— О вас сказать этого не могу, — откровенно ответил Гармаш, приподымаясь на подушках и удобнее подмащивая их себе под локти.
— Пан Гармаш! Я слов на ветер не бросаю. У меня слово — талер, или гульден, или злотый…
Гармаш молчал, заинтересованный и несколько смущенный.
— Может, паны-ляхи захотят купить железо наше? — спросил он осторожно.
— Нет, пан Гармаш! Нет! Вскоре сюда придут войска короля шведского…
Гармаш подскочил в постели и опустил на коврик волосатые ноги. Разинув рот, слушал Виниуса.
— Полагаю, мои слова будут в надежном секрете, пан Гармаш, Вам доверяю их как человеку, достойному высокого доверия. Речь Посполитая будет под скипетром Карла-Густава. Ян-Казимир королем не будет. Шведские войска придут сюда. Отсюда они двинутся на Москву и одновременно ударят на Москву с севера. Московское царство станет провинцией короля Карла-Густава Десятого. Если вы желаете сохранить ваши деньги, вы должны теперь все взвесить. Я вижу, вы человек разумный и благородный, с голытьбой вам не по пути. Когда сюда придут солдаты Карла-Густава, им потребуется железо. Не из Стокгольма же возить с собой ядра и пули!
Гармаш вздохнул и принялся натягивать штаны. Вот так всегда случалось с ним. То иезуиты, то гамбургский негоциант Вальтер Функе, то генеральный писарь, а теперь этот Виниус. Но, уже надев сапоги, подумал: «А что я потерял? Кем был в сорок восьмом году, а кем стал теперь?» Осторожно опускаясь на краешек стула перед Виниусом, тихо проговорил:
— Дело хлопотное, сразу и не сообразишь. — Хотя уже сообразил, а так только, чтобы набить себе цену, врал.
Виниус потер руки, ладонь о ладонь.
— А я вас, пан, и не тороплю.
— Эх, пан Виниус, — пожаловался Гармаш, — наше дело опасное. Сами видите — теперь война; сорвешься — и прощайся с головой.
— Коммерция — тоже война! — Виниус засмеялся. — Не думал, пан, что вы трус.
— Не дать гетманской канцелярии железа не могу, — растягивая слова, заговорил Гармаш, — тут придется схитрить.
— А это уж ваша забита, — заметил Виниус.
И… Степан Гармаш с головой нырнул в эту новую заботу. Да так нырнул, что и не удивился, когда уже днем, оказавшись с Виниусом возле новой домницы, увидел, что Виниус знает Пивторакожуха.
Демид ответил на приветствие чужеземца, сделав вид, что не узнает его. Но когда Виниус тронул Демида за плечо, сказав: «Это ты есть Один кожух с половиной? Вот где пришлось увидеться!» — тот ответил:
— Я и есть Демид Пнвторакожуха.
Адам Виниус молча смотрел на Демида. Сам не знал почему, но встреча с рудознатцем встревожила его. Больше того — он склонен был видеть в этом дурную примету.
Демид, заложив руки за кожаный фартук, стоял возле домницы и, казалось, ожидал, что еще скажет чужеземец: догадывался, каким ветром занесло его сюда! Но Виниус ничего не сказал, пошел дальше, и следом за ним заторопились Гармаш и Медведь.
После обеда Виниус начал вдруг торопить Гармаша и обратный путь. То говорил утром — побудет в Веприке дня три, а тут захотел немедля ехать. В другой раз Гармаш стал бы уговаривать, но теперь, погруженный в заботы, каких прибавил Внниус, согласился. Управителю велено было поступать в отношении готового железа, как прежде, жалованье рудницким людям выдавать исправно. Медведь взмолился:
— А на что им деньги? Рыбу ловят, хлеб сеют, овощи имеют. Мы же с них ни очкового, ни рогатого, никакого другого чинша не берем. В Остре один карп стоит десять грошей, а тут даром ловят сколько вздумается…
Гармаш подумал и сказал:
— А ты лучше жалованье давай им, а за карпов и прочее чинши правь.
На том и порешили. Платить поденно по пятнадцати грошей. Только Демиду Пивторакожуха пятьдесят грошей на день.
…Подъехал рыдван. Виниус, не глядя ни на Медведя, ни на Гафийку, уселся. Гармаш ласково сказал управителю:
— Так ты гляди же, пан добродий!
Кряхтя, полез вслед за Виниусом. Уже из рыдвана глянул на Гафийку. Она с усмешкой, исподлобья смотрела на Виниуса и Гармаша. Гармаш ткнул возчика Онисима кулаком в спину. Лошади тронулись. За рыдваном взвилась пыль. Медведь долго стоял у ворот.
