страхом, потому что знала, что ее ждет.
Ночью за Мозесом пришел Джо Цицеро. Мозес оделся, как одевались тысячи рабочих с золотых шахт, – в серую шинель, остаток армейского обмундирования, и вязаный шлем, закрывающий лицо. Вещей у него не было: так велел Джо, и когда старый «форд»-пикап остановился на дороге и мигнул фарами, Мозес быстро вышел из «кадиллака» и побежал к нему. Он не простился с Тарой – они попрощались заранее – и даже не оглянулся на нее, одиноко сидевшую за рулем «кадиллака».
Как только Мозес сел в «форд», тот рванул с места. Задние фары мигнули и исчезли за поворотом дороги, и Тару охватило такое отчаяние, что ей не верилось, что она сможет его пережить.
* * *
Франсуа Африка работал директором школы для цветных в Кейп-Флэтс – чуть полноватый, серьезный, лет сорока с небольшим, с кожей цвета кофе с молоком и густыми курчавыми волосами, которые он делил пробором посередине и приглаживал с помощью помады.
Его жена Мириам тоже была полная, но гораздо ниже ростом и моложе мужа. Она преподавала историю и английский в Манненбергской школе, пока директор не женился на ней, а теперь занималась воспитанием своих четырех дочек. Мириам возглавляла местное отделение Женского института и использовала этот пост, чтобы прикрыть свою политическую деятельность. Во время кампании неповиновения она была арестована, но обвинение ей не предъявили и освободили с запретительным ордером. Три месяца спустя, когда страсти улеглись, ее ордер не был возобновлен.
Молли Бродхерст знала Мириам еще до того, как та вышла за Франсуа; эта пара часто бывала в доме Молли. Круглолицая Мириам в толстых очках постоянно улыбалась. В ее доме рядом со школой было чисто, как в операционной, все кресла покрыты вышитыми салфетками, пол блестел, как зеркало. Ее дочери были всегда прекрасно одеты, с цветными ленточками в косичках; как и Мириам, они были круглолицые и довольные – скорее вследствие кулинарного мастерства Мириам, чем благодаря ее генам.
Тара впервые познакомилась с Мириам в доме Молли. За две недели до родов она поездом приехала с экспедиционной базы у пещер Сунди. Она заранее заказала купе целиком и всю дорогу держала дверь закрытой, чтобы ее не узнали. Молли встретила ее на станции Паарл: Тара не хотела рисковать и показываться на главном вокзале Кейптауна. Шаса с семьей по-прежнему считали, что она работает с профессором Херст.
Мириам полностью оправдала надежды Тары и обещания Молли, хотя Тара и не ожидала увидеть платье для беременных.
– Вы тоже беременны? – спросила она, когда они пожали друг другу руки. Мириам застенчиво похлопала себя по животу.
– Это подушка, мисс Тара. Я ведь не могу взять ребенка из ниоткуда, правда? Как только Молли мне рассказала, я начала подкладывать небольшой комок и постепенно увеличивала его.
Тара поняла, какие неудобства причинила ей, и порывисто обняла Мириам.
– Не могу выразить, как я вам благодарна. Пожалуйста, не называйте меня «мисс Тара». Я ваш друг, и просто «Тара» отлично подойдет.
– Я буду смотреть за вашим ребенком как за родным, обещаю, – сказала Мириам и, увидев лицо Тары, тут же поправилась: – Но он всегда будет вашим, Тара. Вы сможете приходить и видеться с ним, когда захотите, а когда-нибудь – забрать его совсем… мы с Франсуа не станем препятствовать.
– Вы еще лучше, чем Молли рассказывала, – обняла ее Тара. – Пойдемте, я хочу показать одежду, которую купила нашему ребенку.
– О, все синее! – воскликнула Молли. – Ты уверена, что будет мальчик?
– Никаких сомнений – уверена.
– Я тоже была уверена, – усмехнулась Мириам. – И только посмотри – одни девчонки! Хотя это не так уж плохо, они хорошие девочки и ждут, что на этот раз будет мальчик, – она похлопала себя по животу. – Знаю, знаю, они будут его ужасно баловать.
Тара родила в гостевой комнате Молли Бродхерст. Доктор Четти Абрамджи, принимавший роды, был старым другом Молли и тайным членом коммунистической партии, одним из немногих индусов в ней.
Как только начались схватки, Молли позвонила Мириам Африке, и та явилась, с сумкой, с большим животом, и сразу отправилась повидаться с Тарой.
– Я так рада, что у вас наконец началось! – воскликнула она. – Должна сказать, что хоть моя беременность была долгой и трудной, зато роды будут легче некуда.
Она сунула руку под юбку и картинно извлекла подушку. Тара рассмеялась вместе с ней, но смех тут же оборвался: началась новая схватка.
– Уф! – прошептала она. – Вот бы мои роды прошли так же легко! Парень-то, похоже, великан.
Молли и Мириам по очереди сидели с ней рядом и держали ее за руку, когда начинались схватки, а врач стоял в ногах и призывал:
– Тужьтесь! Тужьтесь!
К полудню следующего дня Тара обессилела; она тяжело дышала, волосы промокли от пота, как будто она окунулась в море.
– Нехорошо, – негромко сказал врач. – Придется перевезти вас в больницу и сделать кесарево сечение.
– Нет! – Тара в яростной решимости приподнялась на локте. – Дайте мне еще один шанс.
Когда началась следующая схватка, Тара так напрягалась, что каждая мышца ее тела взбухла; ей показалось, что сухожилия лопнут, как резиновые ленты. Ничего не произошло, ребенок не выходил. Она чувствовала его внутри себя как большое бревно.
– Еще! – прошептала ей на ухо Молли. – Сильнее – еще раз ради ребенка.
Тара снова натужилась силой отчаяния и закричала, чувствуя, как ее плоть рвется, точно тонкая бумага. Потом горячий стремительный поток хлынул меж бедер, и она испытала такое сильное облегчение, что крик боли перешел в радостный вопль и этот вопль слился с криком младенца.
– Мальчик? – спросила Тара, пытаясь сесть. – Скажите, скажите мне скорее!
– Да, – заверила ее Молли. – Мальчик. Ты только погляди на его свисток! Длинный, как мой палец. Сомнений нет – мальчик.
Тара рассмеялась.
Он
