И это было совсем не то, что чувствовать себя чемпионом по культуризму. Миллионы зрителей должны были увидеть фильм, в то время как в зале на крупнейших соревнованиях собиралось не больше пяти тысяч поклонников культуризма, и телевизионная аудитория не превышала одного-двух миллионов. Теперь же все было по-настоящему большое. О «Конане» должны были написать в журналах, посвященных кино, о «Конане» должен был появиться материал в разделе «Календарь» в газете «Лос-Анджелес таймс», журналы и газеты по всему миру должны были писать о нем критические статьи, анализировать фильм – и спорить о нем, поскольку то, что замыслил Милиус, было чересчур жестоким.
В конце декабря, встретив Рождество вместе с родителями, Мария приехала ко мне в гости на несколько дней. Это дало мне возможность познакомить ее со съемочной группой и актерами, чтобы у нее не возникло мысли, будто я бесследно исчез с лица земли. Она повеселилась, увидев, что я уже собрал здесь целую группу своих друзей из мира мускулов – не только датчан, но и Франко, которому мне удалось устроить эпизодическую роль.
Я был очень рад тому, что Мария уже уехала, когда мы через неделю наконец приступили к съемкам. В первой же запланированной сцене за безоружным Конаном, только что освободившимся из рабства, гонится по каменистому плато стая волков. Он спасается от них, забираясь на скалы, где случайно натыкается на вход в гробницу, в которой хранится меч. Готовясь к этой сцене, я ежедневно по утрам работал с волками, чтобы перебороть страх. На самом деле роль волков исполняли четыре огромных немецких овчарки, однако Милиус, ни словом не предупредив меня, попросил постановщика трюков отобрать животных, в чьих жилах текла волчья кровь. На его взгляд, это должно было добавить реалистичности.
– Мы все точно рассчитаем, – заверил он меня. – Ты уже будешь бежать, когда мы только спустим собак, и они просто не успеют пересечь поле и настигнуть тебя, прежде чем ты заберешься на скалы.
Утром в день съемок на спину к медвежьей шкуре, надетой на меня, пришили мешочек с сырым мясом, чтобы привлечь собак. Камера заработала, и я пустился со всех ног через поле. Однако инструктор спустил собак слишком рано, до того, как я успел отбежать на достаточное расстояние. «Волчья стая» настигла меня прежде, чем я взобрался на скалы. Они схватили меня за штаны и стащили вниз, и я упал на спину. Я попытался встать и сбросить с себя медвежью шкуру, но упал в терновник. Наконец инструктор подал команду, и собаки застыли вокруг меня, пуская слюнки.
Я лежал, утыканный шипами; из раны, полученной при падении на камни, сочилась кровь. Но в Милиусе не было ни капли сострадания. «Теперь ты видишь, каким будет фильм, – сказал он. – Вот через что пришлось пройти Конану!» Я ушел накладывать на рану швы, а когда мы встретились с режиссером за обедом, он пребывал в приподнятом настроении. «Мы сняли эту сцену. Начало получилось великолепным», – сказал он. На следующий день мне снова пришлось накладывать швы после того, как я рассек лоб, прыгнув в озеро среди скал. Когда Милиус увидел кровь, он воскликнул: «Кто наложил этот грим? Это же просто прелесть! Не отличишь от настоящей крови». Он не желал думать о том, что будет с фильмом, если я покалечусь или вообще погибну. Но, разумеется, никаких дублеров у меня не было, поскольку было бы очень непросто подобрать кого-нибудь с таким телом, как у меня.
Остаток недели был посвящен сложным батальным сценам из заключительной части фильма. В мастерской под Мадридом техники соорудили зал Людоеда из горного храма Талсы Дума. Снаружи мастерская представляла собой большое унылое двухэтажное здание из гофрированного железа, окруженное неухоженными автостоянками и палатками, с грубой табличкой «Конан», выведенной красной краской. Но, попав внутрь и пройдя через отделения грима, костюмов и реквизита, человек оказывался в буйной роскоши каннибальского культа змеи. Зал Людоеда представлял собой помещение с высоким потолком, мраморными террасами и лестницами, освещенными факелами и завешенными дорогим атласом и шелком, где в окружении своих спутников лежали на мягких подушках обнаженные женщины, предаваясь мечтам и сладостной дреме. Посреди зала возвышалась колонна из серого с розовым мрамора высотой двенадцать футов, с высеченными наверху четырьмя огромными змеями. Прислужники обносили пирующих кушаньем из бурлящего котла, в котором можно было разглядеть отрубленные человеческие руки и другие части тел.
По сценарию Конан, Валерия и Субатай врывались на эту оргию, перебивали стражников и хватали блудную принцессу, подпавшую под чары Талсы Дума. Разумеется, стражники были нечеловеческими тварями, некоторые в масках рептилий, а я был обнаженным по пояс, с лицом и грудью, разрисованными наводящими страх черными полосками, похожими на зигзаги молний. Сандаль и Джерри также были раскрашены полосами. Для нас было наслаждением наконец применить в деле навыки обращения с оружием, и Милиус с удовлетворением снимал десятки дублей.
В промежутках между дублями кинодекорации наполняются громким шумом: все что-то говорят, грохочет реквизит, суетятся рабочие. На четвертый день мы приготовились снимать сцену в личных покоях Талсы Дума, высеченных высоко в стене зала Людоеда, и тут кто-то сказал: «Здесь Дино». Весь гомон разом стих. Я посмотрел вниз, и там, у широкой лестницы, в нише, в окружении обнаженных девиц был наш легендарный продюсер, решивший впервые присутствовать на съемках. Де Лаурентис был одет с иголочки: изящный костюм и красивое кашемировое пальто, которое он, как истинный итальянец, набросил на плечи подобно накидке.
Он постоял, озираясь по сторонам, после чего полез по лестнице к нам. Ступенек было не больше двадцати, но мне показалось, что их как минимум сто, поскольку поднимался Дино очень долго. Я смотрел, как он становится все ближе и ближе, оставляя обнаженных девиц позади. Наконец Дино поднялся наверх и направился прямо ко мне.
– Шварценеггер, – сказал он, – ты настоящий Конан.
После чего развернулся и, не сказав больше ни слова, спустился вниз и уехал.
Милиус стоял у камеры, микрофоны были включены. Он подошел ко мне.
– Я все слышал, – сказал он. – Ты хоть понимаешь, что это самый большой комплимент, какой только можно услышать от этого типа? Сегодня утром он просмотрел то, что мы наснимали за три дня, и поверил в успех.
Я почувствовал, что этими словами Дино сообщил мне, что забыл обиду четырехлетней давности, когда я обозвал его коротышкой. С этого момента он приблизительно раз в месяц приезжал в Испанию и приглашал меня к себе в гостиницу на кофе. Короче, наши отношения потеплели.