Над Веприком высоко в небе кружили коршуны. Испуганно закудахтала во дворе у Пивторакожуха наседка. Александра с тревогой поглядела на небо, для безопасности загнала наседку с цыплятами в сени. Василько, приоткрыв рот, спал на лавке. В хате пахло травой и лампадным маслом. В красном углу под иконой тускло мерцал огонек. Было тихо и покойно.
«А где-то страшная война идет», — подумала Саня, и печаль охватила ее сердце.
29
Ставка короля Речи Посполитой Яна-Казимира расположилась в Гродне, в замке подканцлера Любомирского. Король желал быть ближе к месту совершающихся важных событий. А по прибытии печальных вестей от коронного гетмана Станислава Потоцкого он решил, что здесь, на Белой Руси и в Литве, его присутствие будет много значить и, одержав победу над Москвой и Хмельницким, он легко приберет тогда к рукам схизматиков на юге.
Сюда, в Гродно, заранее предупрежденные, прибыли со своей свитой литовский коронный гетман Януш Радзивилл, польный литовский гетман Винцент Корвин-Гонсевский и коронный гетман Ланскоронский.
Появление в Гродне названных высоких региментарей Речи Посполитой говорило о том, что здесь должен состояться важный военный совет.
В сумрачных покоях дворца стало шумно. Звенели шпоры офицеров королевской свиты. Тяжело топали ботфортами караульные гвардейцы. Суетилась челядь. Вход в королевские покои охраняли швейцарцы в латах.
На древних каменных стенах замка день и ночь сторожили дозорные, а на главной башне, над караульней, реял но ветру личный малиново-белый штандарт короля с золотым орлом на древке.
Сюда, в Гродно, прибыл и папский нунций Иоганн Торрес. и с ним Ян-Казимир провел наедине несколько часов. После этой беседы нунций сказал Янушу Радзивиллу:
— В сердце нашего короля утвердилась уверенность в предначертанной ему небом высокой миссии — искоренить племя схизматиков. Святая церковь с ним.
Януш Радзивилл думал об этом иначе. Несколько дней назад он через доверенное лицо получил письмо из Стокгольма, от бывшего подканцлера Радзеевского, в котором сообщалось, что на шведский престол вступил Карл-Густав Х; если Януш Радзивилл хочет сохранить при себе гетманскую булаву, он знает, что для этого надлежит делать…
На пограничье уже шли бои с московским войском. Казаки Хмельницкого без боя взяли несколько десятков сел и обложили Старый Быхов.
Совет в Гродне мало что мог изменить, если Карл-Густав и не покинул мысли взять под свой скипетр и Речь Посполитую. Во всяком случае, действия Радзеевского имели дальний прицел. Но кто бы ни был королем Речи Посполитой — Карл-Густав или Ян-Казимир, — Хмельницкого нужно было уничтожить, Московское царство разгромить, Смоленск не отдавать и раз навсегда подавить казаков, чтобы своим внукам-правнукам завещали никогда не подымать руку на шляхетное панство могущественной Речи Посполитой.
Однако на всякий случай не мешало еще раз попытаться уговорить Хмельницкого отложиться от Москвы. Посему предложение канцлера Лещинского — послать письмо Хмельницкому — пришлось по нраву Янушу Радзивиллу, и он задумал употребить для этой цели полковника Антона Ждановича, которого держали в Шкловском замке как пленника.
А когда стало известно, что в Варшаву прибыл посол турецкого султана Осман-паша, Ян-Казимир повелел канцлеру Лещинскому привезти его в Гродно.
Посол должен был убедиться, что король своею особой возглавил посполитое рушение. Сие означало: все вооруженные силы королевства ныне соединены под королевскою булавой. Налицо теперь полное согласие короля с сенаторами. И вовсе ни к чему глупая шутка: «Сколько панков, столько гетманков», — какою при многих дворах оскорбляют достоинство Речи Посполитой, державы от моря до моря. Теперь не было уже разлада между великими региментарями. На время похода король своим указом лишил сейм права «не позвалям», которым можно было опротестовать, лишить силы и отклонить любой приказ короля, пренебрегая его монаршею волей.
Обо всем этом коронный канцлер Лещинский подробно рассказал высокому турецкому послу Осман-паше по дороге из Варшавы в Гродно. он не скрыл от посла и того, что теперь на Литве и в Белой Руси собрано много пушек и шестьдесят пять хоругвей, общим числом в сто пятьдесят тысяч жолнеров, а на юге, под булавой Потоцкого, тоже стоят значительные силы. Турок охотно согласился на поездку в Гродно. Поскольку миссия его была конфиденциальной, турок договорился с канцлером, что при въезде посла в королевскую резиденцию пушечного салюта не будет, так же как и почетного караула, какой полагался по чину во время прибытия высокого посла, да еще от такого могущественного властителя, как султан Турции.
