— Уходите? — спросил Бэрд. — А нам столько всего надо обсудить!
— Меньше всего нам хочется здесь оставаться. — В руке человек держал портативную рацию вроде тех, какими пользовались охранники до того, как прежний мир полетел в тартарары. — Вам конец, КОГ. Мы хотим оказаться подальше от вас, пока еще можно.
Он ушел, разговаривая с кем-то по рации. Бэрд услышал что-то насчет «восемнадцати ноль-ноль, завтра на закате» и «сбора на кораблях».
Значит, они действительно уходили. Это было уже что-то. Бэрд подумал, что ради этого стоило немного изменить карту острова.
Утром он посмотрит, как теперь выглядит берег.
Вектес, южное побережье, на следующий день
Однажды он умрет, и все это дерьмо закончится. Хоффман обнаружил, что с нетерпением ждет этого дня.
Он высунулся из дверцы «Ворона» и оглядел изменившуюся береговую линию так внимательно, словно никогда прежде ее не видел. Гранитные утесы, образовывавшие западную границу военно-морской базы, ушли под воду, открыв туннели в скале, похожие на пчелиные соты; над водой, на оставшихся кусках скалы, торчали остатки стен.
Древние орудия исчезли. Они лежали сейчас где-то глубоко под пенными волнами. Хоффману на миг вспомнился Анвегад, и ему стало любопытно, цела ли еще батарея Кузнецких Врат. Он решил, что, скорее всего, цела.
Сегодня он потерял третью часть базы. Но по крайней мере большинство кораблей в восточной части гавани еще держались на плаву.
«Если нам понадобится снова бежать — сможем мы бежать или нет?»
Один из авианосцев класса «Гнездо ворона», «Дальелл», выглядел таким же покойником, как Председатель, в честь которого был назван. Он накренился набок и клевал носом. Хоффман заметил сновавших по палубе солдат и моряков, пытавшихся спасти корабль; аварийная помпа на корме выплевывала за борт воду.
Однако самое глубокое отчаяние у него вызывал вид земли, занятой палатками. Только что здесь был растущий город, временные жилища постепенно сменялись надежными, прочными зданиями, а сейчас местность выглядела как после удара «Молота».
«Я уже все это видел. И не думал, что смогу снова вынести подобное зрелище. Но снова…»
Улицы еще просматривались — аккуратная сетка, начинавшаяся у стен базы, тянулась в сторону сельской местности и полей, существовавших до прибытия граждан Хасинто. Почти половина новых домов оказалась уничтожена. На их месте были груды обугленных бревен.
«Но на этот раз люди выжили. Это не Эфира. Дома можно восстановить».
— Черт, сэр! — Митчелл, стоявший рядом с ним, тоже смотрел вниз. — Сколько еще вот такого они смогут вынести?
Хоффман привык говорить ободряющие слова и обрушиваться на тех, кто впадал в уныние. Главное — это боевой дух. Это не иллюзия. Во время кризиса потеря воли и желания идти дальше означает смерть. Но он сейчас просто не мог заставить себя произнести нужные фразы, потому что сам в них больше не верил.
Адмиралтейство было в безобразном состоянии. Оно не сгорело, но ударная волна снесла крышу и выбила все стекла. Ветер гонял по улице бумаги. Однако люди все-таки находили силы выполнять работу. Хоффман должен был ощутить гордость за сограждан при виде стройных цепочек солдат и горожан, которые переправляли оборудование и припасы из разрушенного здания на уцелевшие склады. Но вместо этого сердце его наполнилось горечью.
Он напомнил себе о том, что на каждую катастрофу ему полагалось только пять минут отчаяния и негативных мыслей, затем следовало возвращаться в реальность и выполнять свой долг. Необходимо, чтобы люди видели: у него все под контролем.
— Мне нужно вниз, — сказал он. — Посадите меня на площади, Соротки.
— А что с тем пацаном и его папашей? — спросил Митчелл. — Ну, вы меня поняли — террористы.
Новый чудовищный противник заставил его совершенно забыть о старых врагах.
— В последний раз, когда я этим интересовался, — ответил Хоффман, — они сидели в изоляторе.
— Я потому спрашиваю, сэр, что из изолятора получился живописный волнорез.
На Хоффмана вновь нахлынуло то неприятное, тяжелое чувство; на мгновение в мозгу промелькнула мысль: «Получили по заслугам, сволочи!» — но тут же сменилась мыслью о том, каково это — сидеть в запертой камере, не имея возможности бежать во время катастрофы. «Неужели я сочувствую этим ублюдкам?» Однако он в этом сомневался. Он подозревал, что это снова говорит чувство вины за то, что он когда-то бросил Маркуса на растерзание червям, захватившим тюрьму в Эфире.
