Эта роль, конечно, ещё возрастала в периоды весеннего таяния снегов, паводков, когда из районов, подчас возвышенных, покрывавшихся на зиму снежным покровом, с потоками талых вод сносились трупы замёрзших или провалившихся под лёд, как и в приледниковые «талики», животных. Но это означало не сезонную исключительность, а лишь сезонное увеличение переноса трупов нижнеплейстоценовыми реками.
Таким образом, можно предполагать, что этот перенос совершался круглый год, хотя бы и неравномерно. Следовательно, данный источник питания для нижнеплейстоценовых троглодитид мог быть не временным, а постоянным и более или менее устойчивым, — впрочем, со значительным диапазоном колебаний находимой тут биомассы. Но, конечно, эти троглодитиды могли обитать или скапливаться только на берегах незамерзающих рек, например, стекающих с гор. Может быть, именно поэтому мы не находим их следов у многих мест скопления нижнечетвертичных отложений костей животных в замерзавших реках русской равнины.
По мнению подавляющего большинства геологов и палеогеографов, главные реки той эпохи были очень широкими, по крайней мере, в некоторых частях своего течения, хотя в других обильные воды их теснились примерно в том же русле, как и сейчас. Правда, были и периоды усиленного отложения наносов, связанного с обеднением водного потока, может быть, с сухим климатом во время роста ледников или, напротив, во время межледникового потепления. Но эти периоды были неизмеримо короче периода полноводья и энергичной деятельности четвертичных рек, как равнинных, так и подгорных, нёсших, в общем, огромные массы воды от таявших ледников[388]. Русла рек в миндельское и миндель-рисское время подчас не вполне оформлены, разливались на огромные пространства, ниже снова концентрировались в определённых берегах. В южных широтах обильные дожди плювиального периода порождали аналогичное многоводье рек.
Эти огромные массы воды несли в себе и немалую биомассу трупов животных, собираемых ими с огромных территорий. Но в то же время трупы, как бы они ни были многочисленны, рассеивались бы поодиночке в водных просторах и не послужили бы кормовой базой для троглодитид, если бы речные дельты, отмели и перекаты не оказались аккумуляторами, как бы специальными ловушками для этих сносимых водами трупов. Тут в единой точке концентрировался если не полностью, то хоть в известной мере запас мяса, сносимый с большого пространства и, может быть, в течение долгого времени.
Есть много оснований думать, что пребывание в воде надолго задерживало начало разложения трупа. Ледниковое, а в ряде случаев горное происхождение этой воды делало её не только относительно холодной, но и относительно асептичной. Трупы животных, очевидно, консервировались здесь в такой же безбактерийной среде, какую, скажем, сейчас представляют воздух и вода в высокогорных районах, вдали от человеческого жилья, где убитая и прикрытая от хищников дичь, может лежать неделями не разлагаясь.
Как показывает И. А. Ефремов, перенос реками трупов животных осуществляется тремя способами: в плавучем состоянии на поверхности воды, во взвешенном состоянии в водном потоке и, наконец, волочением по дну. Во всех случаях передвижение определяется гидродинамическими закономерностями переноса осадков. Чем свежее труп, чем меньше он разложился, тем меньше его удельный вес и тем, следовательно, меньше требуется сила потока для его перенесения. При этом он остаётся в плавающем, взвешенном состоянии. Перенос может осуществиться на весьма далёкое расстояние, ибо дальность переноса определяется только скоростью разложения трупа. Погружение на дно потока происходит лишь на поздних стадиях разложения, но и, опустившись на дно, труп, в силу своего меньшего удельного веса по сравнению с донными минеральными частицами и большего объёма, будет передвигаться в потоке быстрее этих частиц. Однако и не разложившиеся трупы принуждены осесть на дно в том случае, когда скорость потока уж слишком сильно упала, что, например, имеет место в дельтовой области (в том числе при впадении реки в озеро), в предгорном перегибе, у пологого выпуклого берега[389].
Итак, археоантропы, селившиеся у подобных мест, имели здесь возможность использовать трупы крупных животных. Археологические исследования местонахождений показывают, что при этом они искали поблизости возвышенности, даже горы, откуда можно было очень далеко просматривать водную поверхность. Не надо ни в коем случае представлять себе этот образ питания как постоянное изобилие или как спокойное ожидание, как «пассивный» способ получения пищи, как собирательство. Это было очень сложно — высматривать, поспевать, подчас вылавливать трупы в быстрой или глубокой воде и подтягивать к берегу, одновременно защищаясь против наседавших птиц и поджидавших шакалов, песцов, а то и куда более опасных врагов.
