На водолазное снаряжение денег ему, конечно, никогда не скопить, на это рассчитывать нечего. Но можно, наверно, обойтись и менее дорогостоящими средствами, стоит лишь проявить некоторую изобретательность, настойчивость и терпение.
Ну, например, взять гирю или другой тяжелый предмет. И привязать к веревке. С помощью такого звукового лота можно, волоча его за собой, прослушать все дно, по крайней мере если обладаешь достаточно хорошим слухом. Для этого исследования требуется лодка и два человека, чтоб один греб, а другой следил за лотом и слушал. Что ж, Король Крабов умеет грести. Работа должна проводиться в ночное время и при совсем тихой погоде, с хорошей слышимостью. Обычный камень будет издавать вполне определенный звук, к которому ухо быстро привыкнет. А медный ящик звучит по-своему, звучит так, что его можно будет безошибочно отличить от других предметов.
Затем, когда место найдено, там устанавливается буек. До сих пор все было проще простого. А вот следующую часть исследования необходимо провести уже при свете дня: посмотреть, видно что-нибудь или нет. Ага, можно различить очертания какой-то четырехугольной позеленевшей штуковины. Прекрасно, тогда остается ее поднять, и эта задача, бесспорно, будет наиболее трудной. Здесь потребуется знание дела, от одного Короля Крабов проку мало. Но ведь есть такие люди, как Мориц или Оле Брэнди. Из них двоих Корнелиус предпочел бы Оле, для Морица пусть это лучше будет приятным сюрпризом, он и Сириус ни о чем не должны знать, пока план не будет приведен в исполнение.
Увлечь бы им Оле Брэнди — это бы был большой шаг вперед.
Нет.
Оле Брэнди нисколько не увлечен.
— Нет, Корнелиус, на такую приманку я не клюну, — сердито отрезает он и огорченно добавляет: — По правде говоря, этого я от тебя не ожидал. Я думал, ты мне настоящий друг.
— Но я и есть твой друг! — оторопело отвечает Корнелиус.
Оле, отвернувшись, жует губами:
— Н-да, может, и так, — соглашается он наконец. — Но тогда, выходит, кто-то решил с тобою шутку сыграть, да еще и меня заманить хочет. Черта лысого, пусть не надеется!
— Да нет же, Оле, честное слово! — с сердечной улыбкой уверяет Корнелиус. — Это я сам, один все придумал!
Оле Брэнди набивает трубку, неодобрительно покряхтывает. Потом разворачивается лицом к Корнелиусу и, ткнув его в живот, говорит:
— Ладно, Корнелиус, ладно. Мне-то все равно. Но то, о чем ты толкуешь, между нами говоря, бабьи сказки. Даже если этот ящик когда-нибудь и существовал, то теперь его все равно уже нет. Рыбы да черви давно его изглодали.
Корнелиус готовится привести возражения, но Оле нетерпеливо затыкает ему рот:
— Рыбы, говоришь, не могут прокусить медь? Да ты после этого просто-напросто сухопутная крыса и ничегошеньки не знаешь о море и его анафемской жизни. Может, скажешь, у зубатки плохие зубы? Нет, ты зря языком не болтай, ты мне ответь на вопрос: разве у самой обыкновенной зубатки плохие зубы? Вот то-то и есть, небось получше наших с тобой! И я еще тебе одну зубатку назвал, а она из морских тварей — довольно безобидная. А что ты скажешь о скатах? Или об акулах? Э-э, да ну тебя, право! А корабельного червя ты когда-нибудь видал?
— Но он же только на древесине живет! — возражает Корнелиус с робкой надеждой в голосе.
Оле Брэнди вынужден признать, что тут он прав. Но он заходит с другого конца:
— Хорошо, Корнелиус, это еще все ничего. Но ты забываешь, какая силища у самого моря! Разве прибой не вышвыривает на берег целый корабль и не разносит его в щепу? Ну так вот! Нет, друг любезный, море — оно огромную скалу может обкатать в круглый камешек поменьше одной твоей ягодицы, а эта медная хреновина ему и подавно нипочем, уж ты мне поверь!
— Может, конечно, и нипочем, — соглашается Корнелиус. Он снимает пенсне и погружается в печальное раздумье. — Да, Оле, тебе ли не знать моря, и раз ты говоришь…
Но тут он вспоминает об Уре. Ура не может ошибиться. А она сказала, что клад существует. Что он лежит в сыром месте. И она до сих пор на этом стоит. Ну, правда, сырое место… это, строго говоря, не обязательно Комендантская бухта. Есть и другие сырые места. Это верно, это верно.
Он поднимается, красный как рак:
— Ладно, Оле. Я подумаю о твоих словах. Потом как-нибудь еще поговорим.
