В сочинениях всех палеонтологов, занимавшихся изучением указанных скоплений костей ископаемых животных, есть один пункт, который, как кажется, поддаётся критике. Это — мнение, что массовые скопления костей в местах таких захоронений обязательно подразумевают предшествующую массовую гибель животных от каких-то экстраординарных, катастрофических причин — эпидемий, наводнений и т. п. Иногда это было, несомненно, так, о чём говорят некоторые наблюдения нашего времени. Вот картина, описанная Ч. Дарвином в Аргентине во время его путешествия на корабле «Бигль». В аргентинских пампасах хищники малочисленны, при засухах стада диких травоядных, а также и домашний скот, брели к болотам и рекам. «Один очевидец передавал мне, — писал Дарвин, — что скот тысячными стадами бросался в реку Парану, но истощённый от голода, был не в силах выкарабкаться на илистые берега и тонул. Рукав реки, протекающей у Сан-Педро, был до того переполнен гниющими трупами, что, как говорил мне капитан одного судна, по реке нельзя было плыть из-за вони. Без сомнения, в реке погибали таким образом сотни тысяч животных; их разложившиеся трупы видели плывущими вниз по течению, и многие, по всей вероятности, погрузились на дно залива Ла-Платы». Это наблюдение, говорил Дарвин, может пролить свет на ставящий геологов в тупик вопрос — почему иногда находят погребёнными вместе огромные количества костей разнообразных животных[385]. Ныне геология породила особую дисциплину об этом — тафономию. Но мы не знаем, на чём следует сделать акцент в сообщении Дарвина: на исключительности данной ситуации при редких засухах или на регулярности, может быть, даже стойком характере описанного явления. В других случаях наблюдения прямо говорят об экстраординарных обстоятельствах. Вот сообщение, невольно вызывающее ассоциацию с находками костей питекантропов среди множества останков других четвертичных животных на о. Ява. В 1852 г. произошло извержение вулкана Клут в восточной части этого острова. По словам очевидцев, огибавшая вулкан большая судоходная река Бронтас вздулась и высоко поднялась, — в её воде было много вулканического пепла, пемзы, цвет воды стал чёрным. Река несла массу сваленного леса, а также трупов животных, в том числе буйволов, обезьян, черепах, крокодилов, даже тигров, так что под напором всего этого был сломан большой мост[386].
Но какой характер носило накопление животных трупов в четвертичное время? На этот вопрос косвенно отвечает основатель тафономии И. А. Ефремов: постепенное накопление животных останков в озерах, болотах, дельтах рек не играло заметной роли в образовании более древних костных скоплений, т. е. там чаще действовали чрезвычайные обстоятельства вроде эпидемий и мора. Напротив, именно постепенное накопление приобретает всё большее значение для молодых геологических периодов — для верхнего кайнозоя и четвертичного периодов[387].
Однако при конкретных исследованиях над умами учёных всё же тяготеет стремление к поиску каких-либо нерегулярных, исключительных причин для истолкования и этих молодых, четвертичных костных скоплений. Сам И. А. Ефремов, в особенности же Н. К. Верещагин, специально анализировавший четвертичные речные захоронения русской равнины, не отказываются от поисков экстраординарных факторов массовой гибели животных, включая в число этих факторов половодья и периодические наводнения. Для нас очень важно проверить, необходима ли такая гипотеза, так как, если поступление трупов животных в воды рек и их оседание на речных дельтах, отмелях, косах, возможность их вылавливания у низких берегов и на мелководных перекатах носило узко сезонный или совершенно спорадический характер, оно не могло доставить постоянной базы питания археоантропам и служить постоянной основой их связи с данными биотопом.
Но почему мы должны представлять себе смерть в природе как экстраординарное явление? Мы уже говорили, что смерть столь же необходима, как и жизнь, и что число умерших особей в конечном счёте равно числу родившихся. Не забывают ли об этом палеонтологи, когда, видя кладбище, они обязательно ищут какую-то катастрофу?
Несомненно, побудительной причиной таких поисков служит то, что само образование кладбищ имеет разную интенсивность в разные эпохи. Но это различие может быть объяснено рядом причин, и в первую очередь сменой факторов смерти, так сказать «нормальных» для той или иной палеонтологической эпохи. По данным Н. И. Николаева и Н. К. Верещагина наиболее мощные костеносные линзы в речных отложениях и в коренных руслах рек русской равнины залегают в слоях миндель-рисского, но в западноевропейских реках они относятся также к миндельскому и гюнц-миндельскому времени.
