— Лежи спокойно, Полина.
Ага, сейчас! Впрочем, мои трепыхания мало что изменили. Немного сползла влево, но все так же осталась накрепко привязана к камню. Скользнула взглядом вниз и поняла, что в пол вбиты железные пруты, загнутые на концах, к которым и привязаны веревки.
Безысходность накрыла сразу же, а за ней пришла паника. Попыталась пошевелить пальцами рук — получилось. Тут же ощутила противную липкость на ладони. Сколько я уже тут лежу? Без сознания, с порезанными запястьями.
— Что же ты творишь? — прошептала, глотая горячие слезы, но ответа уже не ждала. Его и не было. Влад снова опустил голову и продолжил шептать свои заклинания.
Ну, вот и все. Тут я и умру. Не будет меня, проклятия, противоречивых мыслей и боли. Не будет обид. Страха.
Ничего не будет.
Постепенно на смену панике приходило спокойствие. Я так устала… Нужно просто закрыть глаза и уснуть. Закрыть глаза…
— Вермунд, ты совсем слетел с катушек? Какого черта ты делаешь вообще?!
Голос Глеба доносился откуда‑то издалека, сквозь плотный морок обволакивающего сна. Глаза открывать совершенно не хотелось, как, впрочем, двигаться и говорить. Но страх — не за себя, с собой я уже успела попрощаться и смириться — за Глеба заставил сделать над собой усилие. Мир дернулся, завращался, и я зажмурилась, пытаясь сфокусировать взгляд на примчавшемся спасти меня друге.
— Уходи. — Воздух со свистом вырвался из легких, бронхи жгло огнем. — Глеб, прошу…
— Тебе лучше послушать ее, — спокойно сказал Влад.
— Я никогда никого не слушаю, — упрямо произнес Глеб. Я, наконец, рассмотрела его. Растрепанный, бледный, глаза лихорадочно блестят. Правый рукав закатан, в руках нож. — Я не могу войти, но могу тебя выманить. Своей кровью.
— Не можешь, — ответил Влад. — Круг защищает меня. Единственное, что ты можешь сделать…
— Я отрекаюсь! Отрицаю свою принадлежность к атли, клянусь великими духами воды, земли, воздуха и огня, не возвращаться в этот священный круг.
Воздух вокруг меня сгустился, потемнел. Лавина покатилась с горы — не остановить. И я в этой лавине. Теряю — кровь, доверие, любимого, друга.
— Нет… — прошептала пересохшими губами, но Глеб не услышал.
— Не защищать. Не драться за атли. Не молиться с ними. Отныне я сам по себе. Я не отвечаю за то, что будет после моего ухода. Не желаю больше таинства, которое дает мне эта принадлежность. Я отрекаюсь от атли…
Он тяжело дышал и смотрел прямо на Влада.
Секунда. Две.
А затем крепче зажал в руке нож и сделал шаг вперед. В круг.
Я закрыла глаза и провалилась.
Глава 30. Второй шанс
Нет! Вытолкнуть себя из сновидения, бороться!
Я застонала, шевельнулась, выныривая из темноты, в которую так упорно затягивало. Уцепиться за что‑то: звуки, запахи, образы — без разницы. Сфокусировала взгляд на Глебе, хотела окликнуть, затем передумала. Зачем лишать его преимущества — я больше не знала, чего ждать от Влада, тем более, сейчас.
Глеб сказал что‑то, но я не разобрала слов. Разозлилась на себя — лежу здесь, как тряпка, когда мой друг там борется. Один против сумасшедшего — того, кого я считала близким…
Черта с два!
Звуки обрели некую закономерность, сложись в слова, слова — в предложения.
— Думай, Измайлов, — улыбнулся Влад. — Можешь попробовать убить меня, но время работает против тебя. Используй нож по назначению.
— О чем ты? — насторожился Глеб. Остановился на полпути, насупился.
— Разрежь веревки, Глеб!
— Но я же… мне нельзя… — Он выглядел в тот момент, как маленький растерянный мальчик, которому есть что терять, и он не знает что делать. Полу — плачущий, ведомый. Стоящий на распутье воин, нарушивший один закон, но не готовый нарушить остальные. Влад оставался уверенным, в то время как Глеб сомневался все больше.
Нет, не верь ему! Не поворачивайся спиной! Хотелось кричать, драться, но тело больше не подчинялось мне. Впрочем, я все равно была связана и не смогла бы помочь.
— Ты же сам сказал, что никого не слушаешь, — произнес Влад спокойно. — Как думаешь, почему именно ты здесь?
В ушах гулко стучал замедлившийся пульс — словно отсчитывал последние секунды. Слишком слабый — наверное, много крови вытекло…
Глеб колебался.
Тук — тук.
Тук… тук…
Еще секунда…
Посмотрел на меня отчаянно, почти обреченно. Бедный мой дружочек! Если б я послушала тебя… если бы… я…
Он метнулся ко мне. Решительный. Готовый бороться со всеми бедами мира, чтобы спасти, вырвать из теплых, уютных объятий смерти безрассудную дурочку. Жаль, что смерть нельзя победить… Жаль, иначе я, непременно боролась бы.
Только вот зачем?
Сквозь пелену тумана — молочно — белую, почти непроницаемую — прослеживались мелькающие образы. Синие глаза Глеба — совсем близко, и вот я уже не чувствую натяжения веревок, руки безжизненно свисают, я все еще ощущаю, как струится кровь… Или это только кажется?
— Там в сумке бинты, — расплывчатым эхом донесся откуда‑то издалека голос Влада. — Перевяжи крепко выше локтя. Это даст тебе минут пятнадцать — двадцать.
— Зачем?
— Действуй, Измайлов. И уходи. — Он сделал паузу, а затем добавил сдавленно: — Началось!
Остальное я помнила смутно. Движение. Я то проваливалась в серую ватную массу, то выныривала в наполненную головной болью и резкими звуками реальность. Кто‑то вел машину, а я лежала на заднем сиденье у Глеба на руках, он гладил по голове и шептал:
— Только держись, Полевая, только живи!
— Зачем? — спросила я безразлично. Если бы могла перестать дышать, уже давно бы сделала это. Разве нужна жизнь, полностью пропитанная предательствами? Разве могу я идти, постоянно проваливаясь в ямы, выбираясь и снова падая? Существование, похожее на зыбучие пески — чем больше пытаешься выбраться, тем больше затягивает. И ты понимаешь, что бороться бесполезно… Так не лучше ли сдаться? — Я не хочу…
— Чушь! — выкрикнул Глеб, и на мне лицо упали теплые капли. И в этот раз я знала, что это не кровь. Это слезы — его слезы. Но ведь Глеб Измайлов никогда не плачет! — Думаешь, я сделал это напрасно?!
Он тряс меня, прижимал к груди, снова тряс, словно мог таким образом добавить жизни моему почти мертвому телу. Бедный, бедный мой дружочек… Разве можешь ты понять, что мне теперь это ни к чему? Все точки на местах, для многоточий места нет. Тетрадь закончилась, и пора уходить. Отпустить, не цепляться за мир, которому не нужна.
