— Наверное, — признал я.
Было уже очень поздно, и мы отправились на покой. Но мне не спалось, и я лежал, раздумывая, доверять ли мисс Квиллиам, и перебирая некоторые загадочные обстоятельства из ее истории. Как получила она работу у Момпессонов? Как могла, в свой первый приезд в Лондон, снять дорогостоящее жилье у миссис Малатратт? И потом, что касается сундуков: когда мы впервые к ней явились, она говорила, что в них не было ничего ценного, а по рассказу выходило совсем наоборот.
На следующее утро (оно выдалось солнечным, хотя потихоньку собирались облака) мы встали и позавтракали поздно. Потом мы с мисс Квиллиам заговорили с матушкой о том, чтобы продать кодицилл.
Я спросил, как она думает, по-прежнему ли заинтересована в нем сторона, желавшая его купить.
— О да, — ответила она. — Думаю, еще больше, чем прежде.
Однако, услышав, что, раз так, мы могли бы предложить им документ, матушка встревожилась:
— Нет, Джонни, я не могу этого сделать.
— Почему? — воскликнул я.
— Я дала обещание своему отцу. Он так долго старался его получить. И это стоило ему… стоило ему жизни.
— О чем ты говоришь, мама?
— Не спрашивай! — вскрикнула она. — Зря я это сказала.
— По крайней мере, объясни, что ты ему обещала?
— Что буду хранить документ и передам моему наследнику.
— Тогда, выходит, он на самом деле мой?
— Будет твоим, когда тебе исполнится двадцать один год.
— Но почему твоему отцу было так важно, чтобы кодицилл перешел ко мне?
Посмотрев на меня с упреком, она наконец произнесла:
— Ты не прав, Джонни, зря ты меня заставляешь это рассказывать. Но если уж тебе приспичило, дело в том, что с его помощью наша семья сможет вернуть себе крупное состояние, которое у нас обманом отняли много лет назад.
— Так я и думал! — взвился я. Выходит, мистер Пентекост и мистер Силверлайт были правы! Я взмолился: — Как это, расскажи!
Она качнула головой:
Не стану. Да я этого и не понимаю. Слишком запутанная история. Есть письмо, в котором все объясняется.
Я знал это, поскольку помнил, как много лет назад нашел в шкатулке письмо и впервые обратил внимание на фамилию Хаффам.
Заметив, что я колеблюсь, мисс Квиллиам произнесла:
— Мы с Джонни думаем, что документ нужно продать.
Нехотя я вернулся к своему прежнему намерению и, с помощью мисс Квиллиам, стал убеждать матушку, что ее отец, беря с нее обещание, стремился к благополучию своей дочери и ее наследников, а в настоящее время ради этого самого благополучия стоит не сохранять документ, а напротив, продать его. Более того, если матушка хранит кодицилл для меня, то он в некотором смысле мой и мне решать, как поступить с ним.
Она заколебалась, и я продолжил наступление:
— Пока он у нас, мы в опасности. На нас могут снова напасть.
Это напугало матушку, и она наконец согласилась продать документ. Мы с мисс Квиллиам исподтишка обменялись торжествующими взглядами.
— Мама, — предложил я, — не скажешь ли теперь мисс Квиллиам, что за люди желают купить кодицилл?
— Ты их знаешь, Хелен. Это сэр Персевал и леди Момпессон.
— Мне такая мысль приходила в голову, — как ни странно, отозвалась она, и в моей голове опять завертелись подозрения. Но мисс Квиллиам отчасти успокоила меня, объяснив: — Мне известно, что они ваши родственники, а кроме того, вы никогда не говорили, что привело вас в Момпессон-Парк в тот день, когда я познакомилась с Джонни.
Трудность заключалась в том, как связаться с Момпессонами. Матушке страшно было даже думать о том, чтобы выйти на улицу; ей представлялось, что вся округа наводнена агентами нашего врага. Это само по себе усложняло дело, да к тому же она опасалась, что приближаться к дому Момпессонов тоже небезопасно: там могли поджидать шпионы. Мне ее страхи казались преувеличенными, но убеждать ее было бесполезно.
— Почему бы просто-напросто не послать письмо? — спросила мисс Квиллиам.
— Нет-нет! Не годится. Письмо могут перехватить. Я уверена, что в доме Момпессонов у него имеется союзник. Связаться с ними нужно через человека, которому я могу полностью доверять.
Наступила тишина, потом мисс Квиллиам произнесла задумчиво:
— Наверное, послание могла бы доставить я. Матушка умоляюще сложила руки:
— О Хелен, правда? Но его нужно отдать сэру Персевалу или леди Момпессон лично.
