Уже когда Радзивилл отправил в Гродно с грамотой поручика Гурского, нарочно избранного для этого (пусть сам расскажет канцлеру и королю, что творится на Литве), пришла новая печальная весть. Казаки Золотаренка взяли штурмом крепость Белую, а Невель сдался стрелецкому войску.
Генерал Корф, который написал об этом из Смоленска, сообщил еще и такое, что заставило коронного гетмана скомкать в руке пергаментную грамоту и швырнуть ее себе под ноги: передовые стрелецкие отряды вышли на речку Колодную.
У князя Радзивилла потемнело в глазах. Ему показалось, что за окнами замка не погожий июньский день, а хмурый осенний вечор.
Переяславский трактат давал себя знать. Стрелецкое войско на берегах Колодной!
Радзивилл вызвал коменданта замка, шведа Пуффендорфа, и приказал готовиться к отъезду. Польному гетману Винценту Гонсевскому Радзивилл отписал, чтобы он, не тратя времени, послал три полка драгун на Шкловку.
Ночью, прислушиваясь к каждому шороху за окнами, под которыми глухо звучали тяжелые шаги латников личной охраны коронного гетмана, Радзивилл писал письмо в Стокгольм бывшему подканцлеру Радзеевскому. В письме этом не было никаких заверений. Радзивилл ничего не просил и ничего не обещал. Он только сообщал о том, что маеток пана Радзеевского неподалеку от Вильны охраняют жолнеры Радзивилла и, несмотря на повеление правителя королевской канцелярии пана Ремигиана Пясецкого о реквизиции маетка в пользу королевской казны в связи с изгнанием Радзеевского, маеток остается и останется, подчеркнул Радзивилл, неприкосновенным.
Небрежно присыпав письмо песком, Радзивилл задумался. Умостив ноги в меховых туфлях на низенькой скамеечке, он скрестил руки на груди и утонул в высоком мягком кресле. Его удлиненная тень преломлялась на стене комнаты. Желтое пламя свечей отражалось мерцающими огоньками в глубоко запавших глазах. Он покусывал губы, и от этого чуть вздрагивала ровно подстриженная бородка. Фыркая мясистым носом, он представлял себе, как обрадуется Радзеевский, получив от него письмо. Не приходилось сомневаться, что новый шведский король Карл будет своевременно извещен об этом Радзеевским и не замедлит оказать свою милость Радзивиллу.
Невольно всплыли в памяти дерзкие слова из письма проклятого Огнивка. Вот из-за таких и нет покоя в королевстве. Белая Русь! Гляди, что выдумал, скотина! Тот схизматик Хмель задумал отделить от королевства Украину, а тут народились уже новые хмелята! Но он, Радзивилл, не Потоцкий. Он не болтун! Он человек твердой руки и непреклонной воли. Кто же о том не знает! Не унией будет он усмирять чернь, а железом и огнем. Хотя бы пришлось все сокровища свои на это потратить, не остановится. Сам обнищает, но всю эту своевольную чернь искоренит.
У Радзивилла занемели ноги. Он начал растирать колени руками. «Мне всего сорок шесть лет, — думал коронный гетман. — В этом возрасте все эти хвори то в ногах, то в груди преждевременны. Может быть, причиной излишнее употребление вина? Сейчас бы только жить и жить». Не без гордости подумал он о своих владениях: села, города, леса и поемные луга, винные и пивные заводы, своя собственная армия, гусары, драгуны, панцирное войско, швейцарские латники, иноземные инженеры-фортификаторы, даже собственные художники из Флоренции и Голландских штатов.
В лесах литовского гетмана тысячи селян выжигали поташ. В степях и лугах, принадлежавших ему, селяне раскапывали высокие курганы, могилы многих тысяч воинов, и добывали селитру.
Смолу и деготь из белорусских лесов Радзивилла, как и пряжу из конопли и льна, немецкие, фландрские, шведские и армянские купцы вывозили возами и сплавляли в лодках по рекам.
В наследственном владении коронного гетмана было свыше восьмисот пятидесяти сел со всеми правами — владения и собственности, — с дворами, огородами, садами, хмельниками, житницами, соборами и православными церквами. Все это давало возможность папу коронному содержать множество слуг, несколько замков, два дворца — в Кракове и Варшаве, которым мог позавидовать сам король Речи Посполитой Ян-Казимир.
Само собой разумеется, вместе с этими селами в руках коронного гетмана литовского были все люди, тяглые и нетяглые, с работами, подводами, с медовыми данями и всяческими десятинами, с пасеками, винами, с корчмами, со сборами за право содержать шинки, с мельницами и помолами, с прудами, большими и малыми, с озерами и рыбными ловами, с колодцами, реками, лесами, рощами, с землями пахаными и непахаными, с полями, сеножатями, заливными лугами — со всякими пожитками и доходами…
Вспоминая все это, Януш Радзивилл не мог не улыбаться довольно, забывай на миг все заботы и тревоги.
