Сэнди меж тем, сидя на перилах крыльца, рисовал обитателей и обитательниц сельской амбулатории, одной из которых оказалась тридцатилетняя молодая особа по имени Сесил. За последние двадцать четыре месяца мой старший брат успел последовательно побывать тремя совершенно разными подростками, причем родителей он расстраивал во всех трех образах или, если угодно, ипостасях: им не нравилось, когда он работал на президента Линдберга, превратившись в записного оратора в команде тети Эвелин и крупнейшего в Нью-Джерси специалиста по выращиванию табака на плантациях Среднего Запада; им не нравилось, когда он изменил Линдбергу с прекрасным полом, буквально за пару недель став самым юным донжуаном во всей округе; и вот теперь, добровольно изъявив готовность сопровождать отца в поездке через четверть континента до фермы Маухинни — и надеясь тем самым восстановить престиж и первородство и вернуться в семью на правах раскаявшегося блудного сына, — он буквально перечеркнул все свои заслуги, предавшись занятию, на его взгляд, совершенно невинному хотя бы потому, что его следовало считать искусством, — он принялся рисовать половозрелую, чтобы не сказать перезрелую, Сесил. Когда мой отец вышел от «дока» с новыми швами на лице и увидел, чем занимается Сэнди, он, схватив сына за брючный ремень, просто поволок его — с блокнотом и карандашом в руках — к машине.
— Ты сошел с ума, — на ходу зашипел отец, полуобернувшись к Сэнди, насколько это ему позволял «ошейник». — Ты что, не понимаешь, что рисовать ее — это чистое самоубийство?
— Да я ведь только лицо, — ответил — и солгал — Сэнди, прижимая блокнот к груди.
— Лицо или что, мне без разницы! Ты что, никогда не слышал о Лео Франке? Никогда не слышал о еврее, которого линчевали в Джорджии из-за какой-то фабричной девчонки? Прекрати рисовать ее, прекрати! И никого из них никогда не рисуй! Им не нравится, когда их рисуют, — неужели ты не можешь этого понять? Мы приехали в Кентукки забрать этого несчастного мальчика, мать которого эти люди сожгли в машине! Ради Бога, убери свой блокнот — и ни в коем случае не рисуй девиц!
Вновь выехав на магистраль, они не имели ни малейшего представления о том, что в Филадельфию (куда мой отец надеялся попасть семнадцатого октября на рассвете) вошли танки и мотопехота; не знал мой отец и о том, что дядя Монти, привычно игнорируя любые неприятности, кроме затрагивающих лично его, и оставив без внимания мольбы моей матери, уже выгнал своего брата с работы за невыход вторую неделю подряд. Мой отец выбирает сопротивление, рабби Бенгельсдорф выбирает коллаборационизм, а дядя Монти выбирает самого себя.
Для того чтобы добраться на ферму Маухинни в округе Бойл, им пришлось поехать в южном направлении по Нью-Джерси до Камдена, пересечь по диагонали Делавэр, вновь отправиться на юг из Филадельфии до Балтимора, повернуть там на юго-запад и, промчавшись по всей Западной Вирджинии, попасть в Кентукки, где, на расстоянии еще примерно в сто миль, очутиться в Лексингтоне и на выезде из него вновь вильнуть на юг возле городка, гордо именуемого Версалем, — а оттуда покатиться по холмам самого округа Бойл. Моя мать отслеживала их путь, разложив на обеденном столе карту — с сорока восемью штатами США и десятью канадскими провинциями — из энциклопедии каждый раз, когда ее слишком одолевала тревога, тогда как Сэнди пользовался в пути дорожной картой Эссо (если дело происходило в темноте, пуская в ход карманный фонарик) и пристально следил за всякими подозрительными субъектами, особенно в угрюмых городках с одной-единственной (она же главная) улицей, названия которых даже не были нанесены на карту. Помимо шести поломок на обратном пути, Сэнди рассказал о еще как минимум шести случаях в Западной Вирджинии, когда мой отец, — которому почему-то не нравился пристроившийся в хвост их машине обшарпанный грузовичок или неприметно припаркованный на обочине возле придорожного салуна пикапчик, или парень на заправке, наливший им бензин, заглянувший под капот, а потом, уже получив деньги, презрительно плюнувший себе под ноги, — просил у Сэнди достать из «бардачка» пистолет мистера Кукузза и вел машину, держа его у себя на коленях, — и каждый раз дело выглядело так, будто он, ни разу в жизни не бравший в руки оружия, нажмет, если понадобится, на курок не колеблясь.
