Возле внешней ограды он постоял, прислушиваясь и оглядываясь, потом перекинул пеньковую веревку через заостренные колья частокола. Осторожно, стараясь не задеть больную ногу, Сент-Джон влез наверх и посмотрел внутрь крааля: никого, только костер часовых догорает возле закрытых ворот.
Соскользнув по веревке вниз, Мунго поспешно спрятался в тени ближайшей хижины, надел рукавицы и неуклюжую маску и подобрался к ограде, окружавшей хижины королевских жен.
За долгие недели подготовки Мунго изучил женскую половину королевского дворца с вершины ближайшего холма, заглядывая через ограду с помощью подзорной трубы.
Два ряда хижин располагались концентрическими кругами, точно мишень, а в центре стояла большая хижина, украшенная переплетениями пучков травы и веревок, что выдавало ее особый статус. Догадка Мунго, что именно здесь живет сестра короля, подтвердилась: в подзорную трубу он видел, как рано утром слоновья туша Нинги появляется в дверях в сопровождении десятка служанок.
Подойдя к воротам внутренней ограды, он присмотрелся, прячась за стеной ближайшей хижины. Удача не покинула его: ассегай не понадобился, оба стражника спали, завернувшись в меховые накидки, и даже не шевельнулись, когда он переступил через их распростертые тела.
Из одной хижины доносился негромкий мерный храп какой-то толстой жены, в другой – женщина закашлялась и забормотала во сне. Мунго вздрогнул, но шага не замедлил.
Дверь в хижину Нинги была заперта. Отточенным до остроты бритвы ассегаем Сент-Джон перепилил веревки из коры. Потрескивание и шуршание под лезвием казались оглушительными. Он напрягся, ожидая окрика изнутри жилища: тишина. Отступив на шаг, Мунго обнаружил, что покрыт потом. Из-под накидки он вытащил пузыри с козьей кровью, разрезал их и плеснул вонючую сгустившуюся жидкость на дверь. Близнецы, знатоки суеверий и сверхъестественных явлений, рассказали, что токолоше всегда брызгает кровью на любую дверь, через которую проходит, – это одно из его восхитительных качеств.
Сжимая в руке ассегай, Мунго пригнулся и застыл на пороге, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку.
Костер в центре большой хижины почти догорел, позволяя разглядеть только две фигуры, свернувшиеся, словно собаки на подстилках, по обе стороны костра, а за ним – тушу принцессы, укрытую мехами. Ее храп начинался низким ворчанием готового извергнуться вулкана, переходя в высокий свист, заглушавший любой звук, который мог бы произвести Мунго, пробираясь к ближайшей служанке.
Не успела она шевельнуться, как он воткнул ей в рот кляп из козлиной шкуры, связав по рукам и ногам кожаным шнуром. Женщина не сопротивлялась, уставившись на жуткую маску выпученными глазами. Мунго связал вторую служанку, потом подошел к помосту, на котором спала Нинги.
Днем, в качестве гостя короля, он наблюдал, как сидевшая рядом с братом принцесса поглощала шампанское горшками. Сент-Джон связывал ей руки и ноги, а Нинги продолжала храпеть и покряхтывать. Только тогда, когда Мунго воткнул кляп в раскрытый рот, она завозилась, застонала и вышла из алкогольного забытья.
Сент-Джон столкнул ее с помоста, и Нинги со стуком упала на глиняный пол. Чтобы подтащить ее к служанкам, пришлось попотеть: принцесса весила фунтов триста, если не больше.
Мунго подбросил полено в костер и принялся скакать и пританцовывать вокруг пленниц, приближая жуткую маску к лицам и яростно выкрикивая угрозы на тарабарском языке. В свете костра было видно, как женщины извиваются, пытаясь высвободиться из пут, обливаясь от страха ручьями пота.
Внезапно раздался взрыв: Нинги обделалась от ужаса, и хижину наполнила вонь испражнений. Мунго набросил на пленниц меховую накидку, и они мгновенно притихли, перестав стонать и покряхтывать.
Медлить нельзя. Сент-Джон сдернул меха с помоста, обнажив решетку из переплетенного бамбука. Под ней, в неглубокой яме, теснились двенадцать глиняных горшочков. Трясущимися руками он вытащил один. Несмотря на слепивший глаза пот, Мунго разглядел поблескивание отраженного света костра в горшочке.
