Никогда в жизни Зуга не видел ничего прекраснее, ни одно прикосновение не вызывало в нем такого трепета – вот то, к чему он стремился всю жизнь. Теперь оправданы все лишения и потери, годы вовсе не были потрачены зря – вот оно, подтверждение его когда-то незыблемой веры в то, что дорога на север начнется в зияющем провале алмазного прииска.
Руки Баллантайна затряслись, как у дряхлого старика. Зуга с трудом открыл складной нож и выковырял из разбитой синей глыбы кусочек радуги.
Он казался каплей солнца, хотя никогда не знал дневного света.
– Алмаз Баллантайна, – прошептал Зуга, держа камень перед собой и вглядываясь в прозрачную переливающуюся глубину, словно волшебник в магический кристалл. Воображение превращало проблески света и тени в просторы заросших густой травой пастбищ, в неторопливые стада коров и вращающиеся на фоне голубого неба крылья ветряков на золотых приисках.
Его появления не ждали: он ехал так быстро, что ни одному гонцу не опередить. Оставив Радда и всех остальных на берегу реки Шаши, он поскакал вперед, ведя в поводу двух сменных лошадей и пересаживаясь на свежую, когда оседланная уставала. Лучшие скакуны из конюшен «Де Бирс» за пять дней добрались от границы Матабелеленда до миссии в Ками.
– Я Джордан Баллантайн, – сказал он, глядя сверху вниз на поспешно собравшееся на веранде семейство. Битва была выиграна без единого выстрела: Джордан вошел в дом – золотистые кудри сверкают, на губах милая, почти застенчивая улыбка – и мгновенно покорил все до единого сердца.
Привезенные подарки были тщательно подобраны, указывая на знание вкусов и потребностей каждого члена семьи.
Для Клинтона Джордан привез два десятка пакетиков семян необычных овощей и редких специй: окопник и окра, хрен и куркума, лук-шалот и мексиканский огурец. Для Робин – пакет медикаментов, включая бутыль хлороформа и сверкающий острой сталью хирургический набор в футляре. Салина получила последний томик стихов Теннисона, близнецы – пару прелестных фарфоровых собачек, у которых двигались глаза, а Кэти – набор масляных красок, кисти и письмо от Ральфа.
Дожидаясь прибытия Радда с остальным отрядом, Джордан не терял времени даром. Он помог Клинтону, так и не овладевшему искусством лозоходца, найти воду и выкопать колодец – на глубине десяти футов обнаружился чистый источник; изложил Кэти полную биографию Ральфа начиная со дня и часа рождения, – девушка ловила каждое слово, из-за многочисленных подробностей рассказывать пришлось по частям, что заняло целую неделю.
Закатав рукава, Джордан умудрялся готовить на закопченной дровяной плите невероятные кулинарные шедевры: фрикадельки и суфле, пирожные с кремом и безе, а также голландский и бернский соусы. Салина не отходила от Джордана ни на шаг, горя желанием помочь и поучиться, а он читал ей наизусть поэму Теннисона «Памяти Артура Генри Халама»:
Не сетуй, точно праздная девица,Что жизнь расшита блестками греха.Дождись: слетит пустая шелуха —Под ней давно жемчужина томится.
Салина была без ума от чар златокудрого кузена.
Джордан научил близнецов вырезать и складывать из бумаги фантастические фигуры зверей и птиц и рассказывал истории, лучше которых они не слышали с тех пор, как Мунго Сент-Джон покинул Ками.
Для Робин Джордан привез целый ворох новостей из Кейптауна. Он описал восходящие звезды на политическом небосклоне, разложив по полочкам их достоинства и недостатки. Он был в курсе последних мнений на политической арене Англии. Члены парламента, как лондонского, так и кейптаунского, часто гостили в Гроте-Схюр, и Джордан передал слухи о «диком и непостижимом старике», как королева называла Гладстона, объяснил суть проблемы гомруля – движения за автономию Ирландии, и намекнул, что либералы, скорее всего, одержат верх на следующих выборах, несмотря на провал попытки Гладстона спасти Гордона в Хартуме и вызванное этим падение популярности.
