И все же их были миллионы, и они дрейфовали вверх, освобожденные от заточения, распространяясь во всех направлениях. Это заняло часы — гораздо больше часов, чем мог бы пожелать любой член внутреннего круга, точно так же, как потребовалось слишком много дней, чтобы для начала просто разработать и изготовить их, — но они неумолимо распространялись, просачиваясь в каждый уголок и щель, пока не проникли во весь объем этой мрачной, ужасной тюрьмы, в чьих стенах ужаса находилось что-нибудь живое.
А потом они активировались.
* * *
Глаза Жоржет расширились, и она отчаянно, тщетно напряглась, пытаясь освободиться от своих пут, когда снова услышала пугающе знакомые шаги отца Базуэйла, идущего по коридору к камере пыток. Она слышала, как хнычет, ненавидела эту слабость, знала, что слишком скоро всхлипы снова превратятся в хриплые крики.
Верховный священник появился в арочном дверном проеме, улыбаясь ей и натягивая на руки черные перчатки.
— Что ж, я вижу, ты ждала меня, — сказал он болтливо, подходя и становясь рядом с пылающими утюгами. Он погладил одну изолирующую деревянную ручку, отполированную и гладкую от многолетнего использования, медленным, злорадным кончиком пальца, и его глаза были холоднее зионской зимы. — Итак, на чем мы остановились в прошлый раз, хммм? — Он вытащил утюг из жаровни, медленно, задумчиво поводя его раскаленным кончиком, и задумчиво поджал губы. — Дай мне посмотреть, дай мне посмотреть….
Она застонала, но затем шулерит моргнул. Он опустил утюг и поднес другую руку ко лбу, и вид у него был… какой-то озадаченный.
Жоржет этого не заметила. Не сразу. Но потом она что-то почувствовала, даже несмотря на свой дрожащий ужас. Она не знала, что это было, но она никогда не чувствовала ничего подобного. Это не было больно — на самом деле, и уж точно не по сравнению с ужасными, страшными вещами, которые происходили в этой ужасной камере. Но это было так… странно. А затем на нее нахлынула легкая усталость — потрясающе успокаивающая после стольких страданий, стольких ужасов. Мягкая серая завеса, казалось, проскользнула между ней и болью, пульсирующей в ее теле, и она задохнулась от невыразимой благодарности, позволив себе расслабиться в ее комфорте. Она понятия не имела, что это было, как долго это продлится, но она знала, что это был перст Самого Бога. Что Он проник в ее ужасный, бесконечный кошмар, чтобы дать ей хотя бы этот краткий миг успокоения. Ее покрытые струпьями губы зашевелились в безмолвной благодарственной молитве, и голова закружилась. Нет, это была не ее голова. Вся камера пыток — весь мир — вращался вокруг нее, и она катилась по спирали вниз, вниз, вниз, как будто сон, которого ей так долго не давали, наконец-то подкрался к ней. Будто….
* * *
— Что ты сказал?
Жэспар Клинтан уставился через свой стол на Уиллима Рейно, и впервые на памяти архиепископа багровое лицо великого инквизитора стало белым, как бумага.
Конечно, его собственное лицо выглядело ненамного лучше.
— Отец Аллейн лично подтвердил это, ваша светлость, — сказал он, удивляясь, как его голос может звучать так… нормально.
— Все? Все? — потребовал Клинтан тоном, который отчаянно хотел, чтобы ответ был отрицательным.
— Все, — тяжело ответил Рейно. — Каждый заключенный, каждый следователь, каждый охранник, епископ-инквизитор Балтазир, каждый член его персонала — любой, кто был в тюрьме Сент-Тирмин. Все мертвы.
— Но никого за пределами тюрьмы?
— Нет, ваша светлость.
— Но… как? — Вопрос прозвучал почти шепотом, и что-то очень похожее на ужас вспыхнуло в глазах Клинтана.
— Мы не знаем, ваша светлость. — Рейно на мгновение закрыл глаза, затем поднял руку в беспомощном жесте. — У нас есть собственные целители — члены ордена, которым мы можем доверять, а не паскуалаты, — которые даже сейчас осматривают тела. И как только они закончат, мы избавимся от них в тюремном крематории.
Клинтан понимающе кивнул. Жест был почти судорожным. Это был далеко не первый случай, когда крематорий на территории тюрьмы использовался для сокрытия секретов инквизиции. Если оказывалось, что заключенный по какой-либо причине не подходит для публичной казни, проще всего было просто убедиться, что он исчез навсегда.
Но он никогда не скрывал такой «тайны», как эта.
— Ч-что они нашли? Целители? — спросил он сейчас.
— Ничего, ваша светлость, — тяжело сказал Рейно. — Просто совсем ничего. Нет никаких ран, никаких признаков насилия, никаких признаков какой-либо известной болезни, никаких свидетельств того, что кто-то из них даже обращался за помощью, предполагая, что у них было на это время. Это как если бы в какой-то момент они ходили вокруг, выполняя свои обычные обязанности. А в следующий момент они… они только что умерли, ваша светлость. Просто умерли и упали прямо там, где стояли. Один из братьев-мирян действительно рухнул поперек порога, когда выходил из тюрьмы. Это было то, что так быстро привлекло внимание внешней охраны.
— О, милый Шулер. — На этот раз это действительно был шепот, и рука Клинтана дрожала, когда он сжимал свой нагрудный скипетр. — Паскуале, сохрани нас.
Рейно кивнул, быстро расписываясь скипетром, и его глаза потемнели, когда они встретились со взглядом великого инквизитора.
Как они это сделали? — его мозг требовал сам от себя. — Как они могли это сделать?
Он никогда не сомневался, что это должны были быть фальшивые сейджины — нет, демоны, которые притворялись сейджинами! — но как?
