И поэтому, когда в Израиле поднялась возмущенная свистопляска по поводу слов генерала Барака, что родись он в лагере беженцев, то, вполне возможно, тоже подался бы в террористы, мы с пониманием приняли эти слова, потому что мы и сами, если, не дай бог, родились бы там, тоже вполне могли бы…
В общем, вели палестинцы свое горестное существование, арабские страны пользовали их в соответствии со своими надобностями, покуда не нашелся гениальный человек, сумевший сделать так, чтобы об этом деле заговорил весь мир, а палестино-израильский конфликт стал главной головной болью всего человечества. Звали этого человека — Ясир Арафат.
В мире существует достаточно много народов, желающих обрести независимость. Взять хотя бы курдов, басков, каталонцев. Для того чтобы желание свое осуществить, принимают эти народы различные меры. Ну, каталонцы — те танцуют свой национальный танец сардана, это несерьезно. А вот курды или баски, те постреливают и взрывают. То бишь прибегают к вооруженной освободительной борьбе. Но только где они стреляют, где взрывают? Курды — в Турции и Ираке, баски — в Испании. Вот и стреляют десятки лет и все без толку.
Гениальность небритого человека с клетчатой тряпочкой на голове заключалась в том, что он понял: покуда палестинцы будут стрелять в Израиле, дело с места не сдвинется. Сдвинется оно только тогда, когда террор затронет весь остальной мир. Когда начнут страдать люди, не имеющие к этому конфликту никакого отношения. И стали по всему миру угоняться самолеты, гибнуть люди в аэропортах и на улицах. Попытался было этот небритый гений свергнуть иорданского короля Хусейна — не вышло (Хусейн с ними так разобрался, что боевики Арафата сотнями бежали в Израиль, предпочитая попасть в руки евреев, а не солдат хашимитского короля).
Зато вышло в Ливане — разрушили его, как могли, и ревностно продолжили пугать планету. Все забыли (если знали когда-то) о курдах, басках, корсиканцах, потом о чеченцах, потом — что там еще: Биафра? Тамилы? Дар-фур? (Тоже, между прочим, два миллиона беженцев.) Скорейшее решение палестинского вопроса стало острой мировой необходимостью.
Все это происходило за пределами Израиля, а что же творилось внутри? После Войны за независимость арабское население, насчитывающее сто пятьдесят шесть тысяч человек, находилось под контролем военной администрации (который был снят в 1966 году). Существовал комендантский час. Однажды при нарушении этого часа по группе арабов был открыт огонь. Тот день отныне отмечается арабами под названием «День Земли» и стал символом дискриминации арабского населения. В общем и целом быть арабом в Израиле было гораздо хуже, чем евреем. Вместе с тем это было ничуть не хуже, а порой и лучше, чем во многих арабских странах. Мы имеем в виду здравоохранение, образование и экономику.
Шло время. Отношения между евреями и «местными» арабами постепенно улучшались, в парламенте появились арабские представители. Забегая вперед, можно предложить заезжему гостю проехать по арабским деревням Галилеи и Вади-Ара — особняки и виллы не только не уступают виллам еврейских поселений, а часто превосходят их. К 1967 году арабское население выросло в два с половиной раза.
Результаты Шестидневной войны привели народ Израиля в состояние эйфории. Мало кто задумывался о возможных результатах неожиданного приобретения не только территорий, но и населения, живущего на этих территориях. Те, кто задумывался — вроде Бен-Гуриона или профессора Лейбовича, — те предлагали территории немедленно покинуть, но голос их никем услышан не был. Да никто его и слушать не желал. Освобождение родимой земли, Иерусалима, Хеврона — мест, неотрывно связанных с национальной мифологией, Гуш-Эциона — связанного с мифологией израильской, — все это было воспринято как чуть ли не Божий промысел, а многими — как раз как Божий промысел.
Евреи принялись лихорадочно заселять землю, которую считали своей по праву человеческому и Божьему. По большей части были это люди верующие, и поскольку их вело Господне повеление, то удержу им не было никакого. Но было бы, конечно, крайне удивительно, если б в Израиле не нашлось тех, кто думал противоположным образом. Тогда и был услышан голос Лейбовича и возникло движение под названием «Мир сегодня». Это тоже были очень милые люди, но в отличие от поселенцев по большей части — светские. Их позиция сводилась к тому, что если объяснить палестинцам, что мы их любим, хотим дружить и вернем все плюс еще немножко, то палестинцы выкинут взрывчатку и полюбят нас с такой же силой, после чего все сольются в братском экстазе двух семитских народов и заживут дружной семьей, намазывая хумус на гефилте фиш. Почему на гефилте фиш? Потому что на девяносто процентов люди «Мира сегодня» были ашкеназийского происхождения. Евреи происхождения восточного, будучи знатоками восточной кухни, питали гораздо меньше иллюзий по поводу своих палестинских кузенов.