— Да, подумай об этом, Корнелиус, — отеческим тоном наставляет его Оле. — И, лучше всего, выбрось из головы эту дурь, а то только сам над собой издеваешься. Помню, я знал одного чудака, так он вообразил, что можно прясть золото из красной мякоти мидий! Я тебе скажу, этот бедняга кончил свои дни никчемным свистуном, слонялся без толку — не пришей, не пристегни. А ведь когда-то мозговитый был парень. Но уж как покатишься по этой дорожке заместо того, чтоб головой соображать да божий мир видеть таким, как он раскрывается здравому уму!..
— Да, конечно, — кивнул Корнелиус с покаянным выражением.
Однако Оле его не убедил. Отнюдь. Ему лишь стало ясно, что Оле не тот человек, к которому можно с этим обращаться.
Но до чего же удивительно иногда все складывается: эта неудачная попытка Корнелиуса заинтересовать Оле своим планом нежданно-негаданно принесла плоды, хотя произошло это необычным, кружным путем.
Однажды под вечер Оле стоит и разговаривает с Матте-Гоком. Матте-Гока то и дело видишь беседующим с разными людьми, ему ведь столько старых знакомств нужно возобновить, и потом, он же теперь всеобщий любимец. А тут ему попался Оле Брэнди, для которого он, бывало, мальчишкой доставал со дна раковины и с которым ездил иногда рыбачить. И вот совершенно случайно Корнелиус идет мимо, и Оле его окликает и говорит Матте-Гоку:
— Видал, кто идет — кладоискатель!
Корнелиус, краснея, начинает отпираться, чуть не до слез огорченный тем, что Оле ни с того ни с сего взял и выставил его на посмешище.
Но, кажется, замечание Оле не произвело на Матте-Гока никакого впечатления, слава тебе господи. Он небось подумал, старик по обыкновению шуточки шутит. Он не спрашивает, что это за клад. Беседа у них заходит о золотоискательстве.
— А вот, например, как узнать, есть золото в земле или нету? — говорит Матте-Гок. — Очень даже просто: для этого нужен волшебный сучок. Так называют самую обыкновенную ветку с развилкой на конце. Но вся штука в том, что не каждый может им пользоваться, тут надобен особый дар. Нас были сотни, кого испытывали, одного за другим! И вдруг оказывается — вот тебе раз, — этот дар есть у меня! Представляешь, Оле, как они за меня ухватились! К лопате я, можно сказать, не притрагивался, а все равно мне шел изрядный процент как золотодобытчику. Да, чудесное было времечко!
— Так ты бы там и оставался, раз тебе было так распрекрасно, чего ж ты уехал-то? — грубо спрашивает Оле.
Матте-Гок отвечает не сразу. Он смотрит покаянным взглядом, и вид у него делается необыкновенно печальный и усталый.
— Не выдержал я удачи да везенья, — отвечает он наконец. — Попал в дурную компанию и пошло: карты, выпивка, распутные бабы, ну, опускался все ниже и ниже, и если бы не…
Оле Брэнди разражается вдруг злым, издевательским смехом, отворачивается в сторону и выбивает свою трубку.
— Брехня это все, Матте-Гок! — говорит он. — Да-да, все, от начала до конца, и волшебный сучок и прочее! Ты мне очки не втирай!
Матте-Гок и Корнелиус обмениваются взглядами, означающими примерно следующее: Оле Брэнди, он любит глотку драть, известное дело.
Матте-Гок даже не удивлен и уж тем более не обижен, он лишь полон дружеского снисхождения. Оле Брэнди, ткнув его в живот, примирительно говорит:
— Золотоискателем ты, может, и правда был. И гробоносцем. И чистильщиком сапог у бразильской королевы. Но насчет сучка — это ты брось, меня на кривой не объедешь!
Он раскуривает трубку и, энергично попыхивая, шагает вдоль по пристани прочь. Серьги его жарко сверкают в лучах предвечернего солнца.
Матте-Гок устремляет на Корнелиуса твердый дружелюбный взгляд:
— Но я правду сказал насчет волшебного сучка, так все и было. А Оле не верит, потому что сам мастер сочинять небылицы.
— Это верно! — с улыбкой подтверждает Корнелиус.
— Кстати, Корнелиус, что он такое про тебя-то сказал? — продолжает, позевывая, Матте-Гок. — Ты что, ищешь какой-нибудь клад?
Корнелиус опять краснеет и опускает глаза. Он совсем не ожидал вопроса. Что ему ответить? Просто отмахнуться, мол, глупости, ерунда? Или… а может, лучше довериться Матте-Гоку, и пусть он побольше расскажет о волшебном сучке?
Он берет Матте-Гока за рукав и вполголоса говорит:
— Матте-Гок, ты умеешь хранить тайну?
— Да, Корнелиус! — отвечает Матте-Гок. — Ты меня знаешь.
С этой-то минуты и завязывается постыдная игра. Корнелиус рассказывает, а Матте-Гок слушает. Не с таким вниманием, как если бы речь шла о чем-то небывалом. Нет, наоборот, он рассеянно кивает, слыхал, конечно, старинное предание, но его этот клад как-то не особенно интересует. Это и понятно для человека, объездившего весь свет и столько повидавшего. Корнелиусу даже неловко оттого, что сам он так горячится.
