меры для транспортировки семьи Ливиса в Зион «для их защиты'. Тогда я не знал, что он предпримет односторонние действия, чтобы тайно вывезти их из Горэта, не поставив в известность Ливиса, но я надеялся, что он передаст мое предупреждение Ливису. За исключением того, что он этого не сделал, и когда инквизиция обнаружила его планы, он намеренно выдал себя за агента Чариса, чтобы отвести подозрения не только от Ливиса, но и от меня. И когда он выстрелил в Ливиса, это было сделано для того, чтобы предоставить самое веское «доказательство» невиновности Ливиса, какое он только мог. Вот таким человеком был Алвин Хапар.
Алверез сглотнул, увидев боль на лице Тирска, сожаление в глазах Мейка, и он знал, что это правда.
— Все… — К его удивлению, ему пришлось остановиться и прочистить горло. — Вся честь ему, милорд. Человек, благословленный такими верными друзьями, действительно благословен. Но зачем рассказывать мне об этом?
— По нескольким причинам, сын мой. Во-первых, потому что я думаю, что это еще одно доказательство того, что за человек Ливис. — Мейк позволил своему взгляду на мгновение метнуться к Лэттимиру, стоящему на шаг позади Алвереза. — Человек не может внушить такую преданность, не заслужив ее.
Алверез медленно кивнул, и епископ пожал плечами.
— Вторая причина рассказа вам об этом заключается в том, что его действия подчеркивают жертвы, которые хорошие и благочестивые люди готовы принести ради тех, кого они любят и уважают… и во что они верят. — Теперь его взгляд снова был прикован к Алверезу. — Ни одна из сторон в этом джихаде не претендует исключительно на честность веры, на преданность Богу или на мужество, милорд, что бы ни говорили некоторые люди. Думаю, это то, что должно понять любое дитя Божье, независимо от того, насколько ошибочным он считает своего брата или сестру.
— И третья причина, — голос епископа стал не менее размеренным, не менее твердым, но внезапно он стал печальнее, чем был, — заключается в том, что причина, по которой коммандер пошел на этот риск, пошел на эту жертву, заключалась в том, что он понимал, почему семья Ливиса должна была быть перевезена в Зион… и что это не имеет никакого отношения к их защите. Что официальная причина этого была ложью, и что их «безопасность» была самой далекой вещью от мыслей людей, которые приказали их переместить.
Эти спокойные карие глаза непоколебимо смотрели на Алвереза.
— Но, возможно, сказанное мной еще больше значит, — продолжил Мейк тем же непоколебимым голосом, — для вашего понимания, что я собираюсь сказать дальше. Поймите, это не внезапный, иррациональный вывод с моей стороны, а скорее результат процесса, на проработку которого у меня ушло слишком много месяцев. Вывод, послуживший причиной того, что я вызвал коммандера в ту ночь на встречу, которая привела к его смерти.
— Какой… вывод, милорд? — спросил Алверез, когда прелат снова сделал паузу.
— Он очень прост, сын мой. Слишком много людей, включая меня, не могли додуматься… или вспомнить. А это так просто: Мать-Церковь — это не смертные, склонные к ошибкам люди, которые произвольно определяют ее политику в любой данный момент. Архангелы — это не слуги людей, которые думают, что знают Божью волю лучше, чем Сам Бог. И на Бога не производит впечатления смертная гордыня, самонадеянное честолюбие или нарциссизм, которые заставляют такого человека, как Жэспар Клинтан, стремиться извратить все, чем когда-либо должна была быть Мать-Церковь — утопить мир, все Божье творение, в крови, огне и терроре — во имя его собственного ненасытного стремления к власти.
АПРЕЛЬ, Год Божий 898
.I
Литейный завод Сент-Килман, город Зион, земли Храма
По крайней мере, снега не было.
На самом деле, — подумал он, выходя из экипажа на мощеный двор литейного завода Сент-Килман, — это было прекрасное утро. Холодное, но кристально чистое, с небом из полированного лазурита и лишь легким намеком на ветерок.
На самом деле это был тот день, который апрель послал, чтобы усыпить бдительность граждан Зиона в ложной надежде, что скоро наступит весна.
Без сомнения, в этом есть аллегория, — сухо подумал он и повернулся к командиру своего конного эскорта, когда открылась дверь из кабинета брата Линкина Фалтина и бородатый чихирит вышел на холод. Дыхание брата-мирянина поднималось облачком пара, тронутого золотом, как слабое эхо священного огня, который потрескивал на челах архангелов. При других обстоятельствах Робейр Дючейрн предпочел бы прогуляться, наслаждаясь солнечным светом и возможностью лично пообщаться с людьми, духовным пастырем которых он должен был быть, но майор Ханстанзо Фэндис, командир его личной охраны, отказался разрешить это. В данном случае, учитывая некоторые слухи, ходившие о Храме, Дючейрн вовсе не был уверен, что майор не был прав в том, что касалось его личной безопасности. С другой стороны, он не должен был знать, что Уиллим Рейно лично приказал Фэндису убедиться, что Дючейрн как можно меньше контактировал со своими овцами, насколько это возможно для человека. Это был новый поворот, и казначей Церкви подозревал, что это может на самом деле подтвердить некоторые из более диких «слухов», которые дошли до него.
Он временно отложил эту мысль и подозвал Фэндиса поближе.
— Да, ваша светлость? — сказал майор так уважительно,