Ей-богу, сам король завидует ему, не говоря уже про Станислава Потоцкого и прочих князей и воевод Речи Посполитой. Был когда-то у него соперник — князь Иеремия Вишневецкий. Украинская чернь своего дерзостью, бунтами и изменами укоротила жизнь этому рыцарю Речи Посполитой. Он один в старые добрые времена, когда еще и мысли не было про Хмеля с хмелятами, мог соперничать богатством с Радзивиллом.
По вот царь Московский взял под свою руку Хмеля и всю Украину. Зашевелилась чернь на Белой Руси. Вопреки желанию, Радзпвиллу приходилось думать об этом. Теперь его владения оказались под угрозой. Что значит этот хлоп Огнивко, будь он один? Но за Москвой и Хмелем пошли селяне со всего этого края, который давно считали покоренным и неспособным на враждебные действия против шляхты.
Какой-то мужик, скот, выдумал Белую Русь! Чернь называет народом! В этих словах нетрудно распознать дух Хмеля. В бунтах и пожарах, омрачивших еще недавно такой спокойный горизонт в землях, подвластных булаве коронного гетмана литовского, нетрудно угадать руку Хмельницкого. Пора эту руку отрубить.
Мысль о том, что войско московское вышло на берега Колодной, все больше тревожит Радзивилла.
С Колодной хорошо виден Смоленск…
Радзивилл как ужаленный вскакивает на ноги.
…Чуть свет Януш Радзивилл покинул замок, держа путь на Шклов. В его владениях Шклов считался жемчужиной. Валы, стены, башни и пушки Шкловской крепости славились своею неприступностью на всю Речь Посполитую.
Опытный фортификатор, немец Геткан, побывав в Шклове, только руками разводил в удивлении и многозначительно восклицал то и дело:
— Oh! Das ist kolossal![23]
Кодак, которым так хвастал покойник Конецпольский, был ничто в сравнении со Шкловом.
В крепости Радзивилл держал большой гарнизон из наемных солдат, были тут и шведы, и французы, и немцы, и англичане, и татарский отряд из Буджакской орды, не говоря уже о трех хоругвях родовитой шляхты, закованной в блестящие латы, с мушкетами и саблями, чеканами и пистолями.
Пороха, ядер, пуль было столько, что их, пожалуй, хватило бы для войска всей Речи Посполитой.
И все же Радзивилл приказал, чтобы два полка драгун, рейтаров и отряд панцирной пехоты, стоявшие постоем под Вильной, выступили на Шклов.
Оп обогнал их на марше.
Сверкали на солнце латы и шишаки. В кольчугах рейтаров, казалось, живыми ручейками переливалось серебро. Кони драгун, все одной масти, ласкали взор. Когда войско увидало карету и свиту коронного гетмана Радзивилла, грянули барабаны, затрубили трубы…
Двадцать одним выстрелом встретили пушки Шкловской крепости прибытие Япуша Радзивилла.
Католические монахи-доминиканцы в белых сутанах, опоясанные кроваво-красными поясами, во главе со своим приором, преподобным отцом Климентием Скоповским, встретили карету Радзивилла за воротами.
Выйдя из кареты, коронный гетман на глазах у воевод, войска, шляхты и мещан, столпившихся на крепостных валах, преклонил колена перед приором и, приняв его благословение, поцеловал ему руку.
Доминиканцы, под перезвон колоколов всех городских костелов, тут же отслужили молебен о даровании победы великому гетману литовскому над мятежными казаками и их покровителями — русскими людьми — и над царем Московским.
Чтобы не тратить времени, Януш Радзивилл сразу же по прибытии призвал к себе своих региментарей.
Они не замедлили явиться. Тут был комендант Шилова, кварцяный полковник Шпачипский, грузный, тяжелый на подъем шляхтич в голубом кунтуше, с глазами навыкат и пожелтевшими от табака усами. Рядом с ним сидели на покрытой ковром скамье полковник Залесский, капитан рейтаров Оскар Руммлер, полковник артиллерии швед Франц Вейде, драгунский полковник Михальский и ротмистр Иероним Ястрембский, который уже два дня ожидал коронного гетмана в Шклове.
Выслушав донесение Шпачипского в готовности крепости, Радзивилл, не скрывая удовлетворения, улыбнулся и не то вопросительно, не то утвердительно сказал:
— Повоюем, панове, як бога кохам!
Оскар Руммлер, оскалив желтые, лошадиные зубы, засмеялся; смех его походил на кваканье лягушки.