При осмотре нижнепалеолитического местонахождения Яштух на берегу Чёрного моря я убедился, что часть каменных находок принадлежит древнему галечному пляжу, а другая часть (отличаемая С. Н. Замятиным по состоянию кремня) — возвышающимся над берегом вершинам, откуда побережье далеко и хорошо просматривалось. Сходную картину представляют многие другие местонахождения. Можно думать, что эти возвышенные места служили не только для обзора водного зеркала и берегов, чтобы вовремя успеть спуститься и, может быть, подплыть к добыче, но и для затаскивания её туда в соперничестве с разными конкурентами. Очевидно, главным врагом и конкурентом для археоантропов являлись хищные птицы, которые, может быть, даже летели за плывущим трупом, особенно прибиваемым к берегу. Но как бы эти птицы ни были многочисленны и сильны, археоантропы были достаточно крупны, чтобы совладать с этим противником. Однако они очень нуждались в гротах и навесах, как и пещерах, чтобы укрыть от этих птиц часть мяса, а также, может быть, своих маленьких детей. Действительно, они пользовались гротами, навесами и пещерами, если только могли их найти.
Но выследить и подтащить пищу, присылаемую рекой, было ещё далеко недостаточно. Около туши слона или носорога человекоподобное существо, вооружённое только своими зубами и ногтями, обречено умереть с голоду, так как не найдёт на ней места, где можно было бы прокусить или разодрать кожу и добраться до мяса. Да и оторвать кусок мяса это существо было бы не в состоянии. Только та ветвь плиоценовых высших приматов, которая не только адаптировалась к питанию сначала мозговым веществом, затем мясом, но и сжилась с таким компенсирующим новообразованием, как употребление оббитых камней, имела шанс закрепиться на такой кормовой базе и развиться в этих новых экологических условиях.
Развитие выразилось в выделении в этом последнем новообразовании и на его основе ещё одного специального новообразования: такой особой формы оббитых камней, которая известна под названием рубящих орудий или ручных рубил и чопперов.
Вся совокупность нижнепалеолитических каменных изделий может быть разбита на две части: рубила и всё остальное. Хотя в этом остальном археологи усматривают прообразы разных будущих форм орудий, всё же дифференциация здесь ещё крайне нечётка. Это примерно тот же комплекс, который предшествует появлению рубил (дошелльские орудия), который сопровождает рубила в шелльское и ашёльское время («сопровождающий инвентарь»), а изредка встречается и помимо рубил («клектон», «аморфный инвентарь» и т. п.). Этим каменным инвентарём можно проделывать разнообразнейшие операции по разрезанию мяса и сухожилий, расчленению суставов, соскабливанию мяса с костей, отделению шкуры от мяса и т. д.
Какова же функция рубил? Отразился ли в факте появления рубил тот новый источник получения мясной пищи, который был описан выше? Может ли появление рубил служить подтверждением изложенной реконструкции образа питания археоантропов?
Большинство археологов признаёт нижнепалеолитическое рубило (как и чоппер) «универсальным орудием». Однако это не увязывается с его фиксированной формой, говорящей о строго определённом характере движения. Для обработки дерева ни этот характер движения, ни форма рубила не подходит. Правда, С. А. Семёнов с сотрудниками показали, что возможно с помощью рубила изготовить примитивную деревянную дубинку, обрубая у небольшого вывороченного из земли дерева ветви и корни. Но они не задумались над тем: нельзя ли достичь того же просто сильными руками, а главное — дубинки-то эти вымышленные, они недоказуемы. Да, как видим, они вовсе и ни к чему были этим падальщикам. К тому же рубило явно не приспособлено для нанесения боковых или косых ударов, оно годится лишь для удара остриём сверху вниз. Бессмысленно предположение о его назначении для выкапывания чего-либо из земли. Догадка, брошенная вскользь П. П. Ефрименко и некритически повторенная несколькими авторами, будто рубилами разбивали гнилые пни для добывания личинок, основана на недоразумении: низкие пни, привычные нашему глазу, это дело рук человека, в природе же, например, в тайге, деревья либо переламываются на более или менее значительной высоте, либо падают выворачивая корни.
