— Ты, ДДТ, то есть Денис Дональдович, чисто европейский бизнесмен, а по фене ботаешь! Это как бы не по поня… то есть некультурно звучит!
Еще и по этой причине Дунья не хотела, чтобы муж ехал в Разнесенск, перемещаясь из респектабельного общества в некомфортабельное. Еще отвыкнет от аристократических манер! Но однажды муж в очень взволнованном состоянии пришел из элитного клуба, куда только вступительный взнос составлял сто тысяч евро, и рассказал, что все солидные члены клуба, а несолидных туда и не принимают, обсуждают животрепещущую новость! Российские власти наконец-то приняли судьбоносное, давно ожидаемое прогрессивной общественностью решение: отныне Государство Российское помогать будет не бедным, а богатым своим гражданам!
— Наконец-то! — лобызались от радости миллиардеры с миллионерами. — И мы дождались светлого праздника! Наконец-то главное Дело временных лет российской демократии облеклось в откровенное Слово! Слово и Дело стало единым, а Дело единства — непобедимым!
— Мне нужно срочно ехать в Россию, — уговаривал Лос-Табунос жену. — Я не знаю, в каком формате будет предоставляться помощь богатым — в виде преференций или в смысле индульгенций, только одно понимаю точно: вовремя не подсуетишься — все расхватают и разворуют другие.
— Зачем тебе новые преференции? У нас уже столько денег, что и правнукам хватит! А индульгенции вам уже выдали добрые депутаты в виде закона о сроках давности неполучения сроков. Сиди здесь и из испанского далёка — ни шагу! — строго наставляла молодая жена подержанного мужа.
— Но электорат-то мне нужно окучивать?! А то как бы выборы не про… не проиграть, — выложил козырный туз Лос-Табунос.
Тут Дунья опять вспомнила про малиновую дорожку, почетный караул, перекошенные от зависти физиономии непервых леди, ледь и ледей, и сердце ее дрогнуло:
— Ладно, поезжай. Только побыстрей все дела обделывай. Раз-два — и в президенты! По малиновой дорожке в Кремле пройдемся — и обратно в Испанию. Здесь Кремль новый будет заложен назло надменным московитам! — Дуня терпеть не могла… скажем, культурно-закушавшихся москвичей, задирающих нос перед провинциалками. — Отсель грозить мы будем националистам, экстремистам и всяким разным незарегистрированным партиям! Правь Россиею на сушах и на водах!
От предвкушения своего торжества над всеми, включая даже Анжелку Артюнянц, Дуньина голова пошла кругом в обратную сторону, она и не вспомнила, что россияне, получившие второе гражданство и отбывшие на ПМЖ за бугор, в силу возмутительней дискриминации пока еще не имеют права занять президентский пост в России! Подержанный муж обманул молодую жену! Вот старый козел! Захотелось ему на старости лет погулять без жениного присмотра, а заодно прижучить Дуниного папу за его противоправную деятельность, выразившуюся в поддержке отечественного фермерства. А таковая деятельность мало того что была противоправной, но еще и противоречила учению знаменитых экономистов. А самый знаменитый из знаменитых экономистов был так знаменит, что при виде его все восклицали восторженно «Bay!» в восхищении перед его экономической теорией, суть которой сводилась к тому, что России не нужны ни сельское хозяйство, ни промышленность, ни авиация, а нужны офисы, банки и инновации.
Вот для окончательного претворения этой теории в жизнь и полетел Лос-Табунос в Россию, в Разнесенск. Полетел с научной целью, а что получилось! Вот тебе и «Bay!». Чрезмерное увлечение наукой, как и политикой, вредит здоровью! Но и с себя часть ответственности за происшедшее Дунья не снимала. И не только с себя, но и с намагиченного петуха Пети. В последнее время, когда между супругами Дос-Артюнянцос Лос-Табунос начались разговоры о поездке господина Лос-Табуноса в Россию, Петя начал проявлять беспокойство. Но упоенная своими прекрасными амбициозными мечтаниями Дуня посчитала, что намагиченный петух недоволен малым количеством жен-хохлаток в своем гареме. Мол, у шахиншаха жен и наложниц было аж шестьсот штук, а я что, хуже?! Дунья пошла ему навстречу и выписала Пете кур со всех краев света! Каких только пород жен-красавиц у Пети теперь не было! Ну, понятно, петух есть петух, хоть и намагиченный: в зобу от радости у него дыханье сперло, и забыл он о своих магических обязанностях. Был всецело поглощен сексом! Не предупредил он Дунью об опасности, не захлопал что есть сил крыльями, не закукарекал дурным голосом. И осталась Дунья спокойно на будущих лаврах почивать, когда должна была мужа держать и не пущать! Так и получилось то, что случилось…
Глеб еще раз выразил Дунье свое соболезнование в связи с постигшей ее утратой, а потом поинтересовался, как она ладит со своим топ-менеджером Серым, не имеет ли к нему претензий? Ведь именно Серого подозревали в убийстве, замаскированном под суицид, несостоявшегося Нобелевского лауреата Стасика. Как-никак Стасик был первой любовью Дуни.
