, более резкий, чем бы ей хотелось. — Я чувствую себя неплохо и не нуждаюсь в лекарях.
Изумленная такой реакцией подруги, Суния подошла поближе.
— Ты и в самом деле заболела. Я уже некоторое время наблюдаю за тобой. И прошлым вечером тоже.
Она имела в виду то, что когда им как обычно выдали вареный ячмень на ужин, Ауриану вытошнило.
— Оставь меня в покое. Все это чепуха, говорю тебе.
— Стало быть, ты мне не доверяешь, если не хочешь сознаться, что ты больна.
— Суния, дело вовсе не в этом, — Ауриана закрыла свое лицо ладонями. — Не говори ничего Эрато! Поклянись в этом своей матерью!
— Ауриана!
— Суния, во мне зачат ребенок.
— Что? Что? Нет! — у Сунии задрожали колени, и она упала на краешек топчана рядом с Аурианой. — Что ты мелешь? Этого не может быть!
— Нет, может. Так оно и есть.
— Нет, Ауриана! — Суния изо всех сил зажмурила глаза и медленно покачала головой. Она крепко сжала руку Аурианы, словно хотела оградить ее задним числом от того, что случилось. — Нет!
Ее голос зазвучал тише, а в глазах стояло невиданное удивление. Она немного помолчала, а потом снова отважилась заговорить.
— Ты понесла от… него?
— Да, от него, — подтвердила Ауриана, задрожав и удивившись, насколько интимно прозвучал ее ответ. — Да, ребенок его.
— Но я ничего не пойму… Как это произошло? Ведь тебе давали травы, амулеты и эту ужасную уксусную воду.
— Я не употребляла зелья, что давал лекарь, а амулет я взяла, да и выбросила.
— Но почему?
— Разве ты не видела луну в ту ночь? Все внизу было залито ее священным светом. Ни одно существо, на которое пал этот свет не могло остаться не оплодотворенным. В такую ночь неразумно мешать стремлению природы к размножению.
— Пусть размножаются другие! Как ты можешь…
— Послушай меня! Я объясню тебе, почему я так поступила. Это был день Праздника Священного Новобрачия. Любое дитя, зачатое в эту ночь, принесет в мир много добра, будь то мужчина или женщина. Этот ребенок зачат под защитой магии земли, которую мне передала Рамис, и магией римлян, исходящей от его отца, которого я, к моему горькому сожалению, наверное, больше никогда не увижу на этом свете! Неужели ты не понимаешь? У этого ребенка будет на редкость удачная судьба. Ему будет везти во всем, и он сможет сделать для нашего народа то, что не удалось мне. Суния, мое родословное дерево теперь все ощипали, до последнего листика, его голый ствол внушает жалость. Оно должно вновь расцвести, иначе мои предки не смогут перевоплотиться. И я… сделала это из-за Авенахар. Ведь она выросла без меня, своей матери. Я не вскормила ее своим молоком, не видела ее первых шагов, не слышала ее первых слов, и это угнетает меня. Теперь все будет по-другому, с этого младенца я не спущу глаз.
— О, милостивая Фрия! Не спустишь глаз? Да ведь ты в тюрьме! У тех, кто находится здесь, не бывает детей. Как ты сможешь сражаться на арене? А как быть с Аристосом? Ведь день поединка с ним уже назначен.
— Успокойся, Суния. Я уже обо всем подумала. Первые признаки беременности скоро проходят, я это знаю по себе. И когда я буду бороться с Аристосом, мое тело будет по-прежнему упругим и сильным. Но не говори об этом никому. Даже Коньярику и Торгильду. Иначе Эрато сразу же прикажет лекарям сделать мне выкидыш или еще каким-то образом вытравить плод. Не смотри на меня так! Мне уже не в первый раз биться и чувствовать в себе удары еще одного сердца. А теперь поклянись именем Фрии не говорить ничего и помочь мне сохранить все в тайне.
— Клянусь! — начала Суния, но затем голос ее задрожал, и по щекам потекли слезы. — Но это же сумасшествие! Как от тебя боги могли требовать такой жертвы? Разве ты недостаточно страдала?
— Воля богов бесконечно справедлива. Послушай… чтобы эти лекари с ястребиными глазами не узрели ничего подозрительного, мне нужно съесть траву, от которой бывают похожие приступы болезни. Есть такое растение — гвоздичный корень. Ты знаешь его?
