– Мальчик этот, – продолжил отставной майор, – его Славик зовут, пропал там в ходе боевых действий. Их колонна в засаду попала. Все погибли. А его ни среди раненых, ни среди мертвых не обнаружили. Вполне вероятно, что он в плену, и если так, выкупать придется. А у него мать одна, очень хорошая женщина. Беленькая такая! В поликлинике работает, в регистратуре. Так что с деньгами, сам понимаешь, глухо. Вот и пришел я к тебе с просьбой. Вернее, с двумя. Чтобы ты, ну, по своим каналам справки о пацанчике этом навел – жив ли? И если жив, помог деньги на выкуп найти.
Федька бережно стряхнул в пепельницу колбаску светлого сигарного пепла, осмотрел придирчиво тлеющий кончик, произнес задумчиво:
– Деньги – не самая большая проблема. Сперва надо пробить по официальным структурам, жив ли он. Потом, если не выйдет, – по братве. Там выход на чечиков есть…
– Ты… чеченцев имеешь в виду?
– Ну да, местных. Они на нашей земле живут, наш хлеб-соль хавают, пусть расстараются…
– У тебя с ними связь есть?
– Слабая. Стараемся не цепляться друг с другом. Они года три назад большую силу здесь взяли, нас, славян, потеснили. А как наши во второй раз Грозный раздолбали – хвосты сразу прижали. Кого рубоповцы прижучили, кого мы убрали. В общем, сейчас вроде как нейтралитет держим.
Самохин слушал, дымил сигаретой, кивал понимающе.
– Ты Щукина знаешь?
– Какого? – не понял Самохин.
– Есть такой пахан. Из местных. Он у нас в области торговлю наркотой контролирует.
– А-а, этот… – вспомнил отставной майор. – Я с ним в девяносто первом году в следственном изоляторе встречался. А папаша его новую политическую партию создавал.
– Он и сейчас в Госдуме законы пишет.
– Да ну? Что-то не слыхал про такого…
– Он тихенький теперь… Но дело не в нем, в сыне. Так вот, Щукин-сын с чечиками – не разлей вода. Братаны! Вместе наркоту со Средней Азии через нашу область гонят, до самой Европы. Часть здесь, естественно, оседает. Бабки у этих ребят немереные, только им все мало. И есть у меня сведения… Только между нами, усек? – строго глянул Федька.
Самохин кивнул напряженно.
– Есть у меня информация из надежных источников, – продолжил, понизив голос, Федька, – что они людишками приторговывают.
– Это как?
– Просто. Бабенок молоденьких в турецкие бордели поставляют. Или в польские. А предпринимателей, что побогаче, в Чечню. Прижмут здесь, укольчик сделают и самолетом, автомобилем или поездом – на Кавказ. Ежели кто поинтересуется – отговорка одна: перебрал, мол, накануне друган, притомился в дороге и спит. А чтобы не будили, не беспокоили, – менту сотню долларов сунут, он любопытство-то и поумерит. Потом маляву родственникам – так, мол, и так, сто тысяч зеленых, а то и пол-лимона на бочку, и ваш отец, сын или брат в целости и сохранности домой вернется. А нет – так по частям. Через неделю ухо его замаринованное пришлем, еще через неделю – палец, и так до тех пор, пока у него запчасти не кончатся…
– Вот твари! – в сердцах стукнул кулаком по столу Самохин.
– Бизнес, – равнодушно пожал плечами Федька. – Ты, главное, усвой, что такой канал существует, и через него на пацанчика твоего выйти можно. А пока давай-ка официальные конторы прозвоним. В облвоенкомат обращался?
– Не успел…
– Сейчас я генералу позвоню, спрошу, что ему об этом солдатике пропавшем известно.
Федька, щурясь от дыма, но по-прежнему явно рисуясь, не выпуская сигары из импортных зубов, достал из ящика стола очки в тонкой золотой оправе, нацепил их на нос, потом открыл черный органайзер и, проведя пальцем по странице, отыскал нужный телефонный номер. Набрал, прижал трубку к уху.
– Алле… Герман Васильевич? Узнал? Как же, как же… Вчера только виделись. Вы, кстати, в отпуск когда? А то давайте вместе махнем. Не-е, Кипр – это несерьезно. Пусть там быки отдыхают. Не люблю. Народу тьма, новые русские, хамство… Предлагаю Венецию. И публика другая, и эти, как их… предметы искусства. Да, культура, мать ее… Нет, с финансированием проблем не будет. Моя фирма на себя все расходы берет… Какой разговор, сочтемся… Да, Герман Васильевич, мне консультация ваша нужна. У меня родственник… дальний… э-э… – Федька глянул поверх очков на Самохина, и тот догадался, подсказал:
– Вячеслав Игоревич Милохин, сержант, в десанте служил.