Мисс Квиллиам кивнула.
Во мне вновь зашевелились подозрения.
— Мама, ты просишь от мисс Квиллиам слишком многого. Вспомни, как они ее унижали и преследовали.
Мисс Квиллиам и матушка сделали большие глаза, и я покраснел: еще чуть-чуть и стало бы ясно, что я подслушивал.
— Ничего, Джонни, — проговорила мисс Квиллиам. — Мне трудно будет пересилить себя, но придется, поскольку другого выхода нет.
Матушка бормотала слова благодарности, а мы с мисс Квиллиам глядели друг на друга, и я мучительно раздумывал, что ею движет.
Чтобы обеспечить мисс Квиллиам доступ в дом Момпессонов, матушка, послушав ее и моего совета, написала баронету следующее письмо:
«16 июля 18** года.
Сэр Персевал Момпессон.
В настоящее время я готова продать Кодицилл на ранее упоминавшихся условиях. Подательница сего сообщит, где меня найти. Прошу не медлить, поскольку другая заинтересованная сторона уже напала на мой След.
М. К».
Когда я заметил инициалы в конце письма, меня охватило любопытство. Как же нас звать по-настоящему?
Выглянув из окна и увидев, что собираются тучи, мисс Квиллиам взяла древний зонтик — единственный в нашем скудном хозяйстве — и, сопровождаемая словами благодарности и добрыми пожеланиями, вышла. Был разгар утра; ожидая ее возвращения, мы должны были несколько часов провести в тревоге.
— Мама, — спросил я, — Момпессоны уничтожат кодицилл?
— Да.
— Почему?
— Не знаю, говорить ли тебе. — Матушка нервно ломала пальцы. — Но, впрочем, какой теперь от этого вред? Ладно, скажу. Насколько я понимаю — а тебе известно, я не сильна в законах, — он ставит под сомнение их права на усадьбу Хафем.
— И что же, — взволновался я, — он дает эти права нам с тобой?
Вопрос явно причинил ей боль.
— Сам по себе — нет, но при определенных обстоятельствах — да. Но они так маловероятны! Ох, Джонни, не допытывайся дальше. Согласившись продать кодицилл, я предала доверие своего отца. Не напоминай мне о моей вине.
— Это я уговорил тебя его продать. Я тебя не упрекаю. Мне просто любопытно. Можно мне, по крайней мере, прочитать кодицилл, пока мы не потеряли его навсегда?
Матушка сплетала руки в мучительном раздумье.
— Ох, не знаю, что и делать.
Я чувствовал, что настаивать жестоко, но мною руководило нечто, выходящее за пределы простого любопытства.
— Думаю, мама, ты должна позволить мне сделать с кодицилла копию.
— Хорошо, — сдалась она, вынула футляр из мягкой кожи и извлекла оттуда несколько раз сложенный лист пергамента.
Она протянула мне документ, я принялся за чтение, но, столкнувшись с особым юридическим почерком и непривычной терминологией, почти ничего не понял.
Хотя ждать предстояло еще долго, матушка заняла пост у окна, чтобы не пропустить возвращение мисс Квиллиам, а с нею, может быть, представителя Момпессонов. Я тем временем сел за стол и начал копировать кодицилл. Дата на нем относилась к временам очень далеким, но сам он, если не считать складок, так хорошо сохранился, словно был написан только-только. Копирование оказалось занятием кропотливым, поскольку вначале я ничего не понимал, а лишь рабски воспроизводил рисунок букв. Но постепенно я привык к почерку и стал разбирать написанное — если не смысл, то, по крайней мере, отдельные слова.
«Я, Джеффри Хаффам, настоящим делаю дополнение к моей последней Воле и Завещанию, свидетельством чему собственноручная моя подпись и печать. Именно: настоящим я учреждаю Заповедное Имущество, каковое включает все мои земли, усадьбы, строения и все недвижимое имущество, могущее быть предметом наследования; в пользу моего Сына, Джеймса, и его Наследников по Нисходящей. При отсутствии таковых Наследников Заповедное Имущество переходит к моему единственному Внуку, Сайласу Клоудиру, при условии, что он, когда вышеуказанная линия прервется, будет жив. В случае Невыполнения данного Условия Заповедному Имуществу надлежит перейти к моему Племяннику, Джорджу Малифанту, и его Наследникам по Нисходящей.
Засвидетельствовано в присутствии:
Подпись (неразборчива).
Подпись (неразборчива).
Подписано собственноручно Джеффри Хаффамом и скреплено печатью Сентября Третьего дня года 1768 от Рождества Христова».
— Джеффри Хаффам — твой дедушка? — спросил я.