— Я видела, как его собирала моя мать.
— Оно растет в сырых местах и цветет коричневато-розовым цветом. Корень сильно пахнет гвоздикой, а лист имеет вот такую форму, — и Ауриана начертила на пыльном полу контуры листа. — Когда тебя в следующий раз пошлют на овощной рынок, сходи в ряд где продают травы и купи его мне. Ты сможешь сделать это?
— Обязательно. Не беспокойся, я найду это растение, — заверила ее Суния, которую несколько утешило это небольшое поручение. Она не чувствовала теперь себя такой уж беспомощной игрушкой в руках судьбы. — Они ничего не пронюхают, уж я позабочусь об этом.
Все еще ошарашенная, Суния посмотрела в окно на узкую полоску неба.
— Что сказал бы Витгерн, узнав о том, какой странный оборот приняли наши дела, или Зигвульф, или твоя мать? Когда наступит месяц август, Аристос, убийца людей, урожденный Одберт, проклятие всех нас, будет биться… с беременной Клеопатрой! Думаю, что судьба решила сыграть злую шутку с тобой, Ауриана, и мне это очень не по вкусу.
— Возможно, ты и права. Я знаю, что Бальдемар, узнав об этом, только бы улыбнулся, потому что он всегда был уверен в моей стойкости и воле к победе.
Глава 53
Пришел месяц, названный в честь обожествленного Августа. Настало время празднеств.
Ауриана была похожа на голодного волка, который день за днем рыщет в поисках добычи, оставляя на снегу кровавые следы, но ему так и не удается пока найти существо, чья смерть продлила бы его жизнь.
Поглощал ли Аристос без устали вино и мясо, или же практиковался без устали на главной арене школы, она наблюдала за ним с такой же холодной яростью, с какой взирала на языки пламени, исполняя ритуал Огня. По мере того, как день подходил к концу, сильные и слабые стороны ее противника становились границами ее мира. Вскоре она могла в совершенстве воспроизводить прыжки Аристоса. Торгильд, практиковавшийся вместе с ней, покатывался от хохота, глядя, как она это делает. В ней опять пробудились сомнения, касавшиеся святости обряда мести, но она старалась преодолеть их тем, что с еще большим упорством шла к достижению намеченной цели, поскольку теперь ей нужно было громким криком заглушать вопросы, которые постоянно звучали в ее голове. Но если у Аурианы и были сомнения, то у трех сотен хаттских пленников, размещенных в четырех гладиаторских школах Рима, их быть не могло. Когда Ауриана впервые бросила вызов Аристосу, среди них сразу же распространилось радостное возбуждение. Хотя точный день и час поединка им не был известен, они прекрасно знали, что Ауриана никогда не отступится от своего. Надежда на то, что ее руками Водан покарает изменника, буквально сводила их с ума. Их не смущало огромное превосходство Аристоса в физической силе — разве Ауриана не происходила из рода, давшего знаменитых волшебниц и героев, которые расправлялись с чудовищами? И разве она не провела однажды целое лето с Рамис, чья сила, порожденная землей, придаст ее мечу быстроту и точность, словно укусам сотен змей? Они все поголовно совершили обряд причащения к ее будущей победе, отказавшись стричь волосы. Каждый раз, когда хаттским пленникам попадалась на глаза Ауриана, они осеняли себя знаком бога войны и начинали скандировать старинный боевой клич: «Дочь Пепла, веди нас на бой!» Не успев зародиться, он мигом набирал силу и сотрясал стены коридоров школы. Создавалось впечатление, будто кто-то бьет в гигантский барабан. Стражники не понимали смысла криков и бывали ими крайне обеспокоены. Однажды, когда Ауриану вели на тренировку, ей удалось обменяться парой слов с недавно взятым в плен соплеменником и получить от него кое-какие сведения о том, что творилось на родине. Она узнала, что на том месте, где ее взяли в плен, был возведен алтарь из камня, и земля вокруг него ежедневно поливалась кровью белых овец. Витгерн, к ее изумлению, остался жив. Это он возглавлял отряды хаттских воинов, когда они пытались пересечь Рейн по начавшему таять льду и присоединиться к мятежному Сатурнину.