– Вячеслав Игоревич Милохин, – продублировал в трубку Федька. – Сержант. В десантных частях служил и пропал. В ходе боевых действий. Какие-то сведения о нем имеются? Есть?! – он победно посмотрел на Самохина. – Ну-ну… По линии МВД? А что так? Поня-а-тно… Значит, в УВД? Есть, спасибо. Ну, до встречи. Снасти готовьте – будем в Венеции карасей ловить. И на этих, как их… ну, вроде презервативов, что ли, кататься. Ну да, на гондолах. А я как сказал? X-х-а, ха, ха! – Федька положил трубку, обернулся к Самохину, гася улыбку. – Жив паренек твой. Пока. В плену он. Что да как, облвоенком не знает. Его освобождением МВД занимается.
– Ну, слава Богу, – вздохнул с облегчением отставной майор. – Главное – жив. Говоришь, МВД задействовано?
– Щас узнаю, чего это менты пленным солдапериком заинтересовались, – заверил Федька, полистал свой гроссбух и набрал очередной телефонный номер. – Семен Михалыч? Здравия желаю. Спасибо, жив. Как говорится, вашими молитвами… так-так… Не, Семен Михалыч, это не мои. Гадом буду, вы ж меня знаете… Что?! Не может быть… Вот суки, извините зa выражение. Выясню. Если мой парень – я вам его башку дурную пришлю. Заспиртованную… Шучу, конечно, разберусь. Вернем, какой базар! Да… А я по делу. Ваши орлы, я слыхал, солдатиком пленным занимаются. Сержант срочной службы Милохин. В чем там проблема? А-а… Надо же… Ладно, подумаю. Спасибо за информацию…
Федька положил трубку, встал из-за стола, прошелся туда-сюда, осторожно ступая по ворсу белоснежного ковра. Налил водки в рюмки – себе, Самохину. Молча выпил.
– Ну?! – не выдержал отставной майор.
– Баранки гну! – мстительно усмехнулся Федька. – Дай-ка «Приму» твою. Давно не курил… – Он глубоко затянулся, выдохнул, сказал удовлетворенно: – Хорошие все-таки сигареты! Бывало, на особом режиме пачку «Примы» подгонят – праздник! Все махра… Пальцы желтые от нее, не отмываются…
– Что с парнем-то? – напирал Самохин. Федька плюнул прилипшую к губе табачную крошку, покосился на приятеля, проронил скупо:
– За него обмен требуют.
– И чего они хотят?
– Не чего, а кого… Короче, так. Наши менты – сводный отряд Управления внутренних дел области – в Урус-Мартане стоит. И на них вышли люди полевого командира… э-э… забыл фамилию, да черт с ним! Пацан этот, Милохин, у него в плену. И «дух» требует в обмен на него освободить из колонии родственника своего, Ису Асламбекова. Он в нашем Степногорске на тройке сидит… Так что – дрянь дело. На такой обмен разрешение чуть ли не самого президента требуется. И нам здесь проще этого чучмека на зоне удавить, чем оттуда вытащить.
– И как же теперь? – обескуражено спросил Самохин.
– Был случай, год назад мента пленного обменяли на чеченца здесь, у нас в городе, задержанного. Но тогда как раз выборы губернаторские подоспели, под эту марку и обменяли. Мол, губернатор наш – благодетель, своих даже там не оставляет. Хотел на второй срок избраться, вот и провернул этакую рекламную кампанию. Но тот чеченец, которого на мента обменяли, осужденным еще не был, только под следствием. Быстренько дело на него закрыли, в машину засунули – и на Кавказ – гуляй, Вася. А как из зоны зэка освободить, ума не приложу. Надо, чтобы ему суд вначале приговор отменил. Ты ж сам тюремщик, знаешь, что просто так из колонии заключенного никто не отпустит. Основание нужно… Одно тебе твердо пообещать могу – думать буду. А как надумаю – сообщу. Варианты разные могут быть…
Самохин кивнул сокрушенно, потом попросил:
– Ты, Федя, еще одну услугу мне окажи. Шпалер нужен.
Федька присвистнул удивленно:
– Кого это ты, майор, мочить собрался? И какой ствол предпочитаешь?
– Любой. Лишь бы стрелял.
– Если прямо сейчас, револьвер дать могу. Ревнаган. Хорошая машина, убойная. А если «тэтешник» требуется – то пошукаю, но не сегодня.
– Давай наган, мне без разницы.
– Патронов много надо? У меня только те, что в барабане – шесть штук.
– И одного хватит.
– А если осечка? – удивился Федька.
– Тогда два возьму. Один про запас.
Федька прищурился, глянул остро:
– Ты чего задумал, Самохин?
Отставной майор налил себе водки, выпил не закусывая, сказал поморщившись:
– Болею я, Федя.
– -Что-нибудь серьезное?
– Такое серьезное, что через месяц-другой – кранты…
– -И… вылечиться нельзя?
– Рак. В последней стадии. Так что… Ну, чтоб не мучиться….
Федька понимающе кивнул, потрепал Самохина по плечу.