— Лучше бы проверить, что там, — сказал Хоффман. — Но это дело терпит.
На самом деле, конечно, это было сейчас самым важным. Он хотел избавиться от зародыша будущих угрызений совести. Но это не входило в обязанности Митчелла. Хоффман спрыгнул на асфальт, вошел в главные ворота, миновал казармы и добрался до учебного плаца. Бетон прорезали глубокие трещины. Он боялся, что земля в любую минуту может уйти у него из-под ног.
Однако Нью-Хасинто избежал участи старого города. Его тряхнуло, как при землетрясении, но он не погрузился под воду.
«Повезло. А может, Провидение просто решило временно оставить нас в живых, чтобы потом покарать как следует».
Нет, им повезло, определенно повезло. Он должен думать именно так. Все зависит от настроения; человек способен перейти от отчаяния к радости, меняя предмет сравнения. Все относительно — боль, голод, одиночество, счастье. Самое главное — найти подходящую ситуацию для сравнения. Дойдя до середины площади, Хоффман снова пришел в боевое настроение и готов был начать все заново.
«Я выжил. Мы все выжили. А те, кто погиб, — они уже все равно не страдают, они свободны. Маргарет, Сэмюель Бирн, все солдаты, которых я потерял, все кашкурцы, погибшие в Анвегаде, и те люди на планете, которые сгорели, когда я повернул ключ и запустил „Молот Зари“».
Хоффман никогда не говорил с Прескоттом о том дне. Подобные откровения, самокопание и борьба с призраками возможны только в беседе с людьми, которым доверяешь, даже если и не любишь. И как раз в этот момент ему захотелось задать Прескотту несколько вопросов относительно доверия.
Председатель должен был уже вернуться на базу. Половина гражданских вернулась в Нью-Хасинто, несмотря на разрушенные дома. Хоффмана поражала легкость, с которой они покинули свои жилища, однако пожитки большинства людей помешались в небольшую сумку. Только администрация была тяжела на подъем из-за своей привязанности к вещам.
— Так что, Леннард, это чертово здание рухнет или нет?
Хоффман стоял у главного входа в Адмиралтейство и осматривал фасад. Старший сержант Парри, против обыкновения, был в шлеме.
— Не могу ничего гарантировать, полковник, — отозвался Парри. — Я обошел все этажи и, как видите, цел, так что, если вам нужно внутрь, можете идти. Но электричество я отключил. Радиостанцию перенесли в фургон Управления по чрезвычайным ситуациям. Я сказал Председателю, чтобы он смотрел под ноги.
— Значит, он вернулся? — «Вот гад! И мне не сообщил». — И он там, внутри?
— Копается у себя в кабинете.
«Отлично. Пора вскрыть нарыв».
— Я поднимусь к нему. — Хоффман принялся мысленно оправдываться перед Прескоттом за то, что взломал его стол, одновременно презирая себя за это. — Доложите обстановку на совещании в восемнадцать ноль-ноль вместе с Шарлем и его командой в… Черт, осталось здесь какое-нибудь сухое безопасное место?
— Я вам сообщу, когда найду что-нибудь, сэр. К тому времени мы получим более полную картину относительно жилых помещений. У нас есть водоснабжение и генераторы, есть продукты, полевые уборные в порядке, погода хорошая. В любом случае это лучше, чем черви, постоянно ковыряющиеся в сточных трубах и в водопроводе.
Хоффман решил устроить так, чтобы Парри получил медаль. Инженерные подразделения поддерживали существование Старого Хасинто в течение всех этих невероятных, кошмарных лет и теперь продолжали свою работу в новом городе. Эта бесконечная работа была здесь немного легче. Парри был настроен быть если уж не счастливым, то довольным жизнью, наглядно демонстрируя верность теории Хоффмана.
Но счастлив ли Прескотт? Пора было это выяснить. Хоффман медленно поднялся по ступеням, усыпанным хрустевшим под ногами стеклом, — частично из осторожности, частично потому, что хотел заранее предупредить Прескотта о своем приближении. Добравшись до верхнего этажа, он почувствовал дуновение ветра. Крыша отсутствовала.
Прескотт сворачивал в трубки карты и аккуратно складывал их в картонную коробку. Его двое солдат-телохранителей, Ривера и Лоу, стояли у открытого окна, наблюдая за расчисткой завалов. Хоффман подумал: «А от чего сейчас хочет защититься с их помощью Прескотт, кроме падающей с потолка штукатурки?»