– Во время празднования юбилея королевы простой народ на улицах восторженно приветствовал Гладстона, в то время как аристократия шипела на него с балконов, – рассказывал Джордан.
Робин, которая больше двадцати лет провела вдали от цивилизации в глухом уголке Африки, не могла наслушаться племянника.
В Ками ужин обычно заканчивался с наступлением темноты, а через час все семейство ложилось спать, но с прибытием Джордана разговоры и смех порой не утихали до полуночи.
«Джордан, если мы хотим заполучить Машоналенд, то, вне всякого сомнения, должны уговорить твою тетушку помочь нам. Говорят, что Лобенгула не принимает ни одного важного решения, не посоветовавшись с доктором Кодрингтон. Ты поедешь в Ками, опередив Радда и всех остальных. Поезжай и поговори с тетушкой» – вот что сказал на прощание мистер Родс, и Джордан не чувствовал ни малейших угрызений совести, исполняя этот наказ, так как не видел в нем никакого противоречия со своим долгом племянника.
В ожидании отставшего отряда Джордан целую неделю рассказывал Робин о мистере Родсе, восхваляя его честность и порядочность, желание принести мир всему миру, объединив его под властью одного государства.
Джордан инстинктивно понял, какие качества Родса произведут впечатление на Робин, и не уставал говорить о его патриотизме, отзывчивости и сочувственном отношении к чернокожим рабочим, о противодействии выдвинутому парламентом Кейптауна закону, который позволил бы работодателям сечь своих чернокожих слуг. Только тогда, когда Джордан решил, что тетушка прониклась достаточной симпатией к Родсу, он упомянул концессию. Однако несмотря на всю подготовку, Робин яростно отвергла эту идею.
– Чтобы еще одно племя лишилось своих земель?! – воскликнула она. – Ни за что!
– Тетушка, нам не нужны земли матабеле. Мистер Родс гарантирует суверенитет Лобенгулы и обещает защиту… Я читал ваше письмо в «Кейп таймс», в котором вы выражали озабоченность набегами матабеле на земли машона. Когда над племенами машона взовьется британский флаг, их будет защищать британское правосудие… Вы ведь знаете, тетушка, что немцы, португальцы и бельгийцы, точно стервятники, собираются вокруг, и есть лишь одна нация, способная выполнить священную миссию…
Джордан выдвигал обдуманные, убедительные аргументы, вел себя бесхитростно, его доверие Сесилу Джону Родсу было трогательным и заразительным, и он все время возвращался к самому душераздирающему аргументу:
– Тетушка, вы собственными глазами видели молодых матабеле, возвращающихся из набегов на земли машона с покрытыми кровью ассегаями и связанными пленными девушками. Подумайте о том, что эти молодцы там натворили: сожженные деревни, убитые младенцы и старики, разрубленные на куски воины. Как вы можете отвергать защиту, которую мы предоставим племенам машона?
Однажды ночью, лежа в темноте на узкой кровати, Робин заговорила об этом с Клинтоном.
– Дорогая, мне всегда казалось ясным, как солнечный африканский день, что Господь уготовил этому континенту попасть под защиту единственной нации на земле, обладающей достаточной добродетелью, чтобы править во благо туземных народов, – не задумываясь ответил он.
– Клинтон, мистер Родс – еще не вся нация!
– Он англичанин.
– Эдвард Тич, пират по прозвищу Черная Борода, тоже был англичанином!
Они долго молчали, и вдруг Робин сказала:
– Клинтон, ты не заметил ничего странного в Салине?
– Она заболела? – немедленно разволновался он.
– Боюсь, что так и есть, причем болезнь неизлечима. По-моему, она влюбилась.
– Господи помилуй! – Он рывком сел в постели. – Да в кого же?
– А сколько молодых людей в настоящий момент живет в Ками?
По дороге на утренний прием больных Робин остановилась возле кухни. Вчера вечером Клинтон зарезал свинью, и теперь Джордан и Салина делали сосиски. Юноша крутил ручку мясорубки, девушка проталкивала в нее куски мяса. Ничего не видя и не слыша вокруг себя, они весело болтали, не замечая, что за ними наблюдает стоящая в дверях Робин.