Сэнди, который, едва вернувшись домой, нарисовал по памяти свой отроческий шедевр — иллюстрированную историю великого нисхождения в ад американской глубинки, — признался, что ему было страшно на протяжении всей поездки, — страшно, когда они проезжали по городам, где Ку-клукс-клан только того и дожидался, чтобы туда сунулся какой-нибудь безмозглый жидок, — но ничуть не менее страшно, когда эти зловещие города остались позади, когда позади остались облезлые вывески, и жалкие заправки, и нищенские строения — составленные конусом и подпертые с четырех углов каменными валунами брёвна с вырезанными в них дырами вместо окон, примитивной печной трубой и придавленной камнями, чтобы ветром не унесло кровлю, крышей (позднее Сэнди тщательно изобразит их), в которых ютился одетый в рванину сброд, — и когда они углубились, как выразился мой отец, «в пампасы». Ему было страшно, рассказал мне Сэнди, проноситься мимо коров, лошадей, амбаров и силосных ям, не видя на дороге ни единой другой машины, было страшно на поворотах узких и вечно петляющих горных тропок, не снабженных хотя бы веревочной оградой, было страшно, когда шоссе кончалось и начинался проселок и лес обступал их со всех сторон, как заблудившихся детей из волшебной, но жуткой сказки. А особенно страшно было потому, что в машине нет радио, и поэтому они не знали, прекратилось ли избиение евреев или они вот-вот въедут в самое полымя убийственной ярости, обрушивающейся на людей вроде нас.
Кажется, единственным впечатлением, не испугавшим моего брата, стал эпизод возле сельской «амбулатории» (повергший в такой ужас моего отца), когда Сэнди нарисовал горянку из Западной Вирджинии, красота которой его буквально очаровала. Как выяснилось, ей было ровно столько же лет, что и «фабричной девчонке» (под этим прозвищем она стала известна всей стране), примерно за тридцать лет до этого убитой в Атланте своим начальником — двадцатидевятилетним женатым еврейским бизнесменом по имени Лео Франк. Знаменитое дело бедной Мэри Фэган, которую нашли удавленной на полу в фабричной конторе, куда она пришла к Лео Франку за получкой, стало в 1913 году первополосной новостью и на Севере, и на Юге, — и как раз в то время мой будущий отец, впечатлительный двенадцатилетний мальчик, бросил школу, чтобы начать зарабатывать на жизнь, и пошел учеником в шляпное ателье в Ист-Орандже, где и ознакомился с повсеместно распространенным наветом, раз и навсегда неразрывно связующим его с теми, кто распял Христа. После того как Франку вынесли обвинительный приговор (на основании не слишком убедительных улик, и в наши дни разве что не в открытую признанный ошибочным), его сокамерник, попытавшийся перерезать ему глотку и чуть было не убивший его, в одночасье превратился в общенационального героя. А еще через месяц разбушевавшаяся толпа добропорядочных граждан завершила начатое уголовником дело, взяв штурмом тюрьму, в которой держали Франка, и — к великому счастью сослуживцев моего двенадцатилетнего будущего отца — повесив его на суку в Мариетте, штат Джорджия (в родном городке Мэри Фэган), в знак публичного предостережения прочим жидовским греховодникам: держитесь подальше от Юга и от наших женщин!
И, конечно же, делом Франка историческая память и сопряженное с нею чувство опасности, среди бела дня овладевшие моим отцом в деревенской глуши в Западной Вирджинии 15 октября 1942 года, не исчерпывались. Всё было гораздо хуже.
Так вот и получилось, что Селдон поселился у нас. Вернувшись в Ньюарк из Кентукки, Сэнди переехал на веранду, а Селдон занял место, опробованное до него Элвином и тетей Эвелин, — по соседству со мной, в точно такой же, как моя, кровати. Линдберговская Америка сделала его инвалидом. Но на этот раз мне не нужно было заботиться о «колобашке». Селдон сам превратился в обрубок — и пока, десять месяцев спустя, замужняя сестра покойной миссис Вишнев не забрала его к себе в Бруклин, я был его протезом.
ПОСТСКРИПТУМ
«Заговор против Америки» — произведение художественное. Постскриптум призван помочь читателю уяснить, в какой именно точке кончается правда истории и начинается игра исторического воображения. Факты, излагаемые далее, почерпнуты из нижеследующих источников: John Thomas Anderson, Senator Burton К. Wheeler and United States Foreign Relations (dissertation presented to the graduate faculty, University of Virginia), 1982; Neil Baldwin, Henry Ford and the Jews: The Mass Production of Hate, 2001; A. Scott Berg, Lindbergh, 1998; Biography Resource Center, Newark Evening News and Newark Star-Ledger; Allen Bodner, When Boxing Was a Jewish Sport, 1997; William Bridgwater and Seymour Kurtz, eds., The Columbia Encyclopedia, 1963; James MacGregor Burns, Roosevelt: The Soldier of Freedom, 1970, and Roosevelt: The Lion and the Fox, 1984; Wayne S. Cole, America First: The Battle Against Intervention, 1940-41, 1953; Sander A. Diamond, The Nazi Movement in the United States, 1924–1941,1974; John Drexel, ed., The Facts on File Encyclopedia of the Twentieth Century, 1991; Henry Ford, The International Jew: The World's Foremost Problem, vol. 3, Jewish Influences in American Life, 1920–1922; Neal Gabler, Winchell: Gossip, Power, and the Culture of Celebrity, 1994; Gale Group Publishing, Contemporary Authors, vol. 182, 2000; John A. Garraty and Mark C. Carnes, eds.,