— Первая любовь не ржавеет, — вздохнула Дунья. — Но что ни делается, все к лучшему. Ну, вышла бы я за Стасика замуж, стал бы он Нобелевским лауреатом. И что? Нобелевская премия — миллион долларов. Да еще, может, какой-нибудь научный руководитель сбоку примажется. Вообще остается пятьсот тысяч! На приличную яхту не хватит. Нет уж, что случилось, то случилось, а с Серого за это взятки гладки — срок давности уже истек. И уволить я его не могу. Кругом одни бандиты, и справиться с ними может только бандит из бандитов, бандюган из бандюганов, совсем отмороженный. То есть именно такой, как Серый!
— А как поживает ваша родственница Анжела Артюнянц? — перевел разговор на менее болезненную тему Глеб.
— Артюнянцы ныне живут в Лондоне. Анжела вышла замуж за настоящего лорда. Теперь она леди Полтюдор. Приглашала меня навестить ее в фамильном замке тринадцатого века. А поместье вокруг замка занимает половину графства… забыла, как название. Что-то палеонтологическое, кажется, Мезозойшир. Господин Артюнянц на радостях, что породнился с аристократом чуть ли не королевской крови, обещал в подарок молодым прикупить вторую половину графства. И прикупает уже!
На этой мажорной ноте Глеб распрощался с молодой безутешной вдовой и, оставив ее на попечение дона Диего Сарагосы, поспешил на электричку. Скорая-то давно уже ушла, успеть хотя бы на обыкновенную!
В вагоне электрички народу было не так много. Низшее сословие ехало на работу в столицу — кто в ночную, а кто и в круглосуточную смену. Большую часть непрекрасной половины пассажиропотока составляли крепкие мужчины славянской внешности. Их профессию определить было просто. Известно, что все мужчины славянской внешности работают охранниками. Производят самый дефицитный продукт — безопасность. Жизнь такая пошла, что ни один ларек, магазин, офис, ясли, детский сад, роддом, больница и т. д. и т. п. без охранника не обойдется. Да вдобавок к нему еще и видеонаблюдение поставь! Да что там детсад! Охранника нужно приставлять к каждому и так зарешеченному окну первого этажа, на втором этаже и на крыше охрана тоже не повредит! Прекрасная половина — это санитарки, продавщицы и прочий обслуживающий персонал. Ну и садоводы обоего пола, шестисоточники.
По вагону постоянно проходили современные коробейники, торгующие с рук. Останавливались в начале вагона, прямо под табличкой «Торговля в транспорте запрещена», и громогласно рекламировали свой товар. Регулярно дефилировали нищие. Просили кто на что. Чаще всего на операцию больной маме.
— Который год здесь вижу, — заметила соседка Глеба по лавке. — Сама уже, наверное, скоро на пенсию пойдет, а все маме на операцию собирает.
Вошла шумная толпа вольных дочерей кибиток кочевых, половина с малыми детушками на руках. Вся компания каким-то неведомым образом пролезла в электричку без билетов. Когда появился контролер, сообщили, что у них на билеты денег нет и не будет. При этом так галдели, что контролер плюнул и не стал с ними связываться. Да и что он мог поделать, даже вместе с напарником, с десятком крепких молодух, закаленных спартанским образом жизни?! Не драться же с ними!
— Молодые, здоровые, а тунеядничаете! Работать надо, тогда и деньги на билет будут! — осуждающе сказал замученный садовой каторгой шестисоточник.
— Я на пенсии уже три года, а с работы не ухожу, — поддержала погрязшего в совковых предрассудках шестисоточника его попутчица, предположительно санитарка или уборщица в каком-нибудь столичном магазине, тоже от совка далеко не отъехавшая. — К пенсии подспорье, и внукам могу помочь. А вам-то, молодым, чего не работать?
— Вот вы и работайте, — резонно возразили непосредственные молодухи и, шурша длинными цветастыми юбками, вышли на станции Галаховка.
«Да, — подумал Глеб, — старое поколение до сих пор не может отрешиться от устаревших совковых норм поведения, никак не приспособятся, бедняги, к реалиям современней жизни».