Нам интересны те из факторов, которые сближали акт смерти с реками и вообще водными потоками. Впрочем, выразимся точнее. Палеоэкология требует, согласно Р. Ф. Геккеру, особенно при изучении наземных позвоночных, уметь различать, во-первых, место обитания организма, во-вторых, место его захоронения и, в-третьих, место его смерти. Иными словами, место смерти может не совпадать ни с обычным местом жизни, ни с местом захоронения, например, отложениями речных дельт, куда его останки могут быть снесены водой.
Реки отнюдь не являются основным местом обитания крупных млекопитающих, но они посещают реки для водопоя, переплывают их при кормовых кочёвках, находят в них убежище от жары, насекомых и отчасти от хищников, ибо хищники, хотя и умея плавать, уже не способны к нападению находясь в воде; для слонов струя воды из хобота служит серьёзным средством обороны. Но, будучи животными сухопутными, они относительно чаще и гибнут, находясь в чуждой стихии, т. е. в такой, к которой менее адаптированы. Особи слабые, больные, стареющие, так же как молодые, легко отстают от стада, переплывающего реку, и гибнут. Это наблюдается ныне в стадах северных оленей и сайгаков, теряющих некоторый процент поголовья при переправе через реку. Реки же раннечетвертичного времени имели подчас несколько километров и даже десятков километров ширины. Реки в этом случае играли роль важнейшего фактора естественного отбора, роль беспощадного истребителя части поголовья, т. е. ту роль, которую теперь всё меньше выполняли хищники. Крупные, тяжеловесные раннеплейстоценовые травоядные также легко увязали в речном иле при спуске на водопой и купанье, тем более трудно им было выбраться на крутой берег после водопоя, купанья или переправы.
Особо надо отметить гибель животных в зыбкой болотистой почве, по которой надо было пробираться к водопою. Классическую картину представляет проанализированное мною на месте нижнепалеолитическое местонахождение Вертешсёллеш в Венгрии. Здесь на глинистой почве отпечатались следы разных крупных животных, пробиравшихся к ручью, а также и следы археоантропа вместе с его кремневой утварью. Кости животных расколоты им, и скелеты расчленены на некотором пространстве по обе стороны бывшего ручья, но в самом русле скелеты лежат нетронутые и кремневых изделий не встречается. Это значит, что археоантроп использовал трупы тех, кто погибал, увязнув в заболоченной низине, но не мог добраться до тех, кто пошёл на дно в более глубокой части.
Трупы животных, погибших в болотных трясинах подобным образом, несомненно, тоже в немалой части оказывались в реке, ибо каждый ливень поднимал уровень воды во всех этих лужах, болотах, озерцах; тогда трупы всплывали, а стоки вод, уж не говоря о половодьях и ливнях, сносили их в реку вместе с разнообразными другими наносами. Так река постоянно собирала немалую часть погибших той или иной ненасильственной смертью животных, причём не только со своих собственных берегов, но и со всего своего бассейна или водосбора, т. е. ограниченной водоразделами территории, сток с которой направляется в главную реку и в её притоки. Реки играли роль превосходных мусорщиков природы.
Эта роль, конечно, ещё возрастала в периоды весеннего таяния снегов, паводков, когда из районов, подчас возвышенных, покрывавшихся на зиму снежным покровом, с потоками талых вод сносились трупы замёрзших или провалившихся под лёд, как и в приледниковые «талики», животных. Но это означало не сезонную исключительность, а лишь сезонное увеличение переноса трупов нижнеплейстоценовыми реками.
Таким образом, можно предполагать, что этот перенос совершался круглый год, хотя бы и неравномерно. Следовательно, данный источник питания для нижнеплейстоценовых троглодитид мог быть не временным, а постоянным и более или менее устойчивым, — впрочем, со значительным диапазоном колебаний находимой тут биомассы. Но, конечно, эти троглодитиды могли обитать или скапливаться только на берегах незамерзающих рек, например, стекающих с гор. Может быть, именно поэтому мы не находим их следов у многих мест скопления нижнечетвертичных отложений костей животных в замерзавших реках русской равнины.
