— Спасибо за беседу, — Воронов заглянул в блокнот и спросил: — Где мне Юрия Чернова найти, не знаете?
— Чего его искать? — удивленно воскликнул Коржиков.
— Надо, — раздраженно буркнул Воронов, злясь в душе на весельчака, который так легкомысленно шагает по жизни и невесть еще до чего дошагает.
— Я не об этом, что не надо, — впервые, может быть, серьезно ответил кудрявый Коржиков, — Чернов-то вот он стоит, — и указал рукой на своего собеседника.
Чернов вопросов ждать не стал. Заговорил сам.
— Слышал, чем интересуетесь. Но добавить к Колькиному ничего не могу. Со мной было дважды. Уверен — подонок какой-то промышляет. Третий раз сунется, башку отверну. Ей-ей! Вот потом меня в милиции и допрашивайте.
Он демонстративно отвернулся, как бы ставя точку в этом разговоре.
Когда Воронов, усевшись на бульварной скамье, попытался проанализировать полученную информацию, выходило, что анализировать-то и нечего. Здорово огорчало такое отношение водителей к своим пропажам...
«Неужели они действительно берут, а потом ждут — авось пронесет? Но еще не было случая, чтобы кому-то простили недостачу. Или компенсируют деньгами? Но дефицитный груз хоть и исчезает в товарном количестве, однако, слишком малыми партиями, чтобы можно нажиться на простой разнице в ценах. Главная загвоздка — зачем они это делают? Или, как говорят в Одессе: «Что они с этого имеют?» И потом, это повальное нежелание говорить о прошлом. Словно стесняются. Хотя и по-разному, как показывает опыт, себя ведут. Есть в этом нечто от обреченности. Пожалуй, следует копать в другом месте. Но где? Там, где грузят? А почему бы нет?! Все надо проверять — от и до. Хотя пломбу поставили, и дело с концом! Остальное отправителя не касается. Вот тебе и ларчик — без крышки!»
17
Звонил Станислав Антонович.
— Товарищ Воронов? Должен вас проинформировать, что поступил сигнал из ГАИ. Мишенева вчера по дороге из Курска задержали с левым грузом. Вел себя вызывающе. Ума не приложим, что с ним делать! Коллектив требует увольнения, администрация — возмещения денег, а он продолжает как ни в чем не бывало...
— С чем задержан? — переспросил Воронов, нарушая мерный поток диспетчерской речи.
— Яблоки. Две тонны яблок вез с отклонением от маршрута. Понимаете, машин у нас позарез, план огромный, и я должен подписывать ему новый маршрутный лист, но рука не поднимается. На меня наорал, сказал, что пойдет к вам. Вы уж меня извините, но как-то нездорово получается... Мишенев стал все время угрожать, прикрываясь вашим именем. Вообще, плюет на все порядки. Мы, конечно, вас уважаем, но должны будем принять и свои меры.
— Какие? — неохотно спросил Воронов.
— В короткий срок потребуем внесения денег через суд. И потом уволим как злостного нарушителя трудовой дисциплины.
— Понимаете, Станислав Антонович, я не в свое оправдание, но здесь дело, по-моему, не такое простое. И не в одном Мишеневе...
Станислав Антонович не понял или не захотел понять.
— Конечно. В том-то вся и загвоздка! Какой пример он подает другим! Коллектив работает с предельным напряжением, план сами знаете...
— Я бы попросил вас не горячиться. Он придет ко мне. Поговорим...
— Извините, товарищ Воронов. Все это похоже на потакание Мишеневу. Боюсь, что вынуждены будем проинформировать о сложившейся обстановке ваше начальство...
— Хотите сказать, Станислав Антонович, что пожалуетесь на меня моему начальству?
— Не скрою от вас, — как можно любезнее произнес Станислав Антонович. — Не столько хочу, сколько обязан это сделать. Хотя я сам с большим уважением отношусь к любому труду, кроме такого, в основе которого лежит критика чужого труда.
— Поступайте, как считаете нужным.
Алексей не успел положить трубку, телефон зазвонил вновь. Это был Мишенев. Через пять минут он сидел в том же кресле, в котором сидел в день их первого знакомства. Только сегодня Мишенев выглядел еще более растерянным. Воронов решил сделать вид, что ничего не знает.
— Случилось что? — равнодушно спросил он.
— Случилось... Меня задержали с левым товаром...
— Каким?
— Да! — Мишенев махнул рукой. — Две тонны яблок одному деду подкинул. И на пункте том ни разу не останавливали, а тут — словно специально ждали. Такой зануда инспектор попался! Всю машину осмотрел. Увидел, что пломбы нет, аж позеленел весь. Говорит, открывай машину для досмотра и деда из кабины зови.
— А пломбы почему нет? Пустой шел?
— Нет. Но груза всего тонны две было. Наши ребята часто догружают, коль левый груз подвернется...
— А пломба?
— Что пломба? Приедут — все сошлось, и баста!
— Вот почему они платят так охотно... — вслух подумал Воронов.
— Что-что? — переспросил Мишенев.
— Так, ничего... Значит, сняли сами пломбу, загрузили машину, а потом пришли ко мне жаловаться, что вас обижают?
— Я этим никогда не баловал. Если только порожняком кого подкинешь... А с пломбой — никогда в жизни. Тут жалость к деду разобрала. Сидит у дороги вторые сутки. Сам измаялся и урожай вот-вот компотом на дорогу польется...
— Значит, урожай жалко стало? — не без иронии сказал Алексей. Но Мишенев иронии не уловил.
— Добро ведь государственное. Что моя машина, что яблоки... В один карман идет.
— Сколько?
— Что сколько?
— Сколько в свой карман положили? — резко спросил Воронов.
Мишенев опешил. Лицо налилось кровью. Потом сразу же побелело.
— Я ни копейки с деда не взял...
— Кто этот дед, конечно, не знаете?
— Почему не знаю? Это и в протоколе записано. Зануда-инспектор чуть ли не как дедову бабку зовут записал. Вот его адрес. Чтоб ему, деду... — он хотел выругаться, но сдержался. И не потому, что постеснялся Воронова, как показалось Алексею, а потому, что, видно, спохватился: деда-то ругать не за что.
Алексей записал фамилию, имя, отчество и адрес деда.
— Проверять будете? — впервые за все время разговора зло спросил Мишенев.
Воронов посмотрел ему прямо в глаза, сверкавшие недобрым блеском, и столь же зло ответил:
— Буду. И немедленно. А вас попрошу моей фамилией своих делишек на работе впредь не прикрывать! Негоже это. Не забывайте, Мишенев, мы стоим с вами на разных позициях.
— Ясно, — протянул Мишенев. Он тяжело встал. И только сейчас сорвавшийся Воронов почувствовал, как жестоко обидел этого человека. Хотя и виноват он... Слова Станислава Антоновича все время вертелись на уме.
Мишенев вышел не попрощавшись. Воронов его задерживать не стал. Он позвонил Кириченко и объяснил ситуацию.