Взять все алмазы невозможно: такую груду не унесешь и не спрячешь. Кроме того, инстинкт предупреждал, что чем больше он возьмет, тем беспощаднее будут поиски и наказание виновного.
Мунго высыпал содержимое горшочков в сверкающую кучку возле костра и в его неверном свете выбрал самые большие и яркие камни из сотен, дразнивших подмигиваниями. Тридцать алмазов он положил в кожаный кисет, который принес с собой, привязал его к поясу, подхватил ассегай и выскользнул из хижины.
Охранники у внутренней ограды еще спали, и он беззвучно миновал их. У внешней стены Мунго снял накидку, рукавицы и маску, бросив их в ближайший костер, возле которого никого не было. Потом завалил костюм ветками – к утру от него останется одна зола. Мунго быстро поднялся по веревке, вытащил ее за собой и легко слез с внешней ограды – позади него королевский крааль тихо спал глубоким сном. Выкупавшись в прудике ниже лагеря, Сент-Джон смыл уголь и жир и нашел рубашку и штаны там же, где их оставил, – в дупле дерева возле пруда.
В хижине он склонился над Луизой, положив ледяную после купания ладонь ей на щеку, – она вздохнула и перевернулась на другой бок. Мунго чуть не расхохотался и едва не закричал во все горло от радости. Он положил кисет с алмазами под матрас и завернулся в одеяло, но так и не уснул до утра. На рассвете из королевского крааля донесся гомон суеверного ужаса: женщины визжали, мужчины вопили, подстегивая свою храбрость перед лицом духов и демонов.
– Это слишком жестоко, – с горечью сказала Робин Лобенгуле. – Хорошие короли так не поступают.
– Номуса, ты мудрая женщина, самая мудрая из всех, кого я знал, но ты ничего не понимаешь в духах и демонах матабеле.
– Я понимаю, что в мире куда больше злых людей, чем злых духов.
– Тот, кто вошел в хижину моей сестры, прилетел по воздуху: все ворота в крааль охранялись, стражи клянутся, что не смыкали глаз с заката до восхода, держа наготове ассегаи. Никто не мог пройти мимо них.
– Даже лучшие из твоих воинов могут уснуть на посту, а потом соврать, оправдывая себя.
– Никто не осмелится лгать королю. Пришелец свалился с неба и обрызгал вонючей кровью дверь хижины Нинги. – Лобенгула невольно вздрогнул. – Клянусь тощей задницей Чаки, это штучки токолоше. Люди на такое не способны.
– Разве что они принесут кровь в горшке и разольют у дверей.
– Номуса! – Лобенгула горестно покачал головой. – Моя сестра и ее служанки видели этого волосатого гиганта, черного, как ночь, смердящего, как труп, потеющего не потом, а кровью. Его глаза светились, словно полная луна, голос был похож на рык льва и клекот орла, у него не было ни рук, ни ног, а только волосатые обрубки! – Король снова вздрогнул.
– Он украл алмазы, – напомнила Робин. – На что демону алмазы?
– Кто знает? Для заклинаний, колдовства или чтобы услужить своему темному господину?
– Только люди жаждут алмазов.
– Номуса, черному человеку алмазы даром не нужны, значит украл не черный. С другой стороны, если бы белый человек вошел в хижину моей сестры, то не удовлетворился бы несколькими камешками, а забрал бы все – так устроены белые. Но если это был не белый человек и не черный, тогда кто? Только демон!
– Лобенгула, великий король, ты не можешь позволить такое!
– Номуса, в королевском краале было совершено жуткое колдовство. Злодей или группа злодеев вызвали черного демона, и мой долг короля уничтожить их. Злоумышленники должны быть найдены, и мои птички будут пировать, пока мы не избавимся от этой нечисти.
– Лобенгула…
– Достаточно слов, Дочь Милосердия, слова не заставят меня отказаться от моего намерения. Ты, твоя семья и все гости крааля должны присутствовать при справедливом возмездии.
Племени матабеле понадобилось десять дней, чтобы собраться в Булавайо. Они приходили отрядами – воины и девушки, вожди и матери семейств, двухлетние малыши и седые беззубые старики – тысячи, десятки тысяч людей. Утром назначенного Лобенгулой дня весь народ собрался в королевском краале – черный океан людей, выливавшийся за пределы огромного загона для скота.