Это евреи. А что арабы, за пару дней без всякого на то желания оказавшиеся под еврейской властью? Поначалу они разумно ожидали погромов и всяких других ужасов. К их удивлению, ожидания не оправдались, что заронило в их души не только подозрение в умственной неполноценности евреев, но и принесло облегчение. А потом выяснилось, что жить с евреями можно и даже неплохо. Перед арабским населением открылся изрядный рабочий рынок. Безработица упала аж в четыре раза. Вот простой пример: в 1989 году уровень жизни в Газе был вдвое (а на Западном берегу — втрое) выше, чем в Египте. Можно было выезжать в соседние страны и возвращаться. Евреи создавали школы и университеты. В лагерях никто и никого насильно не держал. У людей появился шанс в этой жизни. В лагерях оставались те, кто хотел пусть плохо, но жить за чужой (ООН) счет.
В общем, поначалу было, как водится, хорошо. Период идиллических отношений, «бархатной оккупации», когда арабские магазины, гаражи и рестораны Западного берега и Газы были переполнены израильтянами, а стройки и плантации Израиля были полны палестинцами, длился двадцать лет. И кончился, когда подросло поколение, родившееся при израильской власти. Выросли люди, сознание которых было в большой степени сформировано не арабской, а израильской реальностью. Люди, которые уже не были готовы довольствоваться исключительно куском хлеба, пусть даже и с маслом. Люди, у которых были новые запросы. Люди, которым был неведом страх по той простой причине, что их не пугали. И тогда стало плохо. Всем.
Победив в Шестидневной войне, Израиль уподобился лягушке, ухватившей слишком большой кусок: проглотить — никак, а выплюнуть — жалко. Проблема, стоявшая перед Израилем, была по сути крайне проста. Всего лишь три варианта. Либо открыто присоединить исконно родимое (по Божьему, историческому, мифологическому, наконец, праву) пространство, а населению дать все положенные человеку права, то есть в первую очередь — гражданство (первый вариант). Либо территории присоединить, а населению вежливо предложить идти куда вздумается: мол, извините, но сами понимаете… (второй вариант). Или, вздохнув, отказаться не только от населения, но и от земли, на которой оно проживает.
Первый вариант по понятным демографическим причинам означал конец Израиля как государства евреев. Второй немедля отпадал потому, что его не приняли бы граждане самого Израиля — уж простите, по чисто моральным соображениям. Третий, как мы уже говорили, даже и не рассматривался. Израиль с вечной надеждой то ли на Бога, то ли на авось выбрал самый непродуктивный: оставить все, как есть. А то, что есть, с большими основаниями можно называть апартеидом (гнусное колониальное название всех ущемлений местного народа).
Да как же так? — обескуражились евреи. — Какой же это апартеид? Нету же у нас ни раздельного транспорта, ни тебе ограничений при поступлении на учебу, лечим мы их в наших больницах, и вообще они во всем равны, вот только что голосовать при выборах в парламент не дано им, пусть голосуют в Иордании.
– Иордания от них отказалась, — ответили евреям. — Они теперь сами по себе и, между прочим, под вашей юрисдикцией. Поэтому или давайте им все права, положенные гражданам, или как вы ни крутите, а все равно апартеид.
Палестинский гнойник, который зрел и зрел, вдруг резко лопнул в 1987 году объявленной евреям интифадой.
Нельзя сказать, что все палестинцы были так уж рады этой пугачевщине, поскольку все ими нажитое и достигнутое полетело к чертям собачьим. В нашем районе подвизался один джентльмен из Вифлеема, который монопольно держал в своих руках весь бизнес установления на окна решеток. Крайне опечаленный очевидным концом своего цветущего дела, он однажды горько заметил нам:
– Ничего у вас, израильтян, не выйдет, не жить вам на Ближнем Востоке.
– Почему? — заинтересовались мы.
– А потому, — сказал он, — что начнись такое в любой арабской стране, то выставили бы на улицы пару пулеметов и на том бы все и кончилось, а вы…
