Иногда хотелось вырвать собственный язык, потому что он жил, казалось, своей жизнью и никак не хотел подчиняться мозгу. Выйти на улицу и биться головой о стену. Ну зачем я провоцирую Влада?
На красивом лице не отразилось никаких эмоций. Он сухо кивнул и вновь отвернулся.
Выйдя за дверь, я сжала кулаки и отругала себя за глупость. Снег падал на темный влажный асфальт и тут же таял, превращаясь в противную жижу. Идти по ней было неприятно, ноги разъезжались, и я старалась ступать осторожнее. Глеб небось еще и на мотоцикле. Как домой возвращаться будем — ума не приложу!
Полупустая маршрутка окутала уютом, в наушниках заунывно пел Клаус Майне, а мне хотелось плакать. Едва сдерживая слезы, я смотрела в окно на мелькающие фонари, лесополосы и несущиеся навстречу автомобили.
Уехать бы далеко. Хоть бы путь до Липецка никогда не заканчивался! В дороге я как бы между прошлым, полным надежд, и будущим, маячившим на горизонте жестокой правдой.
Надоело!
Я подняла воротник и закрыла глаза, полностью погружаясь в чарующий перебор гитарных струн и приятный вокал. Осторожно стерла одинокую слезинку со щеки. Вспомнила прошедший день — прикосновения, поцелуи, ласки. Зачем он был?
На гаражах мозг взорвала музыка, громкие разговоры и хохот. Люди приехали оторваться, повеселиться от души. Сотня неформатно одетых людей, пиво, рев мотоциклов.
Что я здесь делаю?
Глеб, увидев меня, улыбнулся, помахал рукой. Я покачала головой, поманила его и отошла подальше от шума. Веселиться совершенно не хотелось, да и нужно было поговорить с другом. Оттягивать дальше, мало того, что не имело смысла, но и становилось опасным.
— Что‑то случилось? — спросил он, подходя и отряхивая с темных волос снег. Никогда не носит шапку. Что за привычка?
— Влад знает, — мрачно поведала я.
Облокотилась о высокий ветвистый клен и подставила лицо падающим снежинкам. Они скатывались по щекам, как слезы, но облегчения не приносили.
— Знает что?
— О нас. О том, что… — Я замолчала.
Глеб встал рядом и глубоко вздохнул.
— Зачем рассказала? — спросил почти безразлично, но я ощущала — там, в глубине грудного голоса, послышался трепет, и мне это совершенно не понравилось.
— Я не рассказывала. Думала, ты. Или кто‑то, кому ты сказал.
— Я на идиота похож? — Глеб оттолкнулся от шершавой опоры, отошел на несколько шагов, накрыл руками голову.
— Ты никому не говорил? Тогда как…
— Это неважно сейчас! — рявкнул он, и я вздрогнула. На его всегда немного насмешливом саркастичном лице явно проступал страх. Не трусливый, лебезящий, заставляющий бежать, пригибаясь и оглядываясь на каждую тень. А чистый, пропитанный волнением и предчувствием беды. — Уезжай.
Ну, вот, снова. Сколько раз мы будем возвращаться к этому? Их вражда — нечто необъяснимое, выросшее из ничего, но увеличивающееся с каждым годом. Только теперь я поняла, что имела в виду Маргарита. Мое общение с Глебом, как лакмусовая бумажка, проявляет весь негатив между ними. И как катализатор — потому что усиливает.
— Я знаю, ты не любишь Влада… — Я вздохнула, потерла пальцами виски. Как же хочется не думать! Не предполагать, не теряться в сомнениях. Расслабиться и проживать каждый день, а не существовать в нем. Замечать радостные мелочи — изменение времен года, закаты, рассветы. Уехать на неделю на море и греться на горячем песке, доверив лодыжки ласковым волнам. Убежать из этого ада. Очнуться. — Но он не станет убивать меня. Другую девушку — да, могу предположить… И это ужасно! Я даже не знаю, как помешать… что тут можно сделать.
— Не лезь в это. Просто… уезжай. У меня есть друг, у него домик в Испании…
— Глеб, какая к черту Испания?! — выкрикнула я и закрыла лицо руками. Опустилась на корточки, изо всех сил стараясь не разреветься. Казалось, небо давит на плечи свинцовой массой снеговых туч. И скоро раздавит меня. Бежать некуда, укрыться негде от щемящей, разрушающей душу ржавчины — тоски. Наверное, так всегда, когда держишь в руках то, о чем мечтал, а потом понимаешь, что оно не твое. — И так фигово. Не заставляй меня поверить… Я же не смогу тогда… не смогу…
Глеб присел рядом, обнял и прижал к себе. Я уткнулась носом в пропахший костром и сигаретным дымом рукав, стараясь удержаться в реальности, не дать разочарованию сожрать меня изнутри. Я сильная. Я выдержу!
— Поля, прошу, уезжай… — прошептал он сдавленно и поцеловал меня в макушку. Я подняла голову, окончательно убеждаясь в подозрениях. Он не отстранился, не смутился — смотрел в глаза пронзительно, резко. Я уже видела такой взгляд однажды и больше видеть не хотела. Высвободилась и встала, обнимая себя за плечи.
— Ты обещал мне!
— Обещал что? — непонимающе спросил он.
— Мы друзья, и та ночь…
Нет, нельзя так! Я не спросила Влада о нали, не выяснила на счет нас, теперь боюсь говорить с Глебом. Хватит бегать от проблем, они от этого меньше не станут. Подула на окоченевшие от холодного октябрьского ветра руки.
— У тебя есть чувства ко мне? — спросила осторожно. — Я имею в виду…
— Спрашиваешь, влюбился ли я в тебя? — с иронией закончил Глеб вопрос. — А разве это имеет значение?
— А разве нет? — Я повернулась и посмотрела на него в упор — так, чтобы не было возможности юлить и изворачиваться.
— Нет, — твердо ответил он. — Сейчас я об этом вообще не думаю.
— Сейчас?
— Забей, Полевая! Думай о безопасности. Собственной, в первую очередь.
— Я никуда не поеду! — упрямо заявила я и для пущей убедительности сложила руки на груди.
Влад, конечно, мстительный, но он ни за что не станет проводить ритуал. Не потому что любовь ко мне или наши прошлые отношения станут помехой. Проклятие не позволит. Вестар сам признался, что думал об Уне, как о варианте, но не смог. Значит, и Влад не сможет.
Но, несмотря на браваду, кошмарный сон поубавил энтузиазма, явив мне Орма с занесенным ритуальным ножом, и никакие слезы и мольбы не трогали его холодное, алчное существо. Предводитель Запада торжествующе проводил острием по моим запястьям, и я завороженно наблюдала, как тонкие струйки крови бегут по коже, стекают вниз и впитываются в землю.
— Видишь, — говорит Орм, — твоя кровь — жизнь!
В том месте, куда выливалась жидкость из моих вен, земля вспухала и тут же вспарывалась тонкими побегами. Они тянулись к солнцу, росли на глазах, а затем на каждом из них распускался нежно — белый бутон.
— Жизнь, — шепчет уже другой голос, я поднимаю голову и встречаюсь с лучистым взглядом зеленых глаз.
